Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине) - Вячеслав Васильевич Бондаренко

плохого питания и труда, с частыми серебряными нитями в нечесаных и немытых волосах и бороде, в вечно грязной черной робе, с темными, огрубевшими от постоянной возни с древесиной руками, он был только тенью того отца Иоанна, который еще два года назад был самым знаменитым и любимым пастырем Москвы. Катастрофически ухудшилось от авитаминоза зрение: читать он мог уже только с лупой, никакие очки не помогали. Болезненно сжималось и щемило, особенно при переменах погоды, сердце. И только душа оставалась прежней: теплой, любящей, полной добра ко всем, кто его окружает. Лишенные всего люди почувствовали это мгновенно, и скоро отец Иоанн стал главным духовным авторитетом Каргопольлага. К нему тянулись все: верующие и атеисты, православные и католики, интеллигенты и убийцы, воры и «политические». У него исповедовались, просили окрестить, прояснить ту или иную жизненную ситуацию. Уважение к нему испытывали даже «блатные» (которые, как правило, люто ненавидели священников и жестоко измывались над ними), даже лагерная охрана. И «легкая» должность, на которую поставил его бригадир, тоже была скрытым признаком этого уважения. Так его стремились сохранить для окружающих и тех, кто ждал его на воле…

…Нудный металлический лязг раздавался уже совсем рядом. Это повар лупил по билу – обрезку старого рельса. Зэка, толкаясь, выстроились в очередь к кухне. Каждому повар наливал не одинаково, а с понятием: кому карцерную порцию, кому штрафную, производственную или ударную. И вскоре отец Иоанн уже получил свою миску с кашей и четыреста граммов липкой, больше похожей на глину, чем на хлеб, «черняшки». Это значило, что за прошлый день он выработал от тридцати до восьмидесяти процентов нормы и получает штрафную пайку…

К нему тут же подсели остальные со своими пайками:

– Батя, благослови!..

– Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам пищу и питие молитвами Пречистыя Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благословен во веки веков. Аминь, – произнес батюшка и осенил пищу крестом.

«Пития», правда, никакого не было – единственная цистерна воды, которую привезли из лагеря, уже наполовину опустела, и конвой решил экономить. Когда еще следующую подвезут?..

На обед полагалось полчаса. Ели неторопливо, привалившись спинами к нагретым солнцем стволам деревьев. Рядом с оружием наизготовку расположились конвоиры.

– Иван Михайлович, держите гриб. – Рослый зэка положил в миску отца Иоанна здоровенный подберезовик.

– Ой, спасибо, только ведь он сырой.

– Ничего, и так сойдет. Колбасу небось нескоро подвезут.

Окружающие засмеялись, и отец Иоанн вместе с ними. Недели две назад, когда кто-то в бараке делился полученной из дому посылкой и спросил у него, будет ли он колбасу, батюшка так непосредственно закричал «Буду, буду!..», что этот случай успел стать шуткой для своих.

– Батя, хайни чифирка, – предложил низкорослый «блатной», придвигая горячую кружку. – Подкумаришь как следует.

– Спасибо, – с улыбкой отозвался отец Иоанн, не отвергая подарок.

К отцу Иоанну подсел пятидесятилетний Владимир Баталин – ленинградский филолог, получивший свою «десятку» еще в 1934-м за то, что мимоходом назвал Троцкого хорошим оратором. Потом к его сроку добавили еще семь лет. Интеллигентный, спокойный, Владимир Александрович был одним из тех, кто не упускал случая побеседовать с отцом Иоанном в любых обстоятельствах.

– Отец Иоанн, простите, что мешаю вашей трапезе… Но, может быть, вы продолжите рассказ о Псково-Печерском монастыре?..

Батюшка отложил ложку.

– С удовольствием, только напомните, на чем я в прошлый раз остановился?

– На том, как Иван Грозный приехал в монастырь в 1570 году.

– Да, верно… Ну так вот. Когда царь прибыл к монастырю, то увидел высокие стены, мощные башни – настоящий кремль!.. И подумал: а ну как братия хочет отложиться от Руси, обособиться?.. Нрав у царя был крутой, горячий, и он не заметил, как им завладел гнев. А гнев – грех страшный, он ведь ум отемняет, натворишь чего, а потом смотришь и сам ужасаешься: да я ли это был?.. Ты, ты!..

Услышав, что батюшка рассказывает о чем-то, зэка со своими мисками начали подтягиваться к нему. «Батя роман про монастырь тискает!» – крикнул какой-то вор своим…

– И вот навстречу выходит игумен Корнилий с братией. Было ему 69 лет. Благообразный, высокий старец, синеглазый, спокойный, мудрый, горячо любимый и в монастыре, и далеко за его пределами. Как полагается наместнику, идет он навстречу царю. А тот, будучи обуян гневом, выхватывает из ножен меч… Один миг – и на булыжник перед Святыми вратами падает отсеченная голова преподобномученика!..

– Во дает, – потрясенно сказал кто-то из воров.

– Раз, и все!.. На соседнем ОЛПе такое было, когда суки воров резали. Тогда Корявому тоже башку отрубили.

– Но увидев, что натворил, Иван тут же впал в отчаяние, – продолжил батюшка. – Раскаяние пронзило его словно ножом. Грех! Великий грех смертоубийства! И из-за чего? Из-за гнева. А гнев – от подозрительности. А она – от самолюбия, а оно – от гордыни… Не зря говорится, что гордыня – мать всех грехов… Подхватив тело убиенного на руки, царь, рыдая, понес его к Успенскому храму монастыря. На дорогу хлестала кровь преподобномученика Корнилия, ручьем стремилась вниз, по горке… С тех пор дорога эта так и называется – Кровавая.

Слушатели примолкли. Каждый из них по-своему представлял рассказанную отцом Иоанном сцену.

– Потрясающе… – задумчиво проговорил наконец Владимир Баталин. – Как я хотел бы побывать в этом монастыре… И как странно, что я не слышал о нем раньше, я же ленинградец, а он недалеко оттуда…

– Ну, это бы у вас вряд ли получилось, – улыбнулся батюшка, принимаясь за кашу, – вас же арестовали еще в 34-м, верно?.. Ну вот, а монастырь – в городе Печоры, а они после революции оказались на территории Эстонии, куда вам проезда не было. Кстати, поэтому монастырь и не был ни закрыт, ни разорен и сохранился в том самом виде, в котором был при Иване Грозном. А освободитесь – так и съездите, конечно.

Где-то далеко в лесу тупо ударил выстрел. Один, другой, потом, после паузы, третий. Что это значило, знали все: групповой побег. Значит, с какой-то делянки сейчас отчаянно рванулись к свободе несколько (а может, с десяток, а может, и больше) узников… Зэка притихли, мысленно желая собратьям удачи. Зато конвоиры тут же вскочили на ноги, встревоженно переглядываясь. А ну как беглецы напали на охрану и завладели оружием?.. Выскочат сюда – положат всех без разбора…

Вскочили как раз вовремя: на поляну, где дымила полевая кухня, влетел ленд-лизовский «Додж», откуда показался низенький, плотный лейтенант – заместитель начальника ОЛПа по политчасти.

– Крестьянкин у тебя? – рявкнул он на подскочившего с рапортом начальника конвоя.

Отца Иоанна за локти подволокли к