Пётр Первый - проклятый император - Андрей Буровский

Эти слова оказались роковыми для Шафирова — Меншиков их запомнил и начал воевать по–настоящему, употребляя все свое влияние, чтобы погубить Петра Павловича.

9 января 1723 года Пётр, вернувшись в Москву, создал «Вышний суд» для рассмотрения дела Шафирова. Суд оказался, конечно, под полным влиянием Меншикова.

Камер–юнкер Берхгольц так описал казнь Шафирова 15 февраля 1723 года:

«После того как с него сняли парик и старую шубу и взвели на возвышенный эшафот, где он по русскому обычаю обратился лицом к церкви и несколько раз перекрестился, потом стал на колена и положил голову на плаху; но прислужники палача вытянули его ноги, так что ему пришлось лежать на своем толстом брюхе. Затем палач поднял вверх большой топор, потом ударил им возле, по плахе, — и тут Макаров от имени императора объявил, что преступнику, во уважение его заслуг, даруется жизнь».

Сенаторы всячески поздравляли Шафирова с помилованием, но сам он еле держался на ногах и говорил, что лучше бы уж сразу «отворить большую жилу», чтобы «разом избавиться от мучений». Два года Шафиров жил с семьей в Новгороде в нищете, и только Екатерина вернула его и допустила ко двору.

Так вот, Шафиров, целиком обязанный Меншикову тем, что лежал на эшафоте, в Петербурге опять сошелся с Меншиковым!

3 мая 1735 года Кампредон писал в Париж:

«Барон Шафиров, очень сблизившийся с князем Меншиковым, которому следует теперь своими советами, начинает пользоваться некоторым доверием царицы».

«Приятель, соперничавший в борьбе за власть, становился злейшим врагом; оказавшемуся в беде другу не принято было подавать руку помощи; привязанности менялись с такой же легкостью, с какой изменялась порожденная интригами обстановка при дворе… Создается впечатление, что люди эти были лишены обычных человеческих чувств, что всеми их поступками руководили карьерные соображения, бравшие верх над привязанностями, верностью дружбе, готовности поступиться чем–либо ради ближнего».

Я рассказал две пикантные истории про Меншикова… а до того рассказал, как Меншиков погубил Андрея Андреевича Виниуса. Если же поставить себе цель рассказать все подобные случаи, придется написать целую библиотеку! Но читать её будет неинтересно — помимо чисто внешних примет, повторяется одно и то же — примитивная «подковерная» борьба, по–звериному жестокая борьба за власть, влияние, право распоряжаться и командовать.

Во имя этой борьбы приносятся и человеческие отношения и, уж конечно, интересы государства. Трудно найти в ней поведение государственных людей, сподвижников Великого Реформатора. Все, что мы знаем об этих людях, свидетельствует: кем бы ни был для России Пётр, что бы он ни менял и ни реформировал, что бы ни «вскидывал на дыбы» — в окружающих его людях не было ни сподвижников, ни единомышленников! Были окружающие трон холуи, приспособленцы и бездельники, преследующие только свои эгоистические цели.

Не случайно же в последние годы жизни Пётр был до такой степени одинок. Не случайно после Полтавы Пётр все более отодвигал Меншикова от себя; их близкие отношения полностью остались в прошлом, и Меншиков даже попадал под следствие.

По мнению таких серьезных историков, как В.В. Мавродин и Н.И. Павленко, проживи Пётр на несколько лет больше — и Меншиков разделил бы судьбу Шафирова, а очень может быть, и обер–фискала Нестерова, колесованного за невообразимое воровство (среди всего прочего он присвоил бриллианты, посланные Екатерине).

Наверняка Петру было бы нелегко принять такое решение; ведь вор и мелкотравчатый интриган не был ему посторонним человеком. Это же был тот самый Алексашка, Александр Меншиков, с которым они ездили на Кукуй к Анне Монс и Лефорту, который в клубах порохового дыма лез на стены Азова и Нарвы, рубил топорами и пытал стрельцов, знал тайны липового «стрелецкого заговора», происхождения Екатерины и смерти царевича Алексея (вот бы его — да в консультанты этой книги!).

Очень многое в судьбе Меншикова откровенно объясняется именно тем, что для Петра, при всей его ненадежности и вороватости, он оставался «тем самым Алексашкой». Но в свои последние годы Пётр слишком ясно видел, что ближайший друг его молодости, самый доверенный человек, оставшийся в его жизни после Лефорта, — вовсе не сподвижник и не единомышленник. И что Меншиков шел за ним не для того, чтобы совершить некие великие исторические дела, даже не из любви к нему, Петру, а всегда имел цели простые и ясные: вознестись повыше, наворовать побольше.

Глава 6

ИСКЛЮЧЕНИЕ ИЗ ПРАВИЛА

Впрочем, среди ближайших сподвижников Петра был один человек совершенно иного полета. Вроде бы один из его команды, и достаточно типичный — служилый иноземец, внук переселившихся из Шотландии дворян, Яков Вилимович Брюс. Еще дед Якова Вилимовича приехал в Россию в 1647 году. После поражение при Марстон–Муре сторонники парламента не просто завоевали и оккупировали страну — они изводили, как только могли, шотландских дворян. Десятки, сотни родственников и друзей Вильяма Брюса погибли в сражениях и на плахе, прятались в горах или уехали в другие страны. Сохранилась легенда, что ехать в Московию Вильяму посоветовал старый друг его отца, генерал Дэлзелл: он побывал в Московии в Смутное время, прослужил в Московии восемь лет и знал страну не понаслышке.

Брюсы состояли в дальнем родстве с Робертом Брюсом, который в 1314 году разгромил английские войска при Баннокберне, победил проанглийскую партию Иоанна Бэлиола и стал шотландским королем. В 1328 году он заставил Англию подписать мирный договор, признающий независимость Шотландии. С конца XIV века на шотландском престоле сидели Стюарты, но, как говорили в те времена, «в Брюсах текла кровь королей». «Мы из рода шотландских королей», — так говорили они сами. Если даже у переселенцев (фактически беженцев) в Россию не было ни громких титулов, ни богатых поместий, род–то все равно знатнейший. Российские Брюсы могли сделать или не сделать карьеру на своей новой родине, но кровь королей в них текла.

Брюсы — род интеллектуальный (кстати, родственники Байронов). На материале старинных королевских и дворянских родов вообще очень легко выискивать разного рода закономерности — ведь история таких семей неплохо изучена. Если Габсбурги, даром что императоры, или английские Плантагенеты прославились в основном безумными дуэлями, любовницами и попойками, то такие правящие роды, как польско–русские Ягеллоны, шведские Ваза или английские Тюдоры, дали немало интеллектуалов — ученых, поэтов, философов. То же среди дворянских родов: самый известный представитель рода Салтыковых, несомненно, Дарья Салтыкова, знаменитая Салтычиха. Про боярский род Буйносовых и такого не скажешь: все Буйносовы были серые, как мыши, и такие же незаметные. А вот Волконские или Голицыны почти в каждом поколении представлены личностями яркими, судьбами необычными и оставившими после себя долгий след.

Так вот, Брюсы — интеллектуалы. На их примере хорошо видно, как поколения, столетия в семейной истории тлеет НЕЧТО… Как бы огонек ума и таланта бежит по бикфордову шнуру, взрываясь в некоторых поколениях то королем–интеллектуалом, то поэтом, то крупным исследователем Антарктики, то ученым–археологом. Яков Брюс — один из тех, в ком взорвалось семейное НЕЧТО.

Среди сподвижников Петра Яков Брюс — редчайшее исключение, причем сразу по трем параметрам.

1. Он великолепно образован. Не то чтобы «грамотен» — этого мало. Он не только свободно говорит и пишет на нескольких европейских языках, он действительно знает физику, астрономию, математику, географию. Откуда?! Исключительно из книг, из общения с неглупыми людьми. Брюс — самоучка, никто специально его не учил. Чтобы учиться в Европе, у Брюсов нет денег, а в Московии не то что университетов, и гимназий нет.

Еще во время Азовских походов иные обижались на некомпанейское поведение Брюса — не бегает по девкам, не хлещет вина, читает книги.

Но еще в годы «Великого посольства» Яков Брюс представил на суд профессоров Амстердамского университета труд «Теория движения планет» и получил ученое звание магистра наук. Больше года он провел в Англии, собирая книги и карты (что характерно, в Шотландию его «на всякий случай» не пустили).

Яков Брюс еще в 1696 году составил карту земель от Москвы на юг, до Малой Азии. Составил так квалифицированно, что карта вышла в Амстердаме.

Это Яков Брюс в 1702 году создал Школу навигацких и математических наук в Москве и оборудовал обсерваторию в Сухаревой башне Кремля.

Это Яков Брюс перевел книгу X. Гюйгенса «Космотеорос», изданную в 1717 и 1724 годах с его предисловием. Эта книга и карта В. Киприянова знакомили русских с основами учения Коперника.

С 1706 года в ведении Якова Брюса находилась Московская гражданская типография. Он редактировал глобусы Земли и небесной сферы, географические карты и книги. В Гражданской типографии при самом непосредственном участии Брюса изданы «Лексикон», «Математика навигаторской школы», «Описание города Иерусалима и Афонской горы», «Изображение глобуса небесного и земного», «Баталия при Пруте» и многое–многое другое. Перевод и издание книг он считал самым важным из своих дел.