Шмяк! - Терри Пратчетт

– Куда они ушли?

– Не знаю. Пламен сказал, они бы все равно ушли, потому что теперь у них и куб, и картина. Он сказал, картина покажет, где спрятана ложь, и тогда граги смогут ее уничтожить. Но больше всего они боятся Призывающей Тьмы, командор. Они чувствуют, что она пришла за ними.

– Это просто рисунок, – заметил Ваймс. – Я не верю.

– А я верю, – спокойно ответил Мудрошлем. – Она уже здесь. Как она сюда попала? Она приходит в темноте, под маской, чтобы отомстить…

У Ваймса по спине побежали мурашки. Шнобби окинул взглядом мрачные каменные стены. Грохссон выпрямился. Даже Фред Колон неуютно заерзал.

«Мистика и чушь, – сказал тебе Ваймс. – Притом даже не человеческая мистика. Я в нее не верю. Но почему мне кажется, что в комнате стало холоднее?»

Он кашлянул.

– Ну, как только эта штука поймет, что граги ушли, то, наверное, направится вслед за ними.

– Она придет за мной, – тем же спокойным голосом отвечал Мудрошлем, сложив руки на груди.

– С какой стати? Вы-то никого не убивали.

– Вы не понимаете! Они… они… когда они убили шахтеров, один умер не сразу… и… и… и мы слышали, как он стучит кулаками в дверь, а я стоял в туннеле и слушал, как он умирает… я хотел, чтобы он поскорее умер, чтобы шум прекратился, но… но… когда он умер, шум остался в моей голове, а ведь я мог бы… мог бы открыть дверь, но я боялся темных стражей, потому что у них нет души… я боялся, что темнота заберет и мою…

Тихий голос умолк.

Шнобби нервно кашлянул.

– Спасибо… еще раз, – сказал Ваймс.

«Силы небесные, они совсем заморочили этого бедолагу. А у меня на руках ничего нет. Я мог бы обвинить Пламена в фальсификации улик, но нельзя привести в качестве свидетеля Кирпича, потому что это значит подтвердить, что в шахте таки был тролль. У нас нет ничего, кроме юного Мудрошлема, который явно не в том состоянии, чтобы давать показания».

Он повернулся к Грохссону и пожал плечами.

– Думаю, лучше оставить нашего общего друга на сегодня здесь, для его же блага. Подозреваю, ему в любом случае некуда идти. Заявление, которое сделал мистер Мудрошлем, разумеется, подтверждается…

И тут Ваймс замолк. Он развернулся на стуле и пристально посмотрел на горестного Мудрошлема.

– Какую картину забрали граги?

– «Кумскую битву», написанную Методией Плутом, – ответил гном, не поднимая лица. – Это очень большая картина. Они украли ее из музея.

– Что? – воскликнул Фред Колон, который заваривал чай в уголке. – Так это сделали они?

– Ты знал, Фред?!

– Мы… да, мистер Ваймс, мы написали рапорт…

– Кумская битва, Кумская битва, Кумская битва! – загремел Ваймс и хлопнул ладонью по столу с такой силой, что подскочили свечи. – Рапорт? Какой, черт подери, мне толк от рапорта? Разве у меня есть время читать рапорты? Почему никто не ска…

Одна свеча упала на пол и погасла. Ваймс попытался подхватить вторую, которая катилась к краю стола, но она выскользнула из пальцев и упала на каменные плиты, фитильком вниз…

…и обрушилась тьма.

Мудрошлем застонал – душераздирающим предсмертным стоном, который странно было слышать от живого существа.

– Шнобби! – заорал Ваймс. – Зажги спичку сию секунду, черт возьми, это приказ!

Послышалось лихорадочное царапание, и спичка вспыхнула ослепительной звездой в темноте.

– Иди сюда! – рявкнул Ваймс. – Зажги свечи!

Мудрошлем по-прежнему продолжал смотреть на доску с раскатившимися фигурками.

Когда разгорелись огоньки свечей, Ваймс тоже уставился на стол.

Человек, склонный видеть предзнаменования, сказал бы, что фигурки троллей и гномов, рассыпавшись, образовали круг. Еще несколько гномов откатились в сторону и улеглись линией. В целом, если смотреть сверху, получилось нечто вроде круглого глаза с хвостом.

Мудрошлем тихо ахнул и сполз на пол. Ваймс вскочил, чтобы подхватить его, но вовремя вспомнил о политике и заставил себя остановиться.

– Мистер Грохссон, – позвал он. – Я не стану к нему прикасаться. Пожалуйста, помогите.

Граг кивнул и опустился на колени над гномом.

– Пульса нет, сердце не бьется, – сообщил он через несколько секунд. – Мне очень жаль, командор.

– Похоже, теперь я полностью в ваших руках, – сказал Ваймс.

– О да. В руках гнома… – заметил граг, вставая. – Командор Ваймс, я готов показать под присягой, что в моем присутствии с Мудрошлемом обращались исключительно любезно и уважительно. Определенно, вы проявили больше терпимости, чем мог ожидать любой гном. Смерть Мудрошлема не на вашей совести. Его унесла Призывающая Тьма. Гномы поймут.

– А я нет! С какой стати Тьме его убивать? Что такого сделал бедолага Мудрошлем?

– Думаю, справедливо будет сказать, что его убил страх Призывающей Тьмы, – ответил граг. – Он оставил умирать собрата-шахтера. Он слышал его крики в темноте и ничем не помог. С точки зрения гнома, это страшное преступление.

– Хуже, чем стирать написанные слова? – кисло поинтересовался Ваймс. Он перепугался больше, чем был готов признать.

– Намного хуже. Мудрошлема убил страх и муки совести. Можно сказать, у него в голове поселилась собственная Призывающая Тьма. Она живет в каждом из нас, командор.

– Ваша религия опасна, – заметил Ваймс.

– Ничуть, если сравнить с тем, что мы порой делаем друг с другом сами, – произнес Грохссон, спокойно складывая руки мертвого гнома на груди. – Это не просто религия, командор. Так написал мир и его законы, а затем покинул нас. Он не требует, чтобы мы думали о нем. А мы все-таки думаем.

Он встал.

– Я все объясню моим сородичам, командор. И, кстати говоря, я попрошу вас взять меня с собой в Кумскую долину.

– А я разве сказал, что собираюсь в Кумскую долину?

– Допустим, – невозмутимо отозвался граг. – Скажем так: если вам придет в голову отправиться в Кумскую долину, вы возьмете меня с собой. Я знаю это место, знаю его историю, я неплохо разбираюсь в шахтерских рунах, особенно в основных Знаках Тьмы. Я могу оказаться полезен.

– И вы требуете все это только за то, что скажете другим гномам правду?

– Нет. J’ds hasfak’ds’ – я торгуюсь без топора в руке. Я скажу правду вне зависимости от того, как вы решите, – ответил Грохссон. – Более того, раз вы не собираетесь в Кумскую долину, командор, я и не настаиваю. Я просто предположил.

Развлечения.

Кому они нужны?

Это не удовольствие, радость, восторг, наслаждение или кайф. Это бессмысленное, жестокое, ублюдочное времяпрепровождение, которым занимаются, нацепив дурацкую шляпу с рожками и футболку с надписью «Я думаю об ЭТОМ». И зачастую оно заканчивается тем, что ты лежишь мордой в мостовую.

Ангва каким-то образом разжилась пурпурным боа. Оно не принадлежало ей. Оно не принадлежало никому. Оно просто возникло. И еще более унылым оно казалось от своей вопиющей мишурности. В глубине души что-то не давало Ангве покоя, и она злилась, поскольку не понимала, в чем дело.

Они закончили в «Катафалке», как она и предполагала. Это был излюбленный бар всякой нежити, хотя, в принципе, сюда пускали любого, кто не вписывался в рамки нормы.

И уж точно пустили Беллочку. До нее просто не доходило. Вот почему мужчины никогда с ней не заговаривали. Ангва подумала: Шнобби не настолько уж плох. Как таковой. Насколько она знала, он всегда был верен мисс Тянитолкай – пускай его побивали рыбой, а потом забрасывали мидиями, он ни разу не задумался ни о какой другой девушке. Душа у него, несомненно, была романтическая, но заключенная в оболочку… Шнобби Шноббса.

Беллочка вместе с Салли отправилась в дамскую комнату (повергнув посетителей в экстаз). Ангва смотрела на очередной список коктейлей, нацарапанный неверным почерком Игоря на доске над стойкой[15]. Игорь изо всех сил старался выдерживать стиль – точнее, старался бы, если б знал, что это такое, – но тонкости барменского искусства от него ускользали, поэтому в перечне напитков фигурировало… разное.

«Коктейль, какбудто вам фсе зубы вышибли бальшим вонючим кулаком.

Коктейль, какбудто вам башку прибили гвоздем кдвери.

Какбудто пнули по шарам.

Какбудто в ухо воткнули жилезный прут.

Какбудто шею свернули».

Впрочем, Ангва признала, что «шею свернули» не так уж плох.

– Ззвини, – проговорила Шелли, покачиваясь на табурете, – но что такое с Беллочкой? Я видела, как вы с Салли перемигнулись!

– Что? А, у нее синдром никудышника… – Ангва вспомнила, с кем разговаривает, и добавила: – Ну… у гномов, наверное, такого не бывает. Иногда… женщина настолько красива, что никакой мужчина, если он в здравом уме, даже не подумает пригласить ее на свидание, понимаешь? Потому что, разумеется, она слишком шикарна для него. Ясно?

– Вроде да.

– Вот в чем проблема Беллочки. Честно говоря, Шнобби не назовешь человеком полностью в здравом уме, и он привык, что девушки отказывают ему, когда он приглашает их на свидание… поэтому он и не боится, что его отошьют. Он пригласил Беллочку, потому что подумал: почему бы не рискнуть? И она из благодарности согласилась, поскольку считает, что с ней что-то не так…