Нет пути назад - Александр Афанасьев

– Проведите экспертизу, – сказал я, – все очень просто. Из моего пистолета стреляли семь раз. Все пули вы найдете в убийце, кроме одной – один раз я промахнулся. Ее вы найдете в стене. Сравните их с пулей в голове графа Толстого – она выпущена из пистолета с глушителем, глушитель оставляет на пуле характерный след, любой даже не очень грамотный криминалист без труда подтвердит это. Пусть у нас были пистолеты одного калибра, но этот след скажет, кто и в кого стрелял. К тому же мы сидели с графом Толстым лицом к лицу за столом. Проведите экспертизу и узнаете, что пуля, которая убила его, была выпущена от двери, а никак не с моего места.

– Вы промахнулись, сударь? – спросил барон фон Кофф.

Я недовольно покачал головой.

– Да, промахнулся. Я держал пистолет под столом, целиться не мог. Сделал три неприцельных выстрела как можно быстрее, чтобы попасть убийце в колено и вызвать болевой шок. Иначе через секунду я лежал бы рядом с графом Толстым с пулей в голове.

– А зачем вы держали пистолет под столом? – уточнил педантичный немец.

– Чтобы граф Толстой и на секунду не подумал, что я с ним шучу. Мне необходимо было, чтобы он внимал моим словам – каждому слову, с первого до последнего. Пистолет и доброе слово действуют куда эффективнее, чем просто пистолет.

– Где-то я это уже слышал, господа.

– Аль Капоне. Американский гангстер.

Князь Камсаркани неодобрительно покачал головой. Не слишком лестное цитирование, признаю – и уж конечно дворяне не должны вести себя подобным образом. Беда только в том, что по-другому не получается…

В нагрудном кармане князя Камсаркани зазвонил телефон, он принял звонок, аж побледнел лицом.

– Их Высочество изволят прибыть с минуты на минуту…

– Отец!

Господи…

Нико, Николай всегда звал меня именно так – отец. Не папа, а отец, как научила Ксения. Черт бы побрал все это обучение, черт бы побрал все эти войны, которые мы ведем. Они пожирают нас без остатка, ничего не оставляя от нас. Ничего не оставляя для семьи, для детей… совершенно ничего. Но иногда бывают такие моменты, когда понимаешь, что в этом мире еще остался кто-то, кто просто любит тебя. Любит, и все…

– Все нормально. Все нормально… что ты как маленький. Все нормально, я живой… Все в порядке…

Ксения – на ней был брючный костюм, который она использовала для конных и яхтенных прогулок, – посмотрела на меня, потом на фон Коффа и князя Камсаркани. Да так, что не по себе стало даже мне.

– Пошли вон… – сказала она.

Барона и князя как ветром сдуло…

Она подошла ближе. В этом костюме она совсем не походила на Ее Высочество, Регента Престола, тем более на императрицу. Скорее на молодую вдову какого-нибудь преставившегося престарелого магната-миллиардера. Лет тридцати с чем-то.

– Нико, – спокойно сказала она, – как ты себя ведешь на людях?

Николай повернулся, глаза его сверкали от ярости.

– Да пошла ты! Я уже взрослый, ты не смеешь мне указывать, mama, поняла! Это моя жизнь, поняла, моя!

Ксения дернулась, как будто ей влепили пощечину.

– Нико, – я чуть отстранил сына от себя, посмотрел ему в глаза, мои, кстати, глаза, на сто процентов мои, – твоя мама хочет тебе добра. И если даже она не права, скажи ей это с уважением, а не так, как сейчас…

Николай дернул плечами и вырвался:

– Да пошли вы все!

Хлопнула дверь. Я встал из кресла. Казаки удалились еще до этого, не желая стать мишенью высочайшего гнева.

– Дай угадаю… – я встал с кресла… хорошо-то как, – он бросил университет и не желает проходить практику в банке. Я прав?

Ксения посмотрела на меня, как будто впервые видела. Потом достала из сумочки платок.

– На, вытрись… – сказала она чужим, надтреснутым голосом, – ты весь в крови…

И то верно. Когда в метре от тебя человеку вышибают мозги, а потом то же самое пытаются сделать с тобой, чистеньким не останешься.

Из бара я достал бутылку «Смирновской», № 32, плеснул на руку, как смог, вымыл лицо… щиплет, конечно, безбожно, но никакой заразы не будет. Вытерся… посмотрел на платок… весь в бурых следах крови, какие-то разводы. Граф Дракула после охоты, никак не меньше…

Эх, яблочко, и куда ж ты катишься…

Ксения беззвучно плакала в кресле у туалетного столика, в том самом, в каком только что сидел я, закрыв лицо руками.

Истерику у дамы можно вылечить простой водкой, но только не в том случае, когда перед тобой почти что императрица. Здесь чистый спирт потребен.

Ну что вы, сударыня, как же я могу предложить даме водку. Чистый спирт…

Спирта, кстати, в баре не было. А абсент, зеленая фея… семидесятиградусное очень обманчивое питие – совсем не то, что надо в такой ситуации. Оно скорее поможет сойти с ума, чем сохранить остатки рассудка. И потому я выбрал самое крепкое, что только было, «Шустовскую», шестидесятиградусную водку, налил ее в большой стакан для виски и заставил Ксению выпить сие адское зелье. Закашлялась… но выпила.

– Ксень… он взрослый парень. Затем ты его так трамбуешь…

Она со стуком поставила стакан на столик.

– Все вы одинаковые… – сказала она, – неблагодарные твари…

– Он уже взрослый мужчина. Он что, нашел себе женщину?

Ксения горько усмехнулась:

– Еще бы. Подцепил в Париже какую-то безродную б… Господи… он мог быть принцем Европы, на него и в доме Лихтенштейна засматривались, и в Норвегию приглашали, и греческий дом…

– Ксень, он не разменная монета в династических играх.

– Да перестань. Всем вам нужно одно – б… в постели, королева на людях и чтобы ни слова против, да? Рядом с равной женщиной вы себя ничтожными чувствуете. Ты-то сам кого выбрал? Правильно, со мной так никогда не получалось, как с этими…

Ксения сказала еще несколько слов, злых и обидных, совсем не приличествующих принцессе Правящего Дома.

Я ничего не ответил. Просто встал на колени – перед дамой можно – обнял ее, и она вцепилась в меня. Двое потерпевших кораблекрушение в бурном море судьбы.

– Ксень, не злись, ладно?

– Да разве я злюсь… – устало сказала она, – злиться на тебя все равно что злиться на погоду. Ты просто мужчина, и этим все сказано. Ладно, все.

Она оттолкнула меня от себя, встала. Пришла в себя.

– Что происходит? Что вы творите? Что произошло у вас с Толстым? Вы что, решили устроить дуэль из-за меня?

– Как ты представляешь себе Толстого в качестве дуэлянта?

– Ну, он в университете был неплохим фехтовальщиком. И если оскорбленный выбирает оружие… Он правда мертв?

– Да, в соседней комнате.

Ксения никак не отреагировала на то, что в соседней комнате лежит труп.

– И я его не убивал.

– А кто его убил?

– Профессиональный убийца. Скорее всего, из Англии. Перед смертью он крикнул: «Боже, храни Короля!»

– Но за что?

– Не «за что», а «почему».

Я достал из кармана телефон – телефон графа Толстого – и показал его, ничего не говоря. Ксения все поняла.

– Ужас…

Я посмотрел на аквариум… в этой комнате был аквариум, большой морской аквариум на полстены, и был он здесь не просто так. Дело в том, что аквариумные рыбки чувствуют излучение, когда комнату прослушивают, и начинают метаться, вот почему во многих солидных офисах стоят огромные аквариумы. Сейчас рыбки вели себя привычно – сонно, но это ничего не значило.

На листке бумаги я написал несколько слов, протянул Ксении. Она прочла, кивнула.

– Ты поговоришь с ним? – Она кивнула на дверь.

– Да, поговорю. Но если почувствую, что он прав, переубеждать не буду.

– Я и не надеялась, – саркастически сказала Ксения. – Где встречаемся?

– В вашем будуаре, мадам. В вашем будуаре. И полагаю, барон фон Кофф не будет против немного… придержать лошадей.

– Как ты?

Николай не ответил. Он просто стоял посреди Бального зала и рассматривал новое панно на стене, посвященное крайней победе над британским флотом.

– Нико, посмотри на меня. Ты думаешь, мне на тебя плевать – или как?

– Да нет… – равнодушно сказал он, – просто я знаю, что ты собираешься мне говорить.

– Откуда?

– Да уж догадался. Мама приходит, и, чтобы понравиться маме, ты встаешь перед ней на колени. Так?

– Как ее зовут? – спросил я.

– Тебе-то что…

– Просто интересно.

– Ну, Летиция.

– А ты бы встал перед ней на колени?

Нико задумался. Он не был похож на Павла… но почему-то похож на европейца, как его обычно представляют. Ниже Павла на голову, длинные волосы до плеч, не русые, как у меня, а светло-серые. Но глаза точно мои – в этом я готов поклясться. В отличие от Павла, он носил тройку на европейский манер, отчего уже не казался ребенком. Маленький джентльмен, который вдруг стал взрослым.

– Не знаю. Она… наверное, не поймет. Понимаешь, там все не так… по-другому. Намного проще.