Леди-босс - Дарья Истомина

Потому что это был город, где меня родили, где оставалось то, что я знала и любила больше всего на свете, дедов и мой дом, который у нас отобрали, и та же Ирка Горохова, которую я не только прекрасно знала, но и когда-то по-детски любила, — она ведь тоже была!

Сколько я себя помню, я всегда знала, что настоящая взрослая жизнь у меня начнется не здесь, а где-то там, далеко, за пределами городка. А все, что здесь, — это только в общем-то довольно скучное начало.

Но уже не впервой меня притягивало и возвращало к истокам, про которые я иногда просто забывала. Но, хотела я этого или нет, кто-то или что-то вновь и вновь разворачивало меня сюда.

Может быть, это резвился все тот же Главный Кукольник?

…Остановилась я всего лишь раз, близ ответвления на проселок и дальше, в лес. Выбралась из машины и покурила. До города и Волги отсюда было уже совсем недалеко, и я даже расслышала, как где-то на водохранилище гуднуло какое-то судно, и звук этот долго таял в воздухе. На траве блестела роса, сильно пахло молодой листвой и медуницей, все настолько точно повторяло ту годичной давности ночь, что мне стало не по себе.

Автозаправка на въезде в город была безлюдна и безмашинна, я неспешно прокатила по окраинной улице, выбралась на главную. Все повторялось, как в странном мороке. Уже предрассветная ночь, сонная тишина, мигающий светофор впереди, у мэрии, подсвеченный памятник Ленину, шелково-черная вода Волги, в которой дробились огни фонарей на набережной… Все было настолько один к одному, что мне казалось: повторяется давний сон.

Только я уже была другая. Год назад я не задумываясь рванула, сжигаемая злобой и яростью, в слободу, к дедову особняку, который теперь занимала бывшая судия, а ныне мэр города Маргарита Федоровна Щеколдина, проникла на охраняемый уже как бастион участок, разнесла камнем остекление новой веранды, в общем, устроила мощный шухер и унесла ноги по Волге, на Зюнькином катерке, который позже успешно утопила на водохранилище. Ярость была и теперь, и злость, и отчаяние тоже были. Но я решила, что в этот раз буду осторожнее и умнее, в открытую на щеколдинские бастионы не пойду, а сначала разберусь, где и с кем Гришуня и вообще, в городе ли он.

В ряду лавочек и магазинчиков белел остекленный павильон новой аптеки, владельцем которой был Зюнька, я вспомнила, что кассиршей там мамаша Петьки Клецова, которая, как и каждый второй в городе, распрекрасно знала Лизку Басаргину и которая была всегда в курсе всех городских сплетен и новостей, и решила дождаться утра.

А пока неспешно проехала мимо местной ментовки. Перед нею стояли патрульные «жигулята» и мотоцикл с коляской, какой-то мент, позевывая, обметал веником ступеньки у входа. Но, в общем, мне показалось, что на яркую иномарочку с московскими номерами он внимания не обратил, тем более что было лето и из Москвы на пляжи и окрестные просторы уже попер столичный житель.

Я знала, куда мне поехать.

Деда в знак заслуг похоронили почти в центре города, на старом небольшом кладбище, где обычных горожан уже давно не хоронили и где лежали отцы города как царских, так и последующих времен, воротилы сапожных дел, поскольку со времен Петра считалось, что у нас тут столица сапожной империи. После революции часть гранитов и мраморов со старых памятников шла на надгробия передовых строителей новой жизни, местного, конечно, масштаба, но часть сохранилась, с памятников только посшибали кресты. В общем, это было уже не столько кладбище, сколько самая старая часть городского сада, только чугунные литые ворота на входе, со скорбными ангелами и опрокинутыми факелами, еще напоминали, что тут кладбище.

Сразу за воротами была пирамидка из нержавейки, со звездой, под которой лежали местные пацаны, из «афганцев». Дедово место было дальше, в глубине.

Я оставила машину перед воротами и побрела к Панкратычу. Место действительному члену Академии сельхознаук, лауреату и так далее отвели достойное, земли человеку земляному не пожалели, между двумя дубами на невысоком бугре лежала большая, красиво обколотая только спереди, под табличку, но, в общем, необработанная глыбина темно-серого с искрой гранита, которую дед лично привез из Карелии и которую мы тут ставили вместе с Иркой Гороховой лет пять назад, как раз перед тем, как меня повязали.

Эта сучка еще орала на крановщиков, как хозяйка, заботилась, значит, почти по-родственному.

Под дубами было темно. Трава вокруг памятника была аккуратно обкошена, и я поняла, что за могилой присматривают. Правда, в стороне был поставлен стожок и обкошенность можно было отнести и на счет какого-нибудь хозяйственного горожанина, который заготавливает сенцо для своих кроликов или козы.

Я протерла платком латунную доску, пожалела, что у меня нет свечки, стала на коленки и, припомнив кое-что из Гашиных молитв, немножко пошептала.

Когда я вышла с кладбища, возле «Дон Лимончика» стоял мотоцикл с коляской, один из ментов светил фонариком внутрь, а второй топталей чуть поодаль с коротким автоматом на плече и с «уоки-токи» в руках, в рации что-то трещало и бормотало.

— Есть проблемы, ребята? — спросила я.

Оба были очень молодые, и, если они из местных, вряд ли я когда-нибудь с ними пересекалась.

Наверное, мы уже всем десятым классом гоняли на острова, на нашу «трахплощадку», когда их мамы за ручку привели в школу.

В лицо они меня не знали, это уж точно.

— Документы попрошу, — сказал тот, что с фонарем.

— А в чем дело? Стоянка запрещена или ловите кого?

— Кого надо, того и ловим.

Я вынула и протянула ему паспорт и визитку.

Он посветил фонариком в паспорт, повертел визитку, никакого впечатления на него она не произвела.

— Сумочку, пожалуйста…

Я пожала плечами и протянула сумку. Заводиться с ними в мои планы не входило ни с какого боку.

Он сунул нос в сумку, и только тогда я вспомнила, что внутри пистолетик.

— Ого! Тут ствол.

— Там еще и разрешение на ношение. И все такое! — заметила я.

— Права, техпаспорт…

— Это в бардачке.

Я отомкнула дверцу и выгребла все, что надо.

— Багажник откройте…

Процедура была нормальная. В Москве и окрестностях трясли всех. Особенно на иномарках. Но обычно за мной плелся охранник на «жигуле» и тотчас вмешивался, для страховки похрустывая мздой в кулаке. Наверное, и эти того же ждут. Тем более тачка не местная, номера московские. И, по всему судя, эти недозрелые соловьи-разбойники тоже освоили все начала ментовской обираловки. Единственное, на что я надеялась, — в красной книжечке на оружие стояла подпись генерал-лейтенанта и красная печать.

Они отошли чуть в сторону, что-то побубнили по рации, пошептались и потом сказали, что я должна проехать с ними до ментовки.

— С чего это?

— До выяснения.

— Смотрите, как бы потом не пожалели, — сказала я.

— Так мы же, это… приглашаем.

Я поняла, что сделала первую глупость: нужно было дождаться дня и въехать в город в потоке, а так одинокая тачка была слишком большим раздражением.

Но делать было нечего, они прилипли плотно, а ставить на место служивых логичнее через начальничков.

Так что минут через десять я уже сидела на дубовой скамье в коридоре родимой ментовки. Паспорт и сумочку с деньгами и дамской дребеденью они мне вернули, но ключи от машины, ствол, визитку и книжечку, снова пошептавшись, куда-то унесли.

За остеклением, в выгородке, где обычно сидел дежурный, никого не было. А так все было, как всегда, здесь почти ничего не изменилось с того самого дня, когда меня привели сюда в наручниках, прямо из дедова дома, а дознаватель Курехин торжественно нес пластиковый продуктовый пакет с «изделиями из желтого металла», которые я вроде бы свистнула в квартире у судьи Щеколдиной.

В тот раз мне дали по шее, чтобы я не орала, и впихнули в камеру предварительного заключения. Как и тогда, воняло хлоркой, блевотиной и мочой, которыми метили ментовку местные алкаши. Изменений почти не было, если не считать того, что в отгородке для дежурного стоял дешевенький компьютер, в потолки были ввинчены лампы дневного света вместо прежних, обычных и в проволочных сетках, а на стене висел плакат с Жириновским. Жирик в своем фирменном картузе был просто прекрасен.

Видно, прошедшая ночь для ментов была спокойная, в КПЗ никто не бузил, было сонно и тихо.

Я закурила.

Наконец откуда-то из глубины в коридор вылез громоздкий дядька, на ходу застегивавший летнюю милицейскую рубашку с погончиками майора. Он, видно, где-то спал. В руках у него была моя визитка.

— Ага, — сказал он. — Все точно! Это ты! Точно, Лизка! Басаргина… — А ты меня не помнишь?

— Не имею чести. — Я высокомерно отвернулась.

— Ни хрена себе! Ты же мне руку прокусила! Вот эту! Когда я тебя в суд из СИЗО доставлял! Лыков я! Ну? Мне тогда как раз первую звездочку в погон воткнули… Младшего лейтенанта!

Я промолчала.