Русь. Том II - Пантелеймон Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стороной дороги длинной вереницей тоже шли раненые.
— Как дела? — спросил командир батареи, придержав лошадь.
Один раненый с широкой курчавой бородой остановился и, затягивая зубами ослабевший на руке узел марли, сказал:
— Ничего. Народу что полегло, ужасти!
Лошади поскакали галопом. Орудия, повернутые жерлами назад, грохоча мотались по скользкой дороге из стороны в сторону. Уже виднелась по сторонам дороги свежеразрытая снарядами земля, потом стали попадаться лежавшие в различных положениях трупы в лощине на покрытой инеем траве. Одни лежали навзничь, другие — скрючившись, очевидно, раненные в живот, третьи — вниз лицом, с вытянутыми вперёд руками и с запёкшейся кровью в волосах.
В канаве ещё билась лошадь, лежавшая кверху ногами.
— Странно создан человек, — сказал Львов, который ехал рядом с Валентином. — Смотрю на эту картину, и хоть бы что! Ни страха, ни жалости. Какое-то полное равнодушие. Как будто эти трупы не имеют ко мне никакого отношения.
— Да, человек странно создан, — отозвался Валентин, оглядывая валявшихся мертвецов.
Около мостика через ручей, очевидно, ночью произошёл затор и свалка. На досках моста лежали несколько трупов с раздавленными руками и ногами, — по ним проехали чугунные колёса орудий.
Особенно бросался в глаза один офицер, который сидел, прислонившись спиной к перилам. Ноги выше колен были у него отжёваны тяжёлыми колёсами. Из бокового кармана убитого торчали какие-то бумаги.
Валентин соскочил с лошади, вынул эти бумаги и стал их дорогой рассматривать.
Львов выжидательно смотрел то на Валентина, то на листок бумаги, который он держал в руке, стараясь разобрать прыгающие на быстрой рыси строчки.
— Что там? — спросил Львов.
— Ничего особенного. Письмо жене писал, да не дописал. Пишет, что только вернулись из сражения, где приходилось по трупам и по живым на лошади скакать, — проговорил Валентин, — и его поразило, что он смотрел равнодушно на эти трупы, как будто они не имели никакого отношения к нему.
Львов содрогнулся, точно от холода, и почему-то оглянулся на сидевшего у перил моста мертвеца.
Батарея выехала из лощины, проехала по ровному, высокому месту и круто взяла направо, на возвышенность, откуда неожиданно открылся широкий вид.
Было раннее утро. Солнце только что выглянуло и осветило поля, перелески и широкую мутную Вислу на загибе.
Лёгкий к утру заморозок покрывал белым инеем нарытую землю укреплений. Виднелись дальние холмы, затянутые до середины тонким облачком лёгкого тумана или дыма, обвеянные призрачной белизной и чистотой. Торжественная тишина стояла в чутком чистом воздухе, высушенном лёгким морозом. Впереди и справа слышались редкие, разрозненные удары орудий.
Батарея остановилась в низких молодых соснах, что обыкновенно растут на песчаных буграх и почти по земле расстилают свои густые смолистые ветки с длинными тёмно-зелёными свежими иглами.
Валентин вышел между орудиями на край песчаного бугра.
Впереди и внизу широким холстом лежала река, налево по ту сторону её виднелась деревушка.
Около переправы, поблёскивая на утреннем солнце штыками, теснились войска, вступали на узкий понтонный мост и, чернея, двигались узкой лентой. Виднелись маленькие спешившие люди; между ними, точно лодки, проплывали санитарные двуколки.
Орудийные выстрелы стали веселее перекатываться за холмами. Люди у переправы тревожно засуетились и заспешили, как муравьи, и в это время вправо от моста поднялся фонтан воды и донёсся удар разрыва.
Наши батареи стали отвечать, и тяжёлые удары как бы начали перекликаться по холмам. Густая лента пехоты уже перешла через мост и стала мелкими точками растекаться за рекой в ширину. Послышались частые ружейные выстрелы, которые среди тяжких выстрелов орудий были похожи на треск хлопушек. Они то хлопали вдруг, то трещали вперемежку.
К Валентину подошёл Львов.
— Ты что здесь стоишь?
— Смотрю.
Справа от них стоял командир батареи с биноклем в руках. Иногда он подносил его к глазам, иногда отнимал и смотрел простым глазом, как бы проверяя, где находится то, что он видел в бинокль.
Солдаты-артиллеристы спешно подвозили на тачке снаряды, и орудия — то одно, то другое, — дёргаясь назад, окутывались дымом с коротким взблеском огня и оглушали стоявших на батарее.
— Наш командир с биноклем напоминает мне адмирала Нахимова при севастопольской обороне. У него так же фуражка поднялась сзади, — сказал Валентин.
— Если бы было ненастное утро, Валентин, — сказал Львов, — не было бы ничего красивого, а сейчас смотри, как хорошо!
Действительно, отсюда сверху далекие холмы, широкая река, переправляющиеся войска — всё казалось сказочной панорамой, а люди, стрелявшие за рекой из ружей куда-то вперёд, казались игрушечными, и не приходило в голову, что через несколько времени там будут лежать тысячи трупов и искалеченных людей, — так бодро и весело трещали выстрелы и перекатывались по холмам удары орудий.
К реке понеслись на лошадях люди в лохматых шапках, это подошёл Третий кавказский корпус.
Фонтаны в реке всё учащались. Над переправой, как ястреб, вился аэроплан, металлически поблёскивая крыльями. Люди на переправе лихорадочно спешили. Какой-то конный, вероятно, один из командиров, то приближался к мосту, то галопом скакал назад. Длинной вереницей подъезжали к переправе запряжённые шестериком полевые орудия, фуры Красного креста, и шла пехота, поблёскивая штыками.
Командир батареи, похожий на Нахимова, не отрывая глаз от бинокля, что-то показывал рукой подошедшему к нему офицеру в сторону белевших холмов.
— Без телефона работаем, — сказал он.
— Какой уж тут телефон, когда всё на ладони, — отвечал офицер и беспокойно прибавил: — Ой, не успеют перейти, смотрите, как нащупывает!
И в самом деле, фонтаны воды взяли мост в вилку и, поднимаясь то справа, то слева от моста, всё ближе и ближе подходили к нему.
— Вон, вон, смотрите, упал!
Видно было, как одна лошадь с всадником от близко ударившего снаряда шарахнулась и, свалившись в воду, поплыла, кругообразным движением поворачивая назад к берегу.
Вдруг середина моста, где особенно густа была толпа, разломилась, и вместе с красной вспышкой огня полетели вверх обломки досок. Вода покрылась чёрными точками лошадиных и человеческих голов. Люди и лошади барахтались или безжизненно плыли вниз по течению, уносились быстро водой.
Люди, очутившись на той половине моста, беспокойно спешили к берегу, а оставшиеся на этой в нерешительности остановились и, спутавшись, стали поворачивать назад.
Видно было, как перешедшие реку разбегались по берегу, припадали к земле, и скоро замелькали беззвучные вспышки дымков.
А навстречу с бугра скатывались вниз и стреляли люди в сине-зелёных шинелях.
Над разорванным мостом поднимался столбом дым. Мост горел. Неприятельские снаряды, подымавшие фонтаны воды, перекидывались уже за реку. Налево от толпившейся на шоссе пехоты взлетел фонтан из камней и земли.
Послышался близкий удар. Потом такой же чёрный фонтан взлетел шагах в ста от батареи.
— Тяжёлая!.. — беспокойно сказал командир. — Отойдёмте-ка сюда.
Валентин продолжал стоять и смотреть, машинально потягивая из потухшей трубки.
Львов, тревожно оглядываясь, ждал, где упадёт следующий снаряд.
— Валентин, пойдём отсюда.
Валентин, не отвечая, продолжал стоять.
— Господа офицеры, не надо рисковать! — крикнул командир.
Грохот орудий и взрывов всё усиливался. Около крайнего орудия, стоявшего между двух молодых сосен, засуетились люди с носилками. Лошади от близко упавшего снаряда неслись под гору к мосту.
— Валентин, — крикнул Львов, — тебя убьёт там, слышишь!
— Это не имеет значения, — ответил Валентин. Он пошёл было, но вдруг посмотрел на свои руки и сказал: — Трубку потерял.
— Что ты, с ума сошёл, какая теперь трубка! — и Львов, пригибаясь, бросился бежать.
— Нет, трубка должна жить, — проговорил Валентин и крикнул Львову: — Ты её отдашь моему приятелю Митеньке Воейкову, он любит вспоминать прошлое.
И Валентин стал искать трубку в траве.
В ту же самую секунду раздался оглушающий удар, как будто раскололась и ахнула вся земля. Львов почувствовал, как дохнуло на него горячим порывом ветра и отбросило далеко на землю.
Когда он оглянулся в сторону взрыва, то на том месте, где стоял Валентин, ничего не было.
И только солдат-артиллерист нашёл потом трубку, опалённую белым налётом.
— Он нарочно там стоял, — сказал командир. — Что за странный человек!
Войска, перешедшие через реку, закрепились на том берегу, и видно было, как они, вставая с земли, начинали перебегать вперёд, стреляя на бегу, а солдаты в синих шинелях повернули назад и бежали в гору. Наша батарея замолчала.