Люся, стоп! - Людмила Гурченко

Исключение? Да. А что сказать? Коля Фоменко — № 1. Во всем. Просто Николай Первый. Звучит хорошо. Мне нравится.

Боже мой, как редко, чтобы человек будил какие-то особенные необъяснимые чувства. И не умом, и не мужским обаянием, и не артистичностью, и не изысканным юмором. А всем вместе. И еще силой своей незаурядной личности, умением завораживать…

Он еще колесит по Европе с автогонками! И стал чемпионом России. Но это его совсем-совсем личное. Хотя, по-моему, это ужасно. Но я молчу. Но вот прочла в газете: «Шоумен Фоменко летает со скоростью 320 км/час», «Фоменко — российский Шумахер!».

А как интересно с ним на гастролях. Он очень много читает. Думаю, что, когда он один у себя в номере, он совсем другой. Уж слишком умен, а значит, все видит, слышит, есть над чем призадуматься. Горе, горе уму. Но когда рядом мы, обожающие его, и он чувствует, что это искренне… О! Остап Бендер может передать Фоменко эстафету. И не ошибется.

Ночью ехали в автобусе. Ранним утром сонные входим в частную гостиницу. Старенькое здание, отреставрированное, утопает в зелени. Но это разглядели уже днем. Название этого частного отеля не помню, или «Наташа», или «Елена». В общем, какое-то простое женское имя. Как только администраторша и девушки узнали Фоменко, тут же их лица «спросонья» оживились, зарумянились. 

— Скажите, а Елена еще жива? 

— Ну что вы! Конечно жива! Она такая добрая! Что бы мы делали без нее! Она нам дает работу! Она вообще-то очень красивая и молодая. 

— Правда? Замечательно! Я так и думал.

Едем на спектакль. Входим в лифт. Нас встречает и сопровождает высокая молодая леди, одетая по последней моде своего города. Она неотразима. 

— Скажите, а что это за здание? 

— Как? Это самый лучший театр в нашем городе. Театр оперы и балета. 

— И у вас большая труппа? Человек пятьдесят? 

— Именно. Вы угадали. Пятьдесят человек. 

— И «Щелкунчик» идет? 

— Обязательно! 

— Я так и думал.

Нет большего удовольствия, чем удовольствие открывать большого артиста. Дипломатичного, остроумного, деликатного. Ведь ой как часто в репетициях, съемках, в стайерских актерских забегах все чары партнеров и партнерш рассеивались. А музыкальность…

Фоменко надо смотреть и слушать в «Бюро счастья». Когда двухтысячный зал вскакивает от нашей актерской энергетики, перепрыгнувшей через рампу к ним, к зрителям. И они ничего не могут поделать с тем бесом радости, музыки и праздничной фейерверкной атмосферы! И не расходятся. А мы смотрим на Колю. Он дирижирует. Он — Шеф. Ну, еще раз кланяемся или… по домам? Он не любит лишний раз «маячить». Но… И мы, счастливые, выходим на авансцену еще раз.

Одно не нравится. Его мало. И то, что он еще ничего не сделал. Не сделал того, что обязан сделать, создать для нас. Мы будем ждать, Коля!

Глава шестнадцатая. Люди верят...

Но есть еще и герои, которых нет на сцене. Они за кадром. Кто они? И почему они герои? Потому что без них этот спектакль не состоялся бы. Поскольку рождение мечты проходило через меня, может, потому отчасти я пришла к премьере полуживой. Ведь я еще никогда не участвовала в добывании средств. А это для меня совсем-совсем новая страница жизни. Когда появилась идея этого мюзикла, весь первый этап — создания оригинальной пьесы, музыки стихов, записи фонограмм на «Мосфильме» — приходилось оплачивать из собственных средств. Ушло все, что отложили на «черный день». На кого мы могли рассчитывать? Только на людей, у которых я вызывала доверие и уверенность, что все получится. Вот же как…

До перестройки в Госкино могли запустить фильм с такой формулировкой (воспроизвожу то, что слышала сама): «Если там играет Гурченко — фильм можно запускать». Это, согласитесь, уважаемые зрители-читатели, очень дорогого стоит. Это надо заслужить. Это тоже есть момент счастья в жизни. Мне доверяют. Мне верят. Государство вложит деньги в кино с моим участием и получит прибыль.

То время кончилось. Кто в меня верит? В меня верил, и, очевидно, давно, Сергей Абакумов. Потому что, как только начал организовываться Московский английский клуб, он стал вести со мной переговоры о вступлении в этот клуб. Но я уже давно не верила ни в какие клубы, фонды и партии. Я вежливо отказалась.

Отказалась раз. Отказалась два. Но встретиться-то можно? Встретиться можно. Шла я к нему с желанием наговорить резких слов обо всех фондах, партиях. Но встретилась с человеком, который убедил меня, что ему нужна именно я. Он со мной говорил как режиссер, которому в фильме нужна именно эта актриса. Ему нужна была именно моя интонация, моя мысль, даже мой тембр голоса.

История незабываемая. Позже, когда началась работа над музыкой, и я ему спела главную партию героини спектакля, он прямо преобразился. Услышал все нюансы в аранжировке, отметил такие тонкие детали, чего почти не встретишь, если человек не музыкант. И он сделал очень много, чтобы этот неподъемный спектакль состоялся.

Какие же нас преследовали неудачи! Вот все уже вроде гладко пошло, так на тебе — дефолт девяносто восьмого года. Закрывались спектакли, проекты. Закрывались или совсем, или до лучших времен. У нас месяц труппа работала на всю мощь, молча и бесплатно. На сцене сто человек. Вокруг распускаются оркестры. У нас — пятьдесят музыкантов. А за арфой и литаврами еще и машину надо посылать. Спрашивается — для чего вам, идиоты, такие декорации, оркестр, балет? Возьмите пьеску — два человека, два стула, — и вперед! А удовольствие? А удовольствие и радость для себя и для зрителей? Радость полноценная. Ни с чем не сравнимая. Это и есть счастье. Счастье!

Да, это не заработок. Да, это не деньги. Да, с деньгами хорошо. Но и без них тоже может быть хорошо, когда смотришь в конце спектакля в зал. Ради этого можно пожить и поскромнее.

Городские строители меня не забыли. Помнят мои фильмы. Что значит — помнят? Значит, какой-то момент жизни у человека связан со мной. И этот момент был счастливым. Как я всегда помню Марику Рекк, Жанетту Мак-Дональд, Любовь Орлову. В этом порядке они вступали в мою жизнь, украшая ее и преображая все вокруг меня. Строители помогли выстоять спектаклю.

И конечно, Сергей Борисов. В те самые жуткие дни дефолтовского девяносто восьмого года, когда у всех полная растерянность, страх перед завтрашним днем. Когда сегодня еще идет репетиция, а завтра уже и неизвестно, что будет. Что говорить, как оповещать людей? Хоть все и молчат, но все переживают и чувствуют то же. Борисов увидел перед собой двух потерянных людей. Ах, если бы я была одна! Да я в тьмутаракань всегда поеду, для себя заработаю. Но то — я одна. А коллектив? А идея? А мечта?