Изысканная свадьба - Патриция Уоддел

Джонатан тоже был в ярости. Он прошел в холл перед комнатами, которые делил с женой, и заглянул в одну из них, ожидая увидеть Реджину в ванне. Но жена стояла у кровати в красном шелковом халате и расчесывала волосы.

– Джонатан! Ради всего святого, что ты делаешь? – воскликнула Реджина, когда он схватил ее за руку и потащил из комнаты. – Я не одета.

– Ты в полном порядке, – сказал он, продолжая подниматься по лестнице, ведущей на третий этаж.

Реджина попыталась вырваться из крепких рук мужа.

– Куда мы идем?

– Я хочу тебе кое-что показать, – сказал Джонатан, продолжая тащить ее за собой.

– Что?

– Чердак, – сказал он.

Когда Джонатан открыл дверь в конце узкой лестницы, Реджина глазам своим не поверила. Вместо паутины и пыльных сундуков она увидела мастерскую художника.

Джонатан отпустил ее руку.

Она с опаской вошла в квадратную комнату под самой крышей дома на Манхэттене. Босые ноги ощущали прохладный деревянный пол. В комнате стояли мольберты с натянутым чистым холстом, на старинном массивном столе – небольшие вазы с кистями. На спинке черного лакированного кресла – блуза. У стола – небольшой стул. Был здесь и обтянутый золотистым бархатом диван из темного дерева, и камин. Перед камином на мраморной подставке аккуратно уложены поленья. В комнате пахло олифой и масляными красками.

Реджине показалось, будто она попала в другой мир. Гнев утихал по мере того, как она шла вдоль стен, разглядывая прислоненные к ним картины. Каждая картина была шедевром по колориту и форме. Она узнала Копенгаген, хотя никогда не была там, его занесенные снегом дома, глядящие на Балтийское море. Любимый город Джонатана, его не перепутаешь ни с каким другим.

У Реджины не было ни малейшего сомнения – перед ней работы ее мужа. Здесь были акварели: яркие, жизнерадостные, очень живые и другие, более темные рисунки, изображавшие людей, работающих в поле или на заводе. На одном из небольших полотен она увидела мужчину, сидящего на садовой скамейке. Картина была полна теней и смутных образов, без четких деталей. От картины веяло таким одиночеством, что сердце сжималось. В глазах Реджины блеснули слезы. Потом она увидела полотно, где был изображен пароход, заходящий в док Нью-Йорка. И вспомнила картину, висящую в спальне мужа. Он никогда не называл ей фамилии художника.

Повернувшись к нему, она не могла найти слов.

– Я хочу написать тебя, – неожиданно сказал Джонатан.

– Меня?

– Да, тебя.

Джонатан снял жилет, засучил рукава и потянулся за рабочей блузой.

– Но я не одета, – запротестовала Реджина, туже стянув поясок своего рубиново-красного халата.

– Твоя одежда меня вообще не интересует, – сказал Джонатан. – Я хочу написать тебя в обнаженном виде.

Реджина, онемев от изумления, уставилась на него.

– Ты очень красива, – заявил муж, стоя прямо перед ней. – У тебя красивое тело и прекрасные волосы. – Он взял в руку пышную прядь ее волос и пропустил сквозь пальцы. – Позволь мне написать тебя нагую, с распущенными волосами.

Ответ вертелся на кончике языка, но Реджина не могла произнести ни слова. Было бы ошибкой ответить отказом теперь, когда Джонатан раскрыл ей свою тайну. Реджина колебалась не потому, что стеснялась оказаться обнаженной перед ним. Она уже привыкла к интимным сторонам замужней жизни. Дело было в другом. Она снова посмотрела на готовые картины.

– Не волнуйся, – успокоил ее Джонатан, неправильно истолковавший ее нерешительность. – Эту картину я сохраню для себя.

Услышав эти слова, Реджина поняла, что не сможет отказать мужу. За время их знакомства Джонатан всегда просил ее лишь об одном: чтобы она верила ему. Достаточно ли она ему доверяет, чтобы позволить запечатлеть ее образ на холсте?

– Я никогда не позировала, – смущенно произнесла она.

– Это очень просто. И скучно, – добавил он, подмигнув. – Тебе нужно только неподвижно стоять. Всю остальную работу сделаю я.

– Как? Где? – У Реджины перехватило дыхание. Джонатан задумчиво оглядел комнату.

– Ты будешь стоять у окна, – сказал он наконец. – Мне нравится игра солнечного света в твоих волосах.

Тревога Реджины возросла, когда Джонатан развел огонь в камине, чтобы прогреть комнату, и обернулся к жене.

– Сними халат, – прошептал он. Реджина взялась за поясок и замерла.

– Стесняешься? – Джонатан вышел на середину комнаты. – Я же видел тебя голой. И спишь ты без одежды.

– Перестань меня дразнить, – одернула его Реджина. – Это разные вещи. Ты сам понимаешь.

Не ответив ей, Джонатан развязал поясок ее халата и с улыбкой запустил под него руку. Халат медленно соскользнул с ее плеч и упал на пол. Джонатан долго разглядывал жену, потом взял ее за руку и подвел к окну, выходившему в парк.

– Смотри на что-нибудь интересное для тебя, – посоветовал он, откинув ее волосы за спину, чтобы они не закрывали грудь. – Вот так, я думаю, будет хорошо.

Посмотрев на нее в разных ракурсах, он решил писать Реджину в профиль. И вскоре углубился в работу.

– Расскажи что-нибудь, – попросила Реджина. – А то я глупо себя чувствую, когда вот так стою.

– Хорошо. Только не шевели головой, – сказал Джонатан. – Что тебе рассказать?

– Что хочешь, – ответила она. – Например, о твоей семье. Как звали твою мать?

– Мириам.

– А отца?

– Альберт, – ответил Джонатан, смешивая краски на палитре. – Они были совсем простые люди.

– Сын в них пошел, – насмешливо заметила Реджина.

– А что, я разве не простой? – Джонатану хотелось узнать, что думает о нем жена. У него не было ни малейшего желания рассказывать о своей семье. Слишком печальные воспоминания. Гибель маленькой Абигайль свела мать в могилу раньше времени. Был солнечный зимний день, и Реджина была такая живая и теплая. Ему хотелось запечатлеть ее такой навеки.

– Я всего лишь деловой человек, умеющий, как говорят, делать деньги.

– Ты деловой человек, но умеешь писать картины не хуже европейских мастеров.

Джонатан засмеялся:

– Вы мне льстите, миссис Паркер.

– Почему ты мне об этом ничего не говорил? – спросила Реджина, обернувшись к нему. – Ведь я твоя жена. Между мужем и женой не должно быть секретов.

– Смотри в окно, – буркнул Джонатан. – Да тут и рассказывать нечего. Мне нравится рисовать. Талантливый я или нет – дело вкуса. Но я рад, что тебе нравятся мои работы.

– Мне они действительно нравятся, – призналась Реджина.

Она внимательно посмотрела на парк. Его небольшой участок был зажат между дорогими домами самых богатых людей города. Оштукатуренные здания из кирпича с мраморными лестницами и чугунными решетками, отделявшими их от улицы, казались мрачными и неприветливыми. Парк все еще выглядел по-зимнему: на фоне почти весеннего неба вырисовывались темные голые деревья. Плывущие в вышине облачка не были похожи на снежные тучи.