Кремлевский опекун - Александр Смоленский

Багрянский собирался что-то возразить, но Тьерри твердо положил ему руку на плечо.

– Логично, господин Джафаров. Пусть будет сто тысяч евро, – веско согласился он. – Мы также можем договориться об оплате любых дополнительных сведений.

– К сожалению, других сведений у меня нет, – признался Оразкулы. – Я пытался действовать самостоятельно, но в то время у меня совсем не было средств. Это, – он обвел руками гостиную, – появилось недавно. Тогда надо было ехать в Ростов, к тому же идти по стопам вашего КГБ-ФСБ, что всегда связано с риском.

– Но почему Ростов?

– О, это длинная история. Если бы я вам передал только папку с документами, которые я предусмотрительно скопировал, вы бы потратили еще несколько месяцев, чтобы во всем разобраться. Но в этом смысле вам повезло, господа. Поэтому я уверенно прошу сто тысяч. Вполне приемлемая плата. – Джафаров персонально повернулся к Багрянскому. Его, видимо, задело такое непонимание русским гостем важности отведенной бывшему архивисту роли.

История, которую поведал им Оразкулы, поначалу показалась запутанной и напоминала авантюрный роман.

Коротко, если архивные документы облечь в некую эпистолярную форму, его содержание сводилось к следующему. Осенью сорок первого года Вера Григорьевна Орлова, младшая сестра отца известного канадского бизнесмена Андре Орлова, оказалась вместе с дочерью Натальей в эвакуации, в Ашхабаде. По прибытии она сразу устроилась работать медсестрой в военный госпиталь для переправляемых сюда из Баку раненых солдат и офицеров. В госпитале медперсоналу ежемесячно выдавали паек, так что они с дочерью не голодали. Хотя скорее всего Вера Григорьевна пришла работать сюда не из-за пайка, а повинуясь генетическому чувству долга, которое из поколения в поколение сохранялось в дворянских семьях. Она сутками выхаживала раненых, изредка возвращаясь домой лишь на пару часов, чтобы проведать дочь. В сорок четвертом году дочери исполнилось тринадцать лет, и она устроилась в тот же госпиталь санитаркой.

Для пущей убедительности своего рассказа Оразкулы показал одну из копий из своей папки, за которой предусмотрительно куда-то сходил, прежде чем начать свой рассказ.

В принципе многие русские женщины прошли тогда через это, проявив свои лучшие качества: самоотверженность и твердость. – Но одно неприятное обстоятельство и здесь, в Ашхабаде, отягощало положение Веры Орловой. Из-за своего знатного происхождения ей приходилось ежемесячно отмечаться в соответствующих органах. Для нее это было крайне унизительно и обидно. Но судя по всему, не только это пугало ее. Она чувствовала приближение новых репрессий против таких, как она. Однажды ей чудом удалось выжить, но чудо могло и не повториться. В сорок четвертом году в госпиталь доставили с фронта тяжело раненного офицера. Михаил Баженов оказался фигурой весьма неординарной, поскольку за него хлопотал сам командующий Южным фронтом, долго матерился и угрожал, что лично всех расстреляет, если что-нибудь будет не так. К счастью, стрелять командующему не пришлось. Врачи долго боролись за жизнь Баженова, буквально собрали его по кускам. Сильный организм выдержал, дело пошло на поправку, но требовался постоянный и длительный уход. Опекать его поручили Вере Орловой как самой опытной и заботливой медсестре. Когда Баженов оправился от ран, они подолгу беседовали, рассказывали друг другу о себе. Орлова не скрывала, что отец ее был дворянином, достойным русским офицером, который чести своей как офицер не запятнал и погиб в смутные времена Гражданской войны. Немудрено, что полковник Баженов, мужчина уже немолодой, в итоге влюбился в Орлову и предложил ей руку и сердце. Сам он уже как три года был вдовцом – вся его семья погибла в Киеве. Вера Григорьевна прекрасно понимала, что ее дворянское происхождение может отразиться на карьере боевого советского полковника, и долго не давала согласия. Но Баженов настаивал, он готов был пожертвовать своим будущим во имя любимой женщины. К Новому году они расписались в городском загсе, и Вера Григорьевна Орлова стала Верой Григорьевной Баженовой. Ее новый супруг официально удочерил и Наталью.

Тут Джафаров вновь отвлекся и помахал в воздухе еще двумя копиями, удостоверяющими только что сказанное.

Косвенное подтверждение своему рассказу Оразкулы отыскал также и в архиве Ашхабадского управления НКВД, где вместе с рапортом полковника Баженова о том, что он ставит органы в известность о браке с бывшей графиней, было подколото ходатайство самого командующего фронтом – не применять к его офицеру никаких мер воздействия. Возможно, в НКВД и остались недовольны, но идти против представителя высшего военного командования не решились – все-таки не тридцать седьмой год.

– Сейчас легко рассказывать, но вы не представляете, сколько сил я потратил, пока разобрался, куда испарились из всех документов гражданка Орлова со своей дочерью, – тяжело вздохнул Джафаров. – Хорошо, что удалось разыскать бывшего главного врача госпиталя. Тут уж спецслужбы помогли. Не знаю, запротоколировали ли его показания, но лично я, когда москвичи уехали, все слово в слово записал и заверил у нотариуса. Замечу, что представителям Инюрколлегии я ничего не предъявлял. Я же вам уже говорил, господа оказались несостоятельными.

– Получается, что Орлова-Баженова не умерла, как говорили ее московские соседки, – констатировал Пьер. – Наверное, это тоже был маневр Баженовых, чтобы отделаться от прошлого. Но как графиня появилась в Ростове? – нетерпеливо поинтересовался Тьерри.

– Довольно просто. Когда полковник собирался после ранения вернуться на фронт, он отправил жену и Наталью в Ростов, где жили какие-то его родственники и куда сам сразу после победы собирался вернуться. Уже в Ростове, где-то в пятидесятых годах, Наталья вышла замуж за молодого лейтенанта Сергея Волосова, а следы самой Веры Григорьевны, увы, затерялись. Скорее всего, умерла, но лишь после свадьбы дочери.

– Откуда вы это знаете, уважаемый Оразкулы? И каким образом вы вообще осведомлены о ростовском периоде жизни Орловых?

Хозяин дома словно ждал подобного вопроса. Он извлек из заветной папки еще одну бумагу, которая несколько отличалась от других архивных копий.

– Письмо Натальи Волосовой своей подружке по госпиталю. Его в архивах не было. Это я уж сам додумался разузнать, с кем в госпитале дружила девушка, кому могла писать письма. И представьте себе, нашел.

– Браво! – не сдерживая эмоций, воскликнул Тьерри.

Оразкулы отвесил гостю галантный поклон.

– Здесь собственноручный рассказ Натальи о свадьбе и всякие другие мелочи, про цвет глаз жениха, рост и так далее. Все в этом письме, – пояснил он. – Правда, оно без конверта, значит, и без адреса.

– А Инюрколлегии, спецслужбам известно об этом письме? – чуть ли не в голос спросили следопыты.

– Не могу знать, – откровенно признался Джафаров. – Все. Я чист.

– Что ж, спасибо. Свои сто тысяч вы вполне заработали, – констатировал Тьерри. – Как мне с вами расплатиться?

– Вот номер моего счета в офшорном банке, – удовлетворенно сказал Оразкулы и протянул Пьеру небольшой клочок бумаги. – Как я понимаю, такие суммы вы в своем кошельке не носите.

– Верно понимаете. Только вы должны понимать и другое. Деньги поступят лишь через два-три дня. А мы уедем, скорее всего, уже завтра.

– Я вам полностью доверяю, месье Тьерри, – важно промолвил Джафаров, при этом искоса и чуть настороженно взглянув на Багрянского. – И потом, вы же пришли не с улицы или госорганов, а от самого Мереда Кулиева. Это веский аргумент, чтобы вам верить.

Вечером за ужином в особняке Кулиева Тьерри честно признался Багрянскому, что уже ни на что не рассчитывал. И надо же, такое везение...

– Но все-таки сто тысяч! – никак не унимался Лев.

– Деньги в данном случае такая мелочь, мой друг, – попытался объяснить ему Пьер. – Я уверен, что Андре Орлов в последние годы жизни отдал бы многое, только бы найти на этом свете кого-то из своих близких. Все-таки он был русским. Ты это принимай во внимание. Хочется верить, что мы сегодня хоть что-то сделали для моего друга, и он это видит с небес.

Они долго беседовали о превратности человеческих судеб, а затем Багрянский еще полночи ворочался в кровати, даже не пытаясь заснуть. Почему так много места в жизни занимают подлость, предательство, конформизм? Почему благородные души вынуждены переносить так много испытаний и боли только потому, что не умеют трусливо и легко отказываться от своих принципов, помнят о долге и чести?

Графиня Орлова, аристократка и наверняка красивая женщина, обреченная на испытания и муки только потому, что по рождению оказалась иной, чем все ее серое окружение. Кто мог подумать, что ей придется таким образом расплачиваться за заслуги своих предков перед Отечеством, влачить жалкое существование на обочине жизни?