Детдом - Екатерина Мурашова

Владимир честно и потому очень долго думал над длинной философской речью Кая.

– Правильно ли я понял, что вы, Кай, чувствуете вот этого паука? – наконец, спросил он. – И при желании даже можете с ним в каком-то смысле отождествиться?

– Да, – кивнул Кай. – И лист, на котором он, и цветок, который вон, из этого листа высунулся. И солнце, и лес, и озеро. Как иначе? Ты разве – нет?

– Я – нет, – твердо сказал Владимир и, подумав, добавил. – К сожалению. Прошу меня извинить.

Кай спрятал кулаки в карманы куртки и, опираясь на них, поднял плечи, как бы говоря: «чего там извиняться! Не можешь – тебе же хуже!»

Когда солнце зашло окончательно, Владимир практически перестал видеть. Только светлые полосы на поверхности озера приковывали взгляд, изгибались, двоились, двигались и жили какой-то своей, особенной жизнью. Яркая белая звезда висела низко над горизонтом. Вкрадчиво шуршал прибой, и где-то в лесу неуверенно пробовал голос соловей. Кай же как будто и не заметил исчезновения дневного светила. Он ступал и двигался также уверенно, как и до заката. Пожалуй, наоборот, с наступлением темноты в его движениях проявились какой-то особой четкости общий рисунок и чисто инстинктивная грация сумеречного зверя. Чуть отступив с линии прибоя, он развел костер на вершине небольшой дюны, поросшей мхом, вереском и молодой, тонкой, похожей на зеленые волосы травой. Достал из сумки котелок, две кружки, буханку хлеба, банку консервов, нож, чай в жестянке и коробку с кусковым сахаром. Разложил все это на траве. Владимир сидел на камне, смотрел с интересом. Помогать обустраивать лагерь даже не пытался, так как понимал, что будет только мешать.

– Сейчас чай будет, – сказал Кай. – Я думал: можно сок из березы пить. Поглядеть – поздно, время прошло. Ты лучше сидеть на земле, теплее.

– Благодарю вас, мне не холодно.

– Сейчас – не холодно, не чувствовать. Потом – раз, замерз, простудился. Я виноват. Озеро большое, почти море, ветер от воды.

Сидение на сухом камне казалось Владимиру более полезным для здоровья, чем сидение на влажной и холодной земле, однако в том, что касалось бытия на лоне природы, он безусловно доверял Каю. Поэтому послушно сполз с камня и пересел на мох, поближе к костру. Кай кинул ему в качестве сидения облизанную Ладогой сухую дощечку, которую принес с берега.

Пока не вскипел и не заварился чай, оба молодых человека молчали, глядя на пламя. Владимир не столько понимал умом, сколько чувствовал ритуальный характер происходящего, и с удовольствием даже подчинялся ритму окружающего его пространства. Когда в кружки был налит круто заваренный чай, Кай протянул ему толстый кусок хлеба и грубо вскрытую банку. Владимир, которому холодное, жирное содержимое банки вовсе не показалось аппетитным, тем не менее подковырнул ножом и взял двумя пальцами кусок, положил его на хлеб и откусил.

– Здесь, на берегу Ладоги, самое похожее место на то, где я сначала жил, – немедленно после этого сказал Кай и тоже откусил от своего ломтя. – Тут мне легче. Ты знаешь, я плохо умею говорить, и еще забыл русский язык, а сейчас надо сказать сложное.

– Благодарю вас за еду и напиток, – расшаркался Владимир, который понял, что драться прямо сейчас Кай не будет, и немного расслабился. Ритуал разделенной пищи и воды – Владимир никогда не интересовался этнографией, но вполне понимал его суть на интуитивном уровне. – Попытайся я сам все это проделать, полагаю, что я столкнулся бы с существенными трудностями. Теперь я внимательно слушаю вас, Кай.

– Ловко ты умеешь. Я завидую. Может быть, мне тоже надо брать урок у женщины Анны Сергеевна?

– Я думаю, что Анна Сергеевна согласилась бы с вами позаниматься, – вежливо предположил Владимир. – Хотя она говорила, что ваша стихия не слова, а движение.

– Это так, – кивнул Кай. – Я даже когда хочу думать, должен двигаться, иначе нельзя, не выйдет. Я ходил всю прошлую ночь, готовился говорить сегодня. Хорошо, Олег уехал в Москву, иначе он не мог бы спать, сердился на меня.

– Полагаю, что за долгие годы общения с вами Олег привык к вашей манере мыслить, – предположил Владимир. – И она вряд ли вызывает у него раздражение.

Кай причмокнул губами и качнул головой, но не стал еще раз озвучивать свою зависть к свободе речи, которой, как ему казалось, сполна обладал Владимир. Ему никогда не приходило в голову испытывать зависть по этому поводу к тому же Олегу, кругу Анжелики, к цюрихскому психоаналитику или профессорам мексиканского университета. Ему было очевидно, что для этих людей правильная и красивая речь является таким же имманентным атрибутом, как восход и закат для луны и солнца. Но вот Владимир, который был существенно моложе его самого, и вырос в условиях, когда развитая и грамотная речь вроде бы не особенно и предполагалась… И, главное, совершенно очевидно, как именно он этого достиг, ведь другие члены ансамбля «Детдом» говорят не намного лучше самого Кая. Молодой человек постановил для себя серьезно поразмышлять на эту тему в одну из выпавших свободных минут. Это было важно. Кай давно понял, что он видит, чувствует и понимает мир не так, как большинство людей. Иногда (впрочем, с годами все реже) ему очень хотелось рассказать об этом хоть кому-нибудь. Всегда не хватало слов и это отзывалось болью где-то посередине груди. Но, может быть, вопреки мнению специалистов трех стран, его речь еще может быть улучшена?

– Скажи, Владимир, что ты станешь делать теперь, когда Ольги нет? Какие твои возможности. Другие – я видел, ничего не могут, пока ты не начал.

– Я мог бы делать практически все, что надо совершить, чтобы улучшить ситуацию, – ответил юноша. – В отличие от моих друзей, я достаточно психически стабилен. К счастью или к сожалению. Но я не вижу пути. Если я вас правильно понял, и ответил именно на ваш вопрос, Кай…

– Правильно. Тогда я предлагаю тебе: пока Ольги нет, давай забудем то, что было в комнате. Что нам делить, когда ее нет? Все равно она вернется и решит. Чтобы ее вернуть, работает тот человек, знакомый Анжелики Андреевны. Я ему не верю, у него сухая душа, знаешь, как у больной собаки бывает сухой нос, но ты – как хочешь. Мы с тобой можем сидеть, смотреть, можем делать.

– Вы знаете, Кай, что именно можно сделать?

– Я думаю, каждый – то, что умеет. Я читал газеты, смотрел Интернет. Ты это не делаешь, я знаю. Все решили, что вас уже нет – развалились, умерли от наркотиков, сошли с ума – каждый придумывает, что может. Надо сделать наоборот.

– Вы полагаете, что будет правильным, если мы будем выступать, петь? Без Ольги?

– Да, я так считаю. Я понимаю, надо будет писать новую программу, но это поднимет твоих друзей, не даст им быть как кисель. Сейчас их можно поливать молоком и есть ложкой. Что глотает Дмитрий?