Ролевик: Хоккеист / "Лёд" - В. Кузнецов

Времени слишком мало. "Сейджес", видя это несколько ослабляют напор. Для них овертайм — это уже победа. Даже если они проиграют в дополнительное время, это не будет окончанием серии, а значит, у них будет еще один домашний матч.

Протяжный вой сирены останавливает игру. Усиленный репродукторами голос комментатора металлом отражается от купола арены:

"После трех периодов счет равный: "три-три". Назначается дополнительный период."

Овертайм — команды играют четыре на четыре. Это неплохо для Монреаля — индивидуальное мастерство его звезд заметно выше, чем у Нью-Йорка. Но и мудрецы имеют здесь своего туза: духам Гардена легче сфокусироваться на меньшем числе игроков. Руа видит, как переговариваются тренеры и операторы "Сейджес". Один из тренеров осторожно кивает в сторону Патрика. Вратарь позволяет себе слегка улыбнуться — благо маска надежно скрывает лицо. Сейчас им нужно беспокоиться не о нем. Он свое дело сделал. Овертайм — время Лемье.

— Эй, Клод! — он окликает форварда в коридоре, на пути в раздевалку. — Помнишь? Твой гол — мой оберег.

Рекрут кивает:

— Помню, — произносит он. — А что за оберег?

Почему-то Патрику приятно это проявление интереса.

— Хороший. Мне его дочь подарила.

Лемье забивает на второй минуте овертайма. Быстрый и внезапный прорыв, замешкавшиеся защитники слишком поздно начинают перехват, стартовая скорость у любого из них почти вполовину меньше скорости тридцать второго. Финн Ротсалайнен и ирландец Патрик — толковые игроки, каждый из которых немало крови попортил нападеню варлоков. Но сейчас они слишком устали, а еще больше — привыкли, что в атаку идут только "Сейджес". Самоуверенность была наказана быстрым, точным ударом между ног вратаря. Победную сирену заглушил разочарованный гул болельщиков.

Уже в раздевалке Руа протянул Лемье обещанный амулет — полупрозрачное голубиное перо на тонкой бечеве. На нем не было ни рун, ни рисунков — вообще ничего, только перо. Клод осторожно взял его, зажав бечевку в кулаке, посмотрел, как медленно оно вращается.

— Спасибо, — произнес он тихо. Руа улыбнулся:

— Пусть хранит тебя.

Победа не оканчивала противостояние с "Сейджес". Следующий матч, второй под сводами "Мэдисон Сквер Гарден" варлоки все же проиграли. Они не смогли забить ни одной шайбы в ворота Ванберсбрука, детроитского новичка, на которого сделали ставку мудрецы. Ворота же Руа нью-йоркцы распечатали дважды — усилиями майка Ридли и Пьера Ларуша, уроженца Квебека, в прошлом пять сезонов отыгравшего в "Варлокс" и еще два — в Хартфорде.

Но перелома, на который надеялись тренеры "Сейджес" не произошло. Пятая игра, прошедшая под сводами Форума окончилась со счетом "один-три" в пользу Монреаля. Девятого мая "Варлокс" стали чемпионами Дивизиона Принца Уэльского.

Но их противник в битве за кубок еще не был определен. "Флеймин Тайгерс оф Калгари" сошлись в нешуточной схватке с "Сент-Луис Блю Роубс" и на тот момент счет серии был два-два.

Впрочем, это не слишком беспокоило Патрика. Он еще в феврале знал, с кем сойдутся в последней схватке "Монреаль Варлокс".

Пять масок слепо пялились на застывшего Руа. Пять треугольников с рваными краями, на которых белой краской грубо были вымалеваны человеческие черепа, перечерченные множеством цветных линий. Заплетенные в дредды космы торчали во все стороны, кожа на шее и ключицах была покрыта множеством ритуальных татуировок и тавро, пробита костяными и медными иглами. Длинные, со вздутыми суставами пальцы унизаны множеством перстней, сверкающих золотом и искрящихся гранеными камнями. Мешковатые робы украшало множество костей, сплетенных между собой в подобие церковных риз, разрисованных золотой краской. В воздухе пахло чем-то сладким и едким.

— Ответь нам, названный Патриком Руа, — произносит сидящий в центре, — ты сам считаешь возможным продолжать играть в хоккей?

— Я не вижу препятствий этому.

— И ты не считаешь, что ты нарушил правила Лиги?

Вопрос содержал очевидный подвох. Прежде чем ответить, Руа несколько секунд обдумывал его.

— Мое суждение не является конечным в данном вопросе. Я мог не заметить нарушения и допустить его неосознанно.

— Ты ударил лайнсмена! — вдруг дребезжащим голосом выкрикнул сидящий справа бокор. Руа не пошевелился, по-прежнему глядя в темные провалы глазниц колдуна, сидящего в центре.

— Я уже объяснил, почему поступил так.

— И больше ничего? Ты больше никаких провинностей за собой не видишь? — продолжал напирать сидящий в центре. Его маска слегка подрагивала, отчего казалось, что линии на ней плывут, меняя положение и оттенок.

— Провинности определяет комиссия. Я не сомневаюсь, что она примет верное решение. Каким бы оно ни было.

— И ты примешь его?

Патрик снова задумывается, но потом кивает:

— Да.

— Даже если будешь с ним не согласен?

— Мое согласие или несогласие не имеет значения.

— А чье имеет?

Вопрос этот вызвал странный, болезненный укол где-то внутри. Будто только ради него и шел весь этот разговор. Ради того, чтобы понять, кто еще замешан в этом.

— Клуб может опротестовать ваше решение, — осторожный, предсказуемый ответ не удовлетворяет колдунов. Они перешептываются, говоря на непонятном, клацающем языке. Возможно это тот самый тайный язык худду, созданный на основе какого-то западно-африканского диалекта. Канадские газеты любили судачить о Партии худду-радикалов, приписывая ей разное — от чудесного до ужасного. О тайном языке они говорили, что он не поддается изучению и дешифровке и может быть познан только заклятием, известным исключительно Кругу Старейшин.

— Клуб обязан будет принять наше решение, как решение высшего уполномоченного лигой института, — голос колдуна прозвучал резко. — Ты должен это понимать.

— Я это понимаю, — не стал спорить Руа.

— Это все, что ты можешь сказать? Можешь ли ты высказаться в свою защиту?

Патрик прикинул варианты.

— Нет. Ничего более того, что я уже говорил.

Бокоры снова загомонили, защелкали, кто-то ахал рукой то и дело указывая сверкающим перстнями пальцем на вратаря. Наконец, центральный поднялся со своего места. Руа чувствовал сверлящий взгляд, устремленный на него из темных прорезей.

— Всего по твоему вопросу может быть три решения. Первое — дисквалификация. Поведение рекрута должно строго ограничиваться правилами и указаниями тренера. Самовольное нарушение недопустимо. Самовольное нарушение есть главный критерий непригодности рекрута. Второе — рекрут может быть восстановлен. Тебя снова отправят в клинику и переработают. К следующему сезону ты сможешь вернуться — если клуб согласиться оплатить твой ремонт и ждать твоего возвращения.

Он замолкает, словно ожидая реакции Патрика. Руа молчит.

— Третий — ты можешь быть допущен к играм, поскольку нарушение было совершено не тобой, а спровоцировано: либо магией противника, либо сбоем в чарах скульпторов твоего клуба. Поскольку такой сбой был единоразовым, нет ни смысла, ни необходимости отстранять тебя от игр. Ты возвращаешься в клуб и идешь в плей-офф вместе с твоими товарищами по команде.

Изменение в построении фраз к концу перечисления намекало, что решение уже принято. Или же колдун продолжает играть с рекрутом, провоцируя его, пытаясь вытянуть некую тайну, сути которой Руа не понимает. Повисшая в комнате тишина становится вязкой, осязаемой. Она липкими щупальцами проникает в уши, заполняет их, медленно пробирается внутрь головы, вызывая непреодолимое желание заговорить, разрушить эти мерзкие объятия.

— Ты допущен к играм, — вдруг произносит бокор. Больше никаких пояснений, комментариев… ни одного слова. Патрик чувствует, как по телу пробегает легкая дрожь.

— Я могу идти? — наконец спрашивает он. Колдун кивает:

— Можешь.

Развернувшись, Руа направляется к двери. Сердце отчаянно стучит о ребра, грудь сдавливает чем-то холодным и мягким, так что трудно сделать глубокий вдох. Уже положив ладонь на дверную ручку, он останавливается и разворачивается. От страха горло сжимается в спазме, не позволяя словам выйти наружу. Но он должен спросить.

— Почему?

— Что? — переспрашивает бокор. Патрик переводит дыхание:

— Почему меня не дисквалифицировали? Из-за франкофонов?

— Может быть, — спокойно отвечает колдун. — А почему это тебя беспокоит?

— Я хочу понять.

Маски за столом снова начинают перешептываться, щелкая и свистя, как сухая роща на ветру. Сквозь этот шум проступает негромкий смех главного бокора. Руа был почти уверен, что это папа Майотори, хотя в прошлый раз маска на контроллере была другой.

— И не это ли желание есть главный повод, по которому мы должны были тебя отстранить?