Ролевик: Хоккеист / "Лёд" - В. Кузнецов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Может быть, — спокойно отвечает колдун. — А почему это тебя беспокоит?
— Я хочу понять.
Маски за столом снова начинают перешептываться, щелкая и свистя, как сухая роща на ветру. Сквозь этот шум проступает негромкий смех главного бокора. Руа был почти уверен, что это папа Майотори, хотя в прошлый раз маска на контроллере была другой.
— И не это ли желание есть главный повод, по которому мы должны были тебя отстранить?
— Я не знаю ваших критериев.
— Верно. Не знаешь. Но ты же видишь других рекрутов. Разве у них возникают подобные желания? Любые желания, кроме естественных?
— Я не знаю. Я мало общался с другими рекрутами, — произнес Патрик, вспомнив, впрочем, Соетарта, чьи желания были вполне читаемы — и вполне естественны.
— Франкофоны, конечно, большая проблема для Лиги, чем мы хотим признать, — бокор растопыривает пальцы рук в странном жесте, словно собирается поймать брошенный ему мяч. — Еще один бунт был бы крайне нежелателен. Да и ненависть к Лиге легко может перекинуться в ненависть к худду, что еще более нежелательно. И все же, это не было главной причиной.
— Что тогда?
Бокор снова засмеялся:
— Ты скажи нам, Патрик Руа.
— Я не знаю, — голову снова сдавило тисками, вызвав тупую боль в висках. Маска сокрушенно качнулась из стороны в сторону. — Это возможно. В таком случае, лучше тебе сохранить это незнание. Иди. Больше нам нечего тебе сказать.
Глава XIV-1. Совесть
Ain't no Grave (can hold my body down)
Здесь — одна из трех последних глав "Льда". Читать можно в любом порядке, в равной степени — читать только одну из них, какую подскажет интуиция. По сути, это не разные концовки — это одна и та же глава, но… Весь вопрос во внутренней мотивации героя.
"Монреаль Варлокс" — "Флеймин Тайгерс оф Калгари", Финал Кубка Стенли, первая игра. Май, 16-еИногда, в самом конце пути, когда цели оказывается на расстоянии вытянутой руки, вдруг приходит в голову странное, парализующее сомнение. Внутри сам собой рождается вопрос: "А нужно ли тебе это? Действительно ли это то самое, к чему ты так долго шел? Вдруг это ошибка?"
Патрик никогда раньше не испытывал подобных чувств. Его одолевали сомнения, его сковывал страх неизвестности, ломала неспособность повлиять на ситуацию. Но никогда раньше с ним не было такого — когда остается сделать последний решительный шаг, поставить финальную точку в долгом повествовании, ачервь сомнения говорит, что делать этого не нужно.
Что будет после того, как "Варлокс" завоюют кубок? Что делать ему? Жак Плант говорил, что Кубок — главная цель Руа, что он содержит нечто особенно важное, что возможно даст ответы на вопросы. А еще он говорил о враге. Кто этот враг: Джастифай, Деккер, Сесилия? Бостон, Калгари, Лига? Кто-то еще, кто пока невидим для Патрика? Развязка близка, а вопросы все еще остаются без ответов. Что верно: искать ответы у Кубка или получить их самому, следуя тому пути, по которому шел до сих пор?
Что-то подсказывало, что Таэбо и Каинде больше не заговорят с ним — во всяком случае, до победы. А что будет после победы? Этого Патрик не знал. Не мог знать.
— Две минуты! — зычный голос Гейни изгоняет смутные мысли. Голоса раздевалки из негромких и осторожных становятся резкими, почти злыми. Агенты и даже рекруты вытравливают из себя предыгровой страх — чувство, которое известно всем без исключения спортсменам.
Казалось бы, для страха нет причин: прошло семь дней с их победы над "Сейджес" — достаточно, чтобы отдохнуть и собраться с силами. Тем более, что у Калгари такой возможности не было — победная игра против Сент-Луиса прошла позавчера.
"Олимпик Сэдлдом", домашняя арена Пылающих Тигров, во внутренних помещениях выглядит мрачной и угрюмой. Светильники горят тускло, стены выкрашены темной краской, немногочисленные плакаты выцвели и поблекли. Калгари, до Пробуждения крупный промышленный центр Канады, ныне пребывал в упадке. Целые кварталы стояли пустыми, в темных провалах окон выли духи пустоши, дикие кадавры бродили по захламленным улицам. Центр города, некогда отведенный под офисы крупных нефтяных компаний, тоже опустел и обветшал. Потухли неоновые вывески, целее здания стояли темные, без единого огонька в окнах. Хоккейный клуб Калгари в Новой Эре никогда не доходил до финала. Кто-то, кажется Робинсон, упоминал, что единственный раз Тигры бились за Кубок в далеком двадцать четвертом, где были разбиты — какой сюрприз — Монреалем, в те времена еще носившим имя "Маринерз". Впрочем, это не давало поводов расслабляться — в подобной битве у аутсайдера куда больше желания победить, нежели у фаворита. А значит, фавориту стоит поостеречься.
Цепочка хоккеистов стучит лезвиями коньков по трухлявым доскам пола. Впереди резким электрическим квадратом светится проем, ведущий на арену.
— Эй, приятель! — Нилан хлопает Руа по плечу. — Ну что, готов? Финал, разбей его посох Шанго! Мы неплохо оторвались в этом сезоне, так?
Патрик кивает. Сейчас голова его — звенящая морозом пустота. Это единственный способ побороть сомнения, победить собственную скованность, нерешительность. Проем, лед, игра. Все остальное утратило смысл. Здесь и сейчас все что важно — это ворота и шайба. Ворота и шайба.
— Не дрейфь. Надерем им задницы! Знаешь, в чем метафизический философский смысл вратаря?
— Нет.
— Останавливать эту долбаную шайбу!!! — орет Патрику в ухо Крис. Игроки впереди и сзади смеются. Патрик ощущает, что слова эти прошли сквозь него, не оставив и следа. Странно ныли кости пальцев — словно надвигалось что-то злое, темное…
Впервые видение было таким отчетливым. Он словно видел все наяву, не было ни малейшего намека на призрачность происходящего.
Прямая, как стрела трасса уходит к горизонту. Позади остался спящий мегаполис, ряды фонарных столбов, освещавшие дорогу. Машина несется вперед, слегка вздрагивая на неровностях, выхватывая фарами люминисцентные полосы разметки. По бокам темной стеной стоит лес. Высокие, прямые сосны иногда сменяются похожими на темные тучи дубовыми рощами, белыми сполохами молний-берез. Сердце тяжело бухает, отдаваясь в ушах болезненными толчками. Снова что-то давит на грудь, парализуя легкие. Глаза щиплет, как от дыма, кожа на лице горит.
Взгляд против воли скользит к зеркалу заднего вида. Там, на просторном заднем сиденье свернулась калачиком дочь — двенадцатилетняя девочка, укрытая расстегнутым спальником. Можно было спланировать время поездки получше — так бы сказала жена. Наверняка сказала, просто он не запомнил, не обратил внимания на эти слова, как и на многие другие. Она демонстративно не слушает его, он в ответ игнорирует ее. Бесконечная эскалация, в критические моменты взрывающаяся тяжелыми, неприятными выяснениями отношений. Самое печальное, что в этом нет никакого смысла. Нет никакого выхода.
Рука сама переключает передачу, нога придавливает педаль газа. Машина несется вперед, ножом электрического света рассекая темноту. Мерцающие зеленым приборы показывают какие-то цифры — нет желания на них смотреть. Руль мелко дрожит в руках.
Что у него осталось сейчас? Тридцать три — возраст Христа. Может, срок был выбран неспроста, есть в нем какой-то особенный смысл? Все, чего он мог добиться, он уже добился, сейчас все что он делает — просто бессмысленное повторение заведомо ведущего в никуда набора действий. Карьера? Его спортивная карьера уже окончена, это понятно любому, в том числе и ему. Пора сменить вектор, пересмотреть жизнь. Кто сказал, что это легко? Никогда не легко. Зона комфорта, будь она проклята. Удержаться на пике так же тяжело, как выбраться из ямы. Когда ты упал и лежишь, проще всего оставить все как есть. Тем более, если лежишь на мягком и теплом. Тренировки в удовольствие, редкие игры с азартом, но без ответственности, дом, семья. Нет, с семьей тепло и мягко не получается. Но не это самое неприятное. Хуже всего, что в итоге уже ничего не осталось — ничего для самого себя. Разве что дочь. Теперь делать ее счастливой — единственный способ самому обрести счастье.
Он снова смотрит в зеркало, пытаясь разобрать в темноте салона лицо деовчки. Только ради нее. Если бы кто-то сказал, что жизнь закончится в тридцать три, закончится, едва успев начаться… что он исчерпает свои возможности, растратит их впустую, поддавшись рутине, избегая лишних усилий, бросаясь от одного к другому, нигде толком не проявив себя. Спорт? Хорошо, спорт — это очень хорошо, но ему, как ревнивому божку нужно было служить преданно, не отвлекаясь ни на что. Не верил, не понимал, не хотел признавать — и получил то, что заслужил.
Пустоту.
Так же и с семьей. Точно так же. Семья ради семьи, просто потому что так надо, пока не поздно, пока не состарился — плохая мотивация, ущербная. Когда выбираешь не человека, а социальный статус, ошибка дает о себе знать быстро и болезненно.