Леди-босс - Дарья Истомина

— По окружной?

— Нет… По проселочным дорогам! Их там будет так трясти, все перемешивая, наши бочки на наших колдобинах, что мы добьемся идеальной кон-си-стен-ции…

Слово было трудное, и он спотыкался языком. Впрочем, я это слово тоже уже вряд ли бы одолела. «Кваджи» оказался мягким и нежным, но коварным. Тем более что от варианта «Кваджи № 1», чуть-чуть крепленого, мы переходили к дегустации вариантов, предназначенных для потребления на наших северах в суровые зимы. В общем, я страшно воодушевилась. Он тоже.

Минут через сорок мы приступили к стратегической разработке рекламной кампании по внедрению «кваджи» на российский рынок. Идея была грандиозная, новый продукт должен стать олицетворением культурного моста между двумя цивилизациями: европейский джин гармонично сочетался с древним славянским квасом, британский (или голландский?) лев по-братски обнимался с нашим медведем. Синие ягоды можжевельника сплетались с алой российской рябиной и желтыми хлебными колосьями.

Через час мы с автором перевели пару стеклозаводов под штамповку фирменных бутылочек для «кваджи», открыли новый комплекс по разливу в Перове, уставили улицы в обеих столицах нашими киосками по продаже исключительно «кваджи» и размышляли над тем, какой вид спорта или искусства новая фирма «КВАДЖИ» должна спонсировать в благотворительно-рекламных целях. Морозов настаивал на футболе, я склонялась к всемирному конкурсу балета.

Всех этих так называемых гигантов, пепси, колу и прочие иноземные фанты мы уже смяли, сокрушили и напрочь выбросили не только за пределы Федерации, но и прочих стран СНГ.

Через полтора часа мы вышли на мировой рынок и приступили к освоению тех стран, где всегда жарко и хочется пить. Больше всего нам нравилась Индонезия. Но Африку мы тоже со счетов не сбрасывали.

Я не знаю, каких вершин мы бы еще достигли в своем неумолимом и прекрасном бизнес-взлете, если бы, привлеченная нашими ликующими воплями, в кабинет не вошла Элга Карловна. Ей пришлось пройти черным ходом и через комнатку отдыха, потому что дверь в приемную была заперта. Она озверела, принюхавшись к запаху несравненного «кваджи», и, точно определив причину нашего оптимизма, сказала:

— Этот господин очень пьян. Вы нетрезвы, Лиз, как рыбак из колхоза «Саркана бака», который пропивает улов салаки…

Очевидно, в глазах Карловны поддавший латышский рыбак из этой самой «Сарканы», что означало по-русски «Красный маяк», представлял крайнюю степень загула.

Короче, она нас разогнала. Художника выставила через тот же ход, чтобы не приводить в изумление коллектив, а меня с той же целью уложила отсыпаться на диванчик в комнате отдыха.

Морозов больше почему-то не появился, но его адрес я занесла в блокнот для будущего. В число других нестандартных персон. Я постепенно приходила к убеждению, что в придумке или проекте любого безумца таится рациональное зерно. В свихнувшейся стране могут преуспеть только психи. Или жулики. Но последнее было примитивно и скучно.

В общем, я занималась черт знает чем и только позже поняла, что именно в эти самые дни подписала смертный приговор всей "Системе "Т" и себе лично. Дня три Белла Львовна морочила мне голову, загрузив мой стол папками с документацией, в которой мне было просто неохота разбираться, устроила два или три толковища с участием юрисконсультов и вежливых финансовых мальчиков из дружественного Туманским коммерческого банка «Пеликан», который тесно контачил с какими-то тевтонскими и скандинавскими инобанками. Речь шла о том, что близилась осенняя страда на Украине и наши украинские партнеры на этот раз потребовали предоплаты за кукурузное зерно, которое они поставят «Системе», в валюте. Так как свободных денег мы не имели, все было в работе, нам надлежало взять в «Пеликане» на три месяца кредит, под процент, конечно, но довольно пристойный. Шесть «лимонов», в общем, если в долларах, но украинцы были согласны и на немецкую марку. К большим нулям я уже относилась спокойно, к тому же меня убедили, что это рутинная комбинация. Я подмахнула пакет документов почти не глядя, тем более что Вадик Гурвич сказал мне небрежно:

— Делов-то! Викентьевна еще и не так выкручивалась…

Я безмятежно засунула башку в долговую петлю, из которой мне не суждено было выбраться.

Лето было в разгаре, и тот же Вадик как-то сказал мне, что мы можем подать пример всем на свете, поступив так, как принято, к примеру, во Франции, то есть отправить в отпуск одновременно весь ордынский персонал, оставив лишь нескольких человек, которые будут по необходимости заниматься текучкой. Возможно, таким образом подальше убирались люди, которые могли бы помочь мне, ткнуть носом в кашу, которая уже варилась, промыть глаза… Но я не врубилась и согласилась и с этим. И в середине июля офис опустел. Белла выбила из одной турфирмочки льготный круиз, почти вся шарашка отправилась на Мальорку. Частично за счет фирмы.

Меня уговаривали возглавить всю эту орду, разложиться на средиземноморском пляже, ну и так далее.

Но на это я не пошла. Может, это было предчувствие беды, может, набухала, как гнойный нарыв, и вот-вот должна была лопнуть тоска по Гришуньке, но я осталась в раскаленной каникулярной Москве.

БЕЗ БОЖЕСТВА, БЕЗ ВДОХНОВЕНЬЯ…

Добили меня две вещи, случившиеся в один и тот же день. Утром я обнаружила, что нянька Арина собрала свой чемодан и прощально хлюпает, сидя в кухне и глядя на стенку, разрисованную нашим солдатиком.

— Не могу я тут больше с вами… — сказала она мне. — Это у вас, видать, шкура, как у бегемотихи, — ничем не прошибешь. А мне Гришку жалко… Опять же посуду мыть да пылесосить, разве это для меня дело? Я ж с дипломом, мне расти надо… У меня и предложение есть, из дипкорпуса! Там у одной послихи ребеночек… Платят, конечно, поменьше. Зато живое дело.

Я на Арину наорала, не отпустила. Но под дых она дала мне здорово.

Так что я весь день и думать ни о чем не могла, кроме как о Гришке.

Все время звонил Нострик из аналитического центра, просил, чтобы я немедленно к ним приехала, но я в конце концов просто перестала снимать трубку. Тогда он зафуговал тот же самый призыв на монитор моего рабочего компьютера. «Архиважно…» — и сто восклицательных знаков. Я и «компутер» отрубила. Просто никого не могла видеть.

А дома новая история. Явилась пуделевладелица с нашего двора. У нее была семейная пара микропудельков. Оказывается, она обещала Гришке щенка, вот и принесла его. Вообще-то всем было сказано во дворе, что парень мой просто на даче. Так что они ни о чем не подозревали. Щенок был крохотный, милая такая девочка, светло-коричневого окраса, с мокрым носишкой и умными глазками, и, когда я ее приняла в ладони, она тут же описалась и лизнула меня в нос.

— Зовут Варечка, — пояснила собачница. — Учтите, это вам не какой-нибудь дебильный овчар. Умница… Англичане говорят, что пудель — это еще не человек, но уже и не собака. Рубль дайте!

— Да сколько хотите!

— Это же вашему шустрику подарок, — засмеялась она. — Только живое не дарят. Положен как бы откуп.

Монету мы, конечно, ей нашли, попили чаю, и она ушла довольная.

Гришку во дворе все любили.

Варечка обследовала всю квартиру, отыскала под шкафом плюшевого Гришкиного зайца, замусоленного, из любимых, и рыча таскала его за ухо, отскакивала и шла в атаку.

Спать она улеглась на коврике в Гришкиной спальне, и прогнать ее оттуда мы не смогли.

Это была последняя капля.

Часов в десять вечера зашел охранник Костяй, спросил, не собираюсь ли я куда, я соврала, что уже почти сплю, и он срулил со дчора на служебном «жигуле» до семи утра, когда я обычно делала пробежку. Было душно и жарко, так что я ограничилась топиком и шорто-юбчонкой, влезла в разношенные удобные кроссовки, прихватила на всякий случай кофту с рукавами, сунула в сумку наличку и дареный восьмого марта пистолетик и, предупредив Арину, чтобы никому ни про что не вякнула, по-тихому выкатила моего «Дон Лимончика» со двора.

Я совершенно не представляла, что буду делать в моем родном городишке. Одно я знала точно: я должна увидеть Гришуню.

Я плохо помню, как отмахала почти полтораста километров. Трасса была сухая, и «фиатик» к ней как прилип, фарами можно было бы и не пользоваться, потому что оглашенно светила луна и в ее свете асфальт казался белым. Мерно шелестели покрышки, чуть слышно мурлыкал, разогревшись, движок, свистел воздух в антенне, ветер влетал в опущенный боковик и тепло гладил лицо, а я все думала о том, что ровно год назад, почти в такую же ночь, меня вез в ту же сторону лесовоз КамАЗ с брусом и пиленкой, на который я подсела аж где-то под Вологдой через пару дней после того, как вышла из колонии. Я тряслась в кабине со случайными попутчиками, прижимая к груди пластиковый пакет с бельем, казенными ложкой и вилкой, зубной щеткой и мылом, облаченная в нелепый плащ-пыльник, в отпущенные мне в зоне из той же гуманитарной помощи секонд-хендовые вельветовую юбку и люрексовую кофту, и думала о том, что возвращаться мне на родину нельзя, потому что я там наверняка влипну в какую-нибудь новую историю. Но не ехать туда я не могла.