От Аустерлица до Парижа. Дорогами поражений и побед - О. Гончаренко

Ст. VII. Раненые и мародеры, которые найдутся в городе после 9 часов, останутся военнопленными.

Ст. VIII. Город Париж предается на великодушие союзных государей.

Маршал Мармон прочел эти пункты вслух всем присутствовавшим и сказал, что ничего в них изменять не надо, и поручил полковникам Фавье и Дюсис подписать акт.

Было далеко за полночь, когда Орлов отправился с французскими уполномоченными в замок Бонди. Уполномоченные были приняты Нессельроде, а сам Орлов отправился с докладом к государю.

«Ну, — сказал государь, — что вы привезли нового?» — «Вот капитуляция Парижа, государь». Император прочел переданную ему Орловым бумагу. «Поцелуйте меня. Поздравляю вас, что вы соединили свое имя с этим великим происшествием».

Государь выслушал все подробности составления капитуляции, а также и поручение Талейрана «Теперь это еще анекдот, — сказал государь, — но может сделаться историей».

Ночь с 18 на 19 марта кавалергарды провели у ворот Пантен, где они получили приказание «быть готовыми к 7 часам пополуночи в наилучшей чистоте и исправности для входа в город Париж».

Но и без этого приказания войска приводили свое обмундирование, насколько это было возможно, в наилучшее состояние. Настроение у всех было накануне этого торжественного дня особенно приподнято, и ночи не существовало. К тому же уже до рассвета бивак был полон парижанами, главным образом — парижанками, предлагавшими водку, вино и… самих себя.

Еще с Германии солдаты прозвали вино «вейном», во Франции водку от «boire la goutte» окрестили «бурлагутом», а любовные похождения называли странным словом «трик-трак», и этими тремя удовлетворялись все несложные пожелания солдата на походе.

Ровно в 8 часов утра государь, в черном кавалергардском вицмундире при Андреевской ленте, выехал из замка Бонди. Под ним был серый конь Эклипс, подарок Коленкура еще в бытность его французским посланником в С.-Петербурге.

Долгожданный день отмщения Москвы наступил. Несметная толпа народа стояла у ворот Пантен. По мере приближения войск к центру города толпа все увеличивалась. Окна, балкона и даже крыши домов и деревья — все было запружено сплошной человеческой массой. Народ кричал, махал платками, бросал цветы под ноги проходивших полков, особенно — русских. Крики «Vive la Russie! Vive Alexandre!» не смолкали во все время прохождения русских полков. Первую ночь войска расположились как попало. На Елисейских Полях, в Булонском лесу и прямо на улицах Парижа.

В тот же вечер государь отправил в С.-Петербург бывшего командира кавалергардов Голенищева-Кутузова курьером с известием о взятии Парижа: «Поспешай, как наиможешь. Обрадуй матушку и жену». 13 апреля пушечные выстрелы с верков Петропавловской крепости возвестили жителям столицы о приезде Кутузова с радостной вестью.

На следующий день войска были кое-как размещены по различным казармам Парижа и в его окрестностях. Кавалергарды вместе с конной гвардией стали в Ecole Militaire. Депрерадович и штаб дивизии — в № 11, rue Madame.

Казалось, что после двух лет боев, тяжелых походов и лишений войска смогут насладиться долгожданным и заслуженным отдыхом. Но на деле вышло иначе. На армию посыпались парады, смотры и разводы, так что «солдату в Париже стало горше и тяжелей, чем на походе». Офицерам было запрещено отлучаться из казарм. Город был оцеплен двойной линией постов. Кроме того, каждый полк в своем расположении высылал круглые сутки патрули и разъезды.

Париж был разделен на три участка, во главе которых были назначены генералы. Расположение полка вошло в участок прусского генерала фон дер Гольца. Генерал-губернатором Парижа был назначен русский генерал барон Сакен, комендантом — русской службы флигель-адъютант государя, французский эмигрант граф Рошешуар. И Сакен и Рошешуар главную целью своего назначения видели в мелочных придирках и притеснениях войск, чем заслужили всеобщую к себе ненависть.

Конечно, после стольких лет походной жизни было трудно сразу окунуться в обстановку казарменной жизни. Тем более что победители Наполеона первые десять дней форменно голодали и для своего пропитания были принуждены захватывать самовольно проходящие транспорты с фуражом и продовольствием. Со временем все это наладилось. Офицерам было разрешено жить на частных квартирах и носить штатское платье. Каждому ежедневно отпускались кормовые деньги: 3 франка — корнету, 4 — поручику, 5 — штабс-ротмистру, 6 — ротмистру и 10 — полковнику. Государь выдал всей своей Армии полный годовой оклад не в зачет. Таким образом, денег оказалось много, тем более много, что банкиры легко учитывали русские векселя по простому удостоверению командира корпуса, что данное лицо владеет в России недвижимым имуществом.

Центром веселящегося Парижа был Пале-Руайяль с прилегавшими улицами и бульварами. В особенности бульвар des Italiens, на котором к 4 часам собирался весь свет и полусвет Парижа. Кафе Very и Tortini и ресторан des Freres Provencaux были излюбленными местами русского офицерства.

Однажды в кафе Very вошел кавалергард В.В. Шереметев с целой компанией офицеров. Кафе, как всегда, было полно. Среди присутствовавших были и французские офицеры, заметно навеселе. Завидя вошедшего Шереметева, они направились к нему навстречу с бокалами в руках, предлагая выпить за здоровье Наполеона. На это предложение последовал громкий ответ Шереметева: «Il faut etre un vrai m'enfichiste pour boire a present a la sante de l'Empereur Napoleon. Il fallait mourir en le defendant»[56].

Среди офицеров полка молодой 16-летний корнет Н.Н. Тургенев отличался необыкновенной силой. В числе прочих своих молодых товарищей он часто посещал гимнастические залы Парижа, среди обычных посетителей которых было всегда много англичан. Как-то раз между ними и русскими зашел спор, кто сильней. Стали пробовать силу на особом аппарате, показывавшем на отдельной шкале силу каждого. Когда очередь дошла до Тургенева, то он не только оттянул рычаг до отказа, но вытянул весь аппарат с его подставкой. Англичане пришли в неописуемый восторг и победителя отнесли на руках в ближайшее кафе.

По распоряжению Александра I от кавалергардов был назначен караул в Мальмезон к императрице Жозефине. Они же отдали ей последние почести и несли караул у ее гроба.

Кавалергарды пробыли в самом Париже очень короткое время. 1 апреля они были переведены в Версаль и в ближайшие от него деревни. До них стояли там баварцы и до такой степени грабили население, что последнее, доведенное до отчаяния, обратилось к государю с просьбой пособить их горю. В записках современника Альфреда Лабушера описан приход полка в деревню Jouyen-Josas: «Les premieres troupes Alliees qui arriverent a Jouy en cantonnement regulier, furent les Chevaliers-Garde de L'Empereur Alexandre, lis descendirents un soir dans la vallee precedes d'une tres belle musique. Loges chez les habitants, ils resterent assez longtemps a Jouy. Le colonel Kabloukoff fut installe chez d-r Obercampf et il у vecut tres paisiblement. Les jeunes officiers appartenaient aux premieres families de Russie. Bien, eleves, aimables, ils furent remplis d'obligeance donnerent des serenades aux dames et maintinrent la plus severe discipline. On n'osait tenne se plaindre d'aucune infraction legere»[57].

9 апреля Государь переехал в Рамбулье. По этому случаю туда было отправлено два эскадрона кавалергардов под командой полковника Каблукова. Производство Каблукова в генералы было отдано в приказе по армии лишь во время обратного пути полка в Россию. Каблукову было приказано, «так как государь император завтрашнего дня изволит быть в Рамбулье, то рекомендуется вашему высокоблагородию взять по сему предмету надлежащие меры. Особенно караул должен быть во всевозможной чистоте и исправности и соблюдать осторожность».

А соблюдение осторожности было необходимо. В густых лесах Версаля и Рамбулье скопилось и скрывалось много шаек французских и союзных дезертиров и приверженцев Наполеона. Часто происходили нападения на отдельных солдат и даже на целые транспорты. Так, 9 апреля в лесу, не доезжая Версаля, кавалергард Никита Паполита был ранен неизвестным в левую руку пулей навылет, а 28 апреля на двух кавалергардов Шефского эскадрона Сабатюка и Иванова между Версалем и Жуй напали французы и ранили первого — три раза саблей, а второму рассекли бровь.

Версальские уличные мальчишки преследовали кавалергардов криками «Barbares! Ogres russes!» Однажды, когда весь полк был в сборе на Версальском плацу, собралась толпа зевак и, по обыкновению, отпускала разные остроты и плоские шутки. Солдаты, не понимая языка, добродушно смеялись. Офицеров это изводило. Наконец, один из них, выведенный из терпения нахальством одного француза, указал на него вахмистру: «А ну-ка, проучи его хорошенько». Вахмистр, атлетического сложения, ловко подскакал к французу, запустил ему в волосы всю свою пятерню и так встряхнул, что француз вмиг оплешивел, а у вахмистра в руках болталось нечто вроде скальпа.

18 мая по случаю заключения мира полк ходил на парад в Париж, а 21-го кавалергарды начали свой обратный поход в Россию. В течение пяти месяцев, день за днем, версту за верстою, совершали они свой путь на Родину.