Двери паранойи - Андрей Дашков

На всякий случай я обыскал еще теплого мертвеца, но не нашел оружия, а его рубашка была мне маловата. Зато что-то твердое прощупывалось под матерчатым поясом. Размотав эту трехметровую тряпку, я обнаружил портсигар – тяжелый, серебряный, с вензелями и вычурной латинской надписью. От сигареты я бы не отказался, однако в портсигаре осталась лишь щепотка желтоватого порошка. Я не аптекарь и не эксперт по наркоте, но порошок весьма смахивал на морфин. Вот он – профессиональный риск! Если несчастный итальяшка «перемещался» по рецептам старика Клейна, то на сей раз его занесло слишком далеко от дома…

Я сунул портсигар в карман пальто и снял с мертвеца крест. Ему он уже не понадобится, а мне бы не помешало заступничество его Мадонны (это была версия для моей усыхающей совести, а на самом деле я рассчитывал не столько на Мадонну, сколько на проклятые хрустящие бумажки, которые, как известно, чистыми просто не бывают).

Больше ничто меня здесь не удерживало. Руководствуясь библейским предписанием («пусть мертвые хоронят своих мертвецов»), я решил срочно сменить квартиру. Приемник провожал меня мстительным шипением – перед тем, как снова издох и превратился в рухлядь, не подлежащую ремонту.

…Снаружи мне стало чуть полегче. Под душем, брызгавшим из ближайшей тучи, я немного поостыл. Холод пятидесятой параллели, который царил на удаляющемся от солнца шарике, вымораживал кровь, пот и слезы. А также всевозможную блажь из разжиженных мозгов. Странный гость остался в прошлом, то есть в области не очень достоверных воспоминаний. Помер, обкраденный одноглазым смертником. Бесславный конец, что и говорить. Но, как поется в песне, «нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели». Интересно только, кто будет следующим?

Облава продолжалась. Я сунулся было в переулок и тут же прижался к стене в легкой панике, завидев парочку доберманов – на этот раз настоящих четвероногих ищеек. Те бодренько галопировали навстречу – в восторге от собственного профессионализма. Их поощряли три мускулистые личности в кожаных куртках, вооруженные пушками, которые казались в их лапах игрушечными. Но явно не водяными пистолетами.

У меня осталось всего несколько минут форы.

45

Я нырнул в проходной дворик. Спрятаться в нем было так же трудно, как в прямой кишке. Слева и справа тянулись глухие кирпичные стены – обстановочка, вполне подходящая для расстрела. Клоаку затопила непролазная грязь, однако я все же успешно преодолел двадцатиметровую полосу знаменитого украинского чернозема, славящегося своей питательностью и разбавленного водой до консистенции жидкой сметаны, а на другом берегу меня ожидал сюрприз. Вернее, даже призовая игра. К тому моменту я был сыт играми по горло, но эта была не из тех, от которых можно отказаться.

Дворик выходил на небольшую площадь. Дома столпились вокруг, словно старухи, выжившие из ума и собравшиеся вместе, но забывшие зачем. Одна из старушенций была размалевана, как проститутка, и сразу приковывала к себе взгляд. Яркий красный рот двери выделялся на полинялом лице; во рту виднелись выщербленные зубы ступенек. На каменных щеках темнели татуировки граффити и пятна нитроэмалевых румян. Пустые глаза окон были подведены непроницаемыми тенями копоти. На изъеденный оспой лоб спадали выбеленные кислотными дождями завитушки, составлявшие вывеску: «Кафе «Последний шанс»«.

«Последний шанс» – в моем положении это звучало совсем неплохо. С тайной надеждой и нескрываемой насмешкой. Первой мыслью была мысль о Фариа, которого я помянул незлым тихим словом. Мы были поистине смешным тандемом: садист-эксцентрик и осел, послушно бегающий за морковкой. Правда, морковка того стоила. Ослику очень хотелось жить…

Я промерял площадь черным циркулем, уже не очень заботясь о маскировке. Во всяком кафе имеется как минимум два выхода – это я усвоил еще в юности, когда кого-нибудь из наших заставала врасплох конкурирующая группа малолеток.

Какой-то шутник-западник старательно вывел углем на стене рядом с дверью: «Last Chance Saloon». Видимо, для затруднившихся англоязычных туристов. Вблизи цвет двери оказался неестественно насыщенным, и еще она пахла той самой жидкостью, несколько литров которой содержится в каждом из нас.

Из-за двери доносилась музыка. Честный ритм-энд-блюз, как в любой уважающей себя пивнухе к западу от Ла-Манша, но я-то считал, что нахожусь немного восточнее. Окна были забиты изнутри обугленными досками. Сквозь щели просачивался мистический оранжевый свет.

Я пошелестел в кармане своими бумажками. Платежеспособность, хоть и ограниченная, придавала смелости. Бежать все равно было некуда. Я вошел.

С этого момента одна нелепость громоздилась на другую.

Три ступеньки вели вверх, затем сразу же начиналась лестница вниз. Длинная, заплеванная и усеянная сигаретными «бычками». По мере спуска слева и справа открывались провалы в стенах. Далекие рыдающие голоса звали на помощь из первозданной темноты, – но я не сворачивал, втянув голову в плечи. Визжали дети и оргазмически постанывали их мамульки. Адское местечко. Похоже, не я один обманулся вывеской. В здешних подвалах булькала преисподняя.

Скрежет электрогитары привел меня к двери, из-под которой просачивался табачный дымок. Распахнув ее, я оказался в атмосфере пьяного угара, приглушенного базара, оцепенелого кайфа. В сизом тумане едва прорисовывалось огромное помещение хитроумной конфигурации, разделенное тонкими перегородками на стойла и освещенное керосиновыми лампами.

В каждом «кабинете» расслаблялось по два-три-четыре клиента. На невзрачной сцене топтались продавшие душу рок-н-роллу. Играла группа, которую я мог вообразить себе с большим трудом. Кит Мун потрясал щеками и барабанными мембранами, Сид Вишез ковырял в басу, Бон Скотт перфорировал девственные плевы своих голосовых связок, на гитаре лабал мистер Брайан Джонс[17] (или же его идеальный двойник). Все «мертвецы» выглядели достаточно здоровенькими, чтобы протянуть еще лет по тридцать.

Я медленно двигался по извилистому проходу. В поле зрения не было никаких официантов и ничего хотя бы отдаленно похожего на стойку бара. Я обманывал себя, думая, что ищу заднюю дверь. На самом деле я просто охренел от избытка впечатлений.

Проекция воспоминаний: беспредел в музее восковых фигур. Лихорадка субботним вечером. Оказалось, в аду тоже бывают уик-энды, когда здешняя публика пускается в загул.