Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий

Он мало отвечал нашим представлениям о профессоре. Был совсем простым и каким-то домашним. Играл с нами в лапту и городки, ходил к морю купаться, а в лес — собирать грибы.

Кроме того, Альфред Густавович никогда не подчеркивал превосходства в возрасте, знаниях, отличался неунывающим и веселым нравом. Утром, когда так хочется подольше поваляться в постели, он вскакивал первым и по-петушиному кричал: «Ку-ка-ре-ку!» Или трубил побудку, очень похоже подражая солдатскому горну.

Старый профессор не читал нам нравоучений, не вел назидательных бесед. Но общение с ним заражало желанием больше знать и уметь.

…С первой же оказией чудак профессор отбыл в свою далекую Швейцарию, признавшись нам, что ему очень грустно покидать Россию. Но так сложились обстоятельства. Революция и Гражданская война мешали его работе и надеждам на спокойную старость.

Как его встретила родная Швейцария, покинутая еще в далеком детстве? Нашел ли он своих друзей и близких после долгой разлуки?

Но еще большую грусть вызвало прощание с нашим любимым наставником — Вячеславом Вихрой. Он отбыл из России на том же пароходе, что и профессор.

Вместо одного Вихры к нам были назначены воспитателями сразу две женщины.

Одну из новых наставниц звали мисс Диц. Старая дева, годившаяся нам в бабушки, целые дни проводила в кресле, не выпуская из рук вязального крючка. А на ее коленях обычно дремала болонка. Представьте, я до сих пор помню имя этой собачонки — Бици.

Вторая воспитательница, Ольга Павловна Книшек, была вдвое моложе. Она стала вдовой после того, как ее муж, колчаковский офицер, погиб. Но, судя по всему, смерть супруга ее не особенно огорчила. Она не скрывала от окружающих своей расположенности к мистеру Рутке — блондину в золотых очках, переводчику при дирекции колонии.

Однажды Ольга Павловна сказала мне:

— Хочешь заработать пачку «хольметок»?

Так курящие называли тогда между собой сигареты «Гольден Хольмет».

— Конечно хочу, — согласился я.

— Тогда достань мне кота. Только постарайся — черного.

— А зачем вам кот?

— На Рождество будет бал-маскарад. Я хочу нарядиться бабой-ягой. Вот мне и нужен кот.

На другой стороне острова жил отставной полковник, совсем одинокий человек, если не считать множества кошек, которые всегда разгуливали во дворе его дома.

Туда я и отправился. Перелез через забор, схватил большого кота и засунул под куртку. Кот был старый и вел себя смирно. Даже мурлыкал от удовольствия у меня за пазухой. Его я и вручил Ольге Павловне, тут же получив взамен обещанную пачку «хольметок».

Прошло несколько дней. Я прихворнул и оставался в комнате один, когда мои товарищи ушли на обед в столовую. В это время заглянула мисс Диц со своим неизменным вязанием и дремлющей Бици на руках.

— Ты мне нужен, Александр, — сказала она.

— Это зачем же? — удивился я.

— Поможешь мне повесить гардину.

В ее комнате никого не было. Я сразу обратил внимание на стол, где стояла большая тарелка с жареной картошкой, куском мяса и стручковой фасолью.

— Садись и ешь, — неожиданно ласково сказала мисс Диц. — Я тебя пригласила к себе умышленно. Чтобы ближе познакомиться.

Меня удивила столь неожиданная забота.

— А где же гардина?

— Никакой гардины нет. Я это придумала. Садись, не стесняйся.

Я стоял в нерешительности. Угощение было таким соблазнительным… Но и ничем не заслуженным. К тому же ребята, узнав, что меня подкармливает воспитательница, начнут дразнить «подлизой». А это было в нашем колонистском общежитии самым обидным прозвищем.

Тем временем мисс Диц все теснила меня к столу. Запах аппетитного мяса и золотистая горка жареной картошки кружили мне голову. Такой вкуснятины я уже давно не едал.

Отступать было некуда, и я принялся за еду. Она исчезла с тарелки довольно быстро, а остатки соуса я собрал кусочком хлеба.

— Это неприлично, Александр! — поморщилась мисс Диц. — Лучше выпей чаю с сухариками. Вот сухарики макать можно…

Смущенный этим замечанием, вкуса чая и сухариков я уже не почувствовал. И чтобы как-то оправдать свой промах, решил отблагодарить хозяйку по-английски, зная, что это доставит ей удовольствие:

— Сэнк ю, мисс Диц.

Кажется, ей это действительно понравилось.

— Не хочешь ли заработать две пачки сигарет? — последовало неожиданное предложение.

— А что надо сделать? — с готовностью спросил я.

— Отнести куда-нибудь подальше эту мерзость, — она указала на уже знакомого мне кота, мирно дремавшего на ковре. — Он обижает мою Бици. И вообще я терпеть не могу кошек. Они так дурно пахнут…

Меня сначала удивило неожиданное предложение. Но, поразмыслив, догадался, что такие непохожие воспитательницы, поселенные вместе, старались насолить друг другу. Вот почему одна из них попросила принести кота, а другая — унести его куда подальше.

Я оказался в выигрыше от этой взаимной неприязни Ольги Павловны и мисс Диц. И не стал отказываться от возможности заработать.

Опять сунув разомлевшего кота под куртку, я отправился знакомой дорогой к дому отставного полковника.

Так на одном коте я заработал три пачки сигарет.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ЮЛИ-ЮЛИ

Глаза детей уже привыкли к виду бесчисленных кораблей, усеявших гавань. Но были и другие суда, вернее, суденышки, которые вызывали у подростков куда больший интерес. По заливу сновали десятки джонок. Так назывались небольшие юркие лодки. При ветре они шли под парусом. А в безветренную погоду — с помощью весла.

В искусных руках хозяина весло перемещалось то вправо, то влево, и джонка продвигалась вперед как бы юля. Возможно, поэтому у лодки было еще одно название — юли-юли. Оно передавало и характер хода, и звучало вполне по-китайски.

Большинство лодок принадлежало молодым китайцам, прибывшим из соседней Манчжурии, чтобы заработать деньги на женитьбу.

Лодочники жили и кормились тем, что давало море. Джонки служили им не только средством заработка, но и жилищем. Спали они в тесном носовом отсеке, слегка прикрыв люк. Всю ночь суденышко стояло у берега, темное и молчаливое, удерживаемое вместо якоря большим камнем, оплетенным веревкой. И трудно было поверить, что внутри кто-то есть.

Колонисты подружились с китайцами. Такая дружба была выгодна каждой стороне. Мальчишки приносили своим новым друзьям теплую одежду и одеяла, соль, свечи, мыло и многое другое, что может пригодиться в лодочном хозяйстве. Зато получали возможность совершать короткие путешествия вдоль побережья острова и даже во Владивосток.

Они отправлялись на морские прогулки тайно, без спроса. Дисциплина в колонии падала. Тому было немало причин. И одну из них мы знаем — пришли новые воспитатели. Явились не по велению сердца, как Ханна Кемпбелл, а чтобы переждать трудные времена. Словом, люди случайные.

Неудачным оказалось и назначение на должность директора Герберта Коултера. Хорошего врача, но уж никак не наставника. Ему не под силу было управлять тысячной колонией. Благо, что за спиной Коултера стоял двадцатишестилетний Барл Бремхолл. Его энергии хватало на все — наладить быт, организовать учебу, обеспечить питанием.

К Коултеру дети относились с иронией, Бремхолла любили.

Колония еще спала, а Петя Александров, Борис Печерица и Саша Трофимовский уже были на ногах. Они оделись и как можно осторожнее покинули казарму.

Только-только начинало светать. Море пока не проснулось и дышало так же ровно и тихо, как те, кто остался в теплых постелях досматривать сны.

Было зябко, и мальчики поеживались от утренней свежести. Кромка берега была влажной, усеянной листьями морской капусты, тиной, прозрачными студенистыми медузами и остро пахла йодом и прелью.

Накануне вечером ребята договорились с одним из китайцев, что он перевезет их через пролив, и теперь спускались к пристани.

Лодка ждала их, мерно кланяясь берегу. Хозяин стоял на корме, приветливо протягивая руку. У него было короткое имя, которое нельзя было не запомнить, — Чу.

Чу не многим отличался от подростков. Того же роста и худощавый. И это его тщедушие невольно вызывало сомнение — а сможет ли он, если потребуется, противостоять суровой стихии? Но как только джонка покидала берег, сомнения исчезали. Его глаза, и без того узкие, еще больше сужались. Лицо теряло добродушие и становилось жестким. А фигура на фоне моря и облачного неба неожиданно вырастала.

— Принимай! — протянул Петя китайцу туго набитый мешок.

Этот мешок имел свою историю.

Весной, когда фронт стал приближаться к Уралу, детская колония, отступая в суматохе и спешке, не прихватила и четверти того добра, что хранилось на складах Красного Креста. Успели взять только самое необходимое — продовольствие. Да еще разные ткани — сукно, шерсть, ситец, фланель…