Дело в стиле винтаж - Изабел Уолф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поэтому… хватит об этом, Фиби. Пожалуйста. Ради нас обеих — не нужно ничего предпринимать. — Миссис Белл взяла форму Красного Креста, разорвала ее пополам и бросила в корзину для мусора.
Глава 12
Миссис Белл права, поняла я, сидя у себя на кухне и глядя в стол, опершись подбородком на скрещенные руки. Я была одержима Моник — и эту одержимость питали горе и вина. Но мне не следовало пробуждать столь болезненные эмоции в слабой пожилой женщине.
Прошло несколько дней, и я, почувствовав некоторое облегчение, снова пошла к миссис Белл. На этот раз мы не говорили о Моник и Эмме, а обсуждали обычные вещи: новости, местные события — приближалась ночь фейерверков — и передачи, увиденные по телевизору.
— Купили ваше пальто из шелкового фая, — сообщила я, когда мы начали играть в скрэбл.
— Правда? И кто же это?
— Очень красивая модель лет тридцати.
— Тогда оно появится на изысканных вечеринках, — заметила миссис Белл, раскладывая буквы на подставке.
— Уверена в этом. Я сказала ей, что оно танцевало с Шоном Коннери. И ее это сильно взволновало.
— Надеюсь, хотя бы одна из моих вещей останется у вас, — добавила миссис Белл.
— Мне очень нравится ваш габардиновый костюм. Он по-прежнему в витрине. Возможно, я оставлю его себе — думаю, он мне впору.
— Как будет хорошо, если вы станете носить его. О Боже! — воскликнула она. — У меня шесть согласных. И как с этим быть? А… — Она дрожащей рукой выложила на доску несколько букв. — Вот так. — У нее получилось слово «спасибо». — А ваш роман по-прежнему в расцвете?
Я подсчитала очки.
— С Майлзом?
— Да. А кого еще я могла иметь в виду? — удивилась миссис Белл.
— Тридцать девять — хорошее число. Я вижусь с Майлзом два-три раза в неделю. Посмотрите… — Я достала фотоаппарат и показала миссис Белл фото, сделанное в его саду.
— Красивый мужчина. Странно, что он так и не женился во второй раз, — задумчиво проговорила она.
— Меня это тоже удивляет, — сказала я, переставляя свои буквы. — Он говорил, что лет восемь назад у него была любимая женщина, а в прошлую пятницу за ужином в «Мишлен» объяснил, почему у них с Евой ничего не получилось: она хотела иметь детей.
Миссис Белл выглядела озадаченной.
— И это превратилось в проблему?
— Майлз не был уверен, хочет ли еще ребенка, а Рокси, по его мнению, пришлось бы тяжело.
Миссис Белл откинула с глаз серебристую прядь волос.
— Это в равной степени могло оказать на нее положительное действие — лучшее из всех возможных.
— Я сказала нечто в этом роде… Но Майлз беспокоился, что дети отвлекут его внимание от Рокси, которой оно столь необходимо, и потому эффект окажется негативным. Со времени смерти ее мамы тогда прошло всего два года.
Я посмотрела на сад и припомнила тот разговор.
— Я пребывал в совершенном отчаянии, — рассказывал Майлз, когда мы пили кофе. — Время поджимало. Еве было тридцать пять, и мы провели вместе больше года.
— Понятно, — отозвалась я. — Значит, дело достигло критической точки.
— Да. Естественно, она хотела знать… к чему все идет. А я просто не находил ответа. — Он опустил чашку. — И спросил Рокси.
— О чем же?
— Хочет ли она братика или сестричку. Она в ужасе посмотрела на меня и расплакалась. Я почувствовал, что предаю ее, и потому… — Он пожал плечами.
— И ты порвал с Евой?
— Я хотел уберечь Рокси от стресса.
— Бедная девочка, — покачала я головой.
— Да — ей пришлось столько пережить.
— Я имела в виду Еву, — тихо сказала я.
Майлз задохнулся.
— Она была очень огорчена. Но я слышал, скоро встретила кого-то и родила детей, но я не мог не чувствовать…
— Что совершил ошибку?
Майлз немного помолчал.
— Я сделал то, что мне казалось правильным по отношению к своему ребенку…
— Бедная девочка, — произнесла миссис Белл, когда я завершила свой рассказ.
— Вы говорите о Еве?
— Нет, о Рокси — отец дал ей столько власти. Это плохо сказывается на характере ребенка.
Elle est son talon d'Achille… Возможно, именно это хотела сказать Сесиль. Майлз возложил на Рокси слишком многое — позволил ей принимать решения, которые должен был принять сам.
Я положила свои буквы на стол:
— Двенадцать очков.
Миссис Белл передала мне мешочек с фишками.
— Конечно, мне жаль и его подругу. А если вы захотите детей, Фиби? — Она поджала губы. — Надеюсь, Майлз не станет опять советоваться с Рокси!
Я покачала головой.
— По его словам, он рассказал мне все именно поэтому. Хотел показать, что, если я захочу иметь семью, он не станет возражать. Ведь Рокси почти взрослая. — Я взяла новые буквы. — Но пока еще рано думать об этом, тем более говорить.
— Вы должны иметь детей, Фиби. Не только потому, что они приносят счастье, — просто семейная жизнь оставляет мало времени на сожаления о прошлом.
— Думаю, вы правы. Ну… мне тридцать четыре, и время пока есть… — При условии, что я не окажусь так же несчастна, как та бедная женщина, купившая розовое бальное платье. — Ваш ход, миссис Белл.
— Я собираюсь поставить слово «мир».
— Это… десять очков.
— И скажите мне, у вас много покупателей?
— Да, ведь начинается сезон вечеринок. А там и до Рождества недалеко, — добавила я и покраснела от собственной бестактности.
Миссис Белл безрадостно улыбнулась:
— Ну, вряд ли я буду веселиться на вечеринке. Но… кто знает? — пожала она плечами: — Может, и буду.
Во вторник женщина лет сорока пяти принесла в магазин кое-какие вещи.
— Это дамское белье, — объяснила она, когда мы сели за стол в моем кабинете, и открыла маленький кожаный чемоданчик. — Его никогда не носили.
Я увидела прекрасные ночные рубашки из шелка и peignoirs[58], обрамленные кружевом, а также корсеты и пояса для чулок. Имелась здесь и великолепная голубая комбинация с присобранной линией бюста и кружевным подолом.
— Ее можно надеть под бальное платье, верно? — спросила женщина.
— Вполне. У вас тут очаровательные вещи. — Я провела рукой по стеганому розовому атласному жакету. — Это середина — конец сороковых, и качество изумительное. — Я достала шелковую комбинацию цвета чайной розы с кружевными вставками, два атласных бюстгальтера персикового цвета и трусики к ним. — Вот это от «Ригби и Пеллер» — они тогда только начинали. — Большинство вещей было снабжено ярлыками и находилось в прекрасном состоянии — лишь пара рыжих отметок на поясе, оставленных чуть поржавевшими зажимами. — Это было чьим-то приданым?
— Не совсем, — ответила женщина. — Потому что свадьба не состоялась. Вещи принадлежали сестре моей матери Лидии, она умерла в этом году в возрасте восьмидесяти шести лет. Она была старой девой и очень милым человеком. Учительницей в начальной школе. Ее никогда не интересовала мода — и она всегда носила простую, практичную одежду. Но пару недель назад я отправилась в Плимут прибрать в ее доме. Разобрала гардероб и отнесла большинство вещей в благотворительный магазин. А на чердаке обнаружила этот чемоданчик. Открыла его и почувствовала… изумление. Трудно поверить, что эти вещи принадлежали ей.
— Потому что они такие красивые и… сексуальные? — Женщина кивнула. — А ваша тетя была когда-нибудь помолвлена?
— Нет, к сожалению. Она пережила сильное разочарование, — вздохнула женщина. — Но я не помню деталей, кроме того что мужчина был американцем. Я позвонила маме, ей восемьдесят три, и она рассказала, как тетушка Лидия влюбилась в американского солдата по имени Уолтер, которого встретила на танцах в Тотнесе весной сорок третьего. Там было несколько тысяч солдат, они участвовали в учениях на побережье Слэптона и в Торкроссе — готовились к высадке в Нормандии.
— И… его убили?
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, он выжил. Мама говорит, он был красивым мужчиной и очень милым — она помнит, как он починил ей велосипед и приносил им сладости и нейлоновые чулки. Они с Лидией часто виделись, и перед возвращением в Штаты он сказал, что позовет ее, как только «все будет готово» — так он выразился. Потом Уолтер вернулся в Мичиган, они стали переписываться, и в каждом письме он обещал приехать и забрать мою тетю «как можно скорее», но…
— Так и не сделал этого?
— Нет. Три года от него приходили письма с фотографиями его самого, родителей, двух братьев и собаки. Затем, в сорок восьмом, он написал, что женился.
Я взяла белую атласную грацию.
— И ваша тетушка все это время покупала вещи?
— Да, для медового месяца, которого у нее так и не было. Мама с бабушкой просили ее забыть об Уолтере — но Лидия верила, что он приедет. Ее сердце оказалось разбито, и она никогда больше никого не полюбила — такая жалость.