Скоро конец света - Микита Франко

гипнотизируя свою страницу на фейсбуке[9]. Тоненький курсор мигал на фоне насмешливого шаблонного вопроса: «How are you feeling?». Как бы отвечая на него, я напечатал всего одно слово: «Shitty» – и больше ничего. Вот и вся моя «гражданская позиция».

Я заходил по комнате, поднимая в памяти все события своей жизни. Как я оказался в баторе? Не знаю. Кажется, что он существовал в моей жизни всегда, словно я родился не у настоящих людей, а был найден воспиталками в баторской капусте.

Свое раннее детство я не помню. Знаю одно: я никогда ни с кем не дружил и не общался. Мне не хотелось, чтобы в баторе у меня были друзья – они как будто могли привязать меня к этому месту, а я не хотел привязываться. Я хотел домой, к маме и папе – заветные слова, значения которых я даже не понимал до конца. Почти каждый день – череда лиц, потоки любопытствующих взрослых, которых я принимал за своих родителей, но они всегда оказывались ненастоящими.

Вернувшись к столу, я открыл вкладку с фейсбуком[10] и второпях, стараясь не потерять мысль, напечатал:

«Наталья и Олег… Наталья и Олег…

Я повторял эти имена про себя весь день разными интонациями…»

Эпилог

Федеральный закон «О мерах воздействия на лиц, причастных к нарушениям основополагающих прав и свобод человека» не был отменен. Но четвертая статья, запрещающая усыновление российских детей американскими гражданами, была исключена из основного закона 15 апреля 2013 года. Это случилось неожиданно: в один прекрасный день мы все проснулись в мире, где закона Димы Яковлева больше не существовало.

Я не знаю, какова доля моего влияния на это. Я получил тысячи репостов и сотни комментариев с поддержкой со всего мира, но не заметил никакой официальной реакции с российской стороны, хотя тошнотворная тревога ожидания не отпускала меня целыми днями. Все представлял, что нас ждет киношная сцена: в дом врываются люди в балаклавах, кладут родителей лицом в пол, меня забирают. Когда у Анны или Бруно звонил телефон, я вздрагивал – думал, это они. Если Анна подолгу молчала, слушая чей-то голос в трубке, в моей голове этот голос тут же дублировался: «Ваш выкраденный российский ребенок теперь снова наш, ха-ха-ха».

Ничего не происходило целый месяц, и это был худший месяц в Америке. Когда закон Димы Яковлева принимали, о его обсуждении можно было услышать повсюду, но теперь стояла гробовая тишина. Каждый день я спрашивал Вику: «У вас там что-нибудь двигается?» – и каждый день получал ответ: «Пока нет».

«Ничего не получится. Мне крышка, меня изымут из семьи», – строчил я, даже не замечая, как трусливо звучат мои слова.

Вика успокаивала меня какими-то общими фразами, мол, так быстро эти вопросы не решаются, им нужно время, но я чувствовал, что понимания ситуации у нее не больше, чем у меня. Дни тянулись медленно. По утрам я лениво листал ленту российских новостей: акции протеста, письма президенту, снова акции протеста, все одно да потому. Это казалось бесконечным.

Пока 15 марта все не закончилось.

Даже странно, что я очнулся в том же самом мире, в каком и засыпал накануне. Такое же солнце, такое же небо, такой же желтый автобус отвез меня в школу, но теперь это был мир, в котором брошенный ребенок из России может найти себе семью в любом конце света.

Эту новость я получил в шесть утра, Вика скинула статью с заголовком: «Власти признали: “закон Димы Яковлева” ударил по российским сиротам».

«Кликбейт», – подумал я, нехотя нажимая на ссылку.

А там…

«…принятие закона ударило в первую очередь по детям с инвалидностью и хроническими заболеваниями…»

«…данная поправка была временной мерой, побуждающей американские власти уважать договор об усыновлении…»

«…в пресс-службе сообщили, что, несмотря на отмену статьи, российская сторона будет добиваться правовых норм и соглашений, которые позволят независимо от разницы законов контролировать положение усыновленного ребенка в американской семье…»

Отмена статьи! Это все, что имело для меня значение. Остальные буквы слиплись в бессмысленную кашу, в набор ничего не значащих фраз, главное – закона Димы Яковлева больше нет. Это сработало. Действительно сработало. Неужели с ними можно договариваться?

До будильника было еще два часа, но я уже не смог уснуть. Лежал, блаженно улыбаясь, глядел в потолок и мысленно повторял: «Отменили… Отменили… Отменили».

Утром я показал статью родителям, и мы впервые, чуть не расплакавшись от радости, по-настоящему обнялись. Это объятие будто бы не случилось вовремя, нам следовало так прижаться друг к другу в аэропорту или по прилете, но тогда были только нервные переругивания, хмурые лица, грубоватые поторапливания друг друга. Как воришки, объединенные общим преступлением, мы стыдливо прятали глаза даже друг от друга. И теперь это сковывающее ощущение наконец пропало.

– Может, нам просто стоило цуть-цуть подождать, – выдохнул Бруно.

– Нет, – уверенно ответила Анна. – Если бы просто ждали, этого бы никогда не случилось.

По дороге в школу мы встретились с Калебом, и он обнял меня с такой силой, словно новость про отмену статьи имела к нему личное отношение. Он взахлеб начал рассказывать, что все получилось только благодаря ему (ну и конечно, благодаря мне, но чуть-чуть), ведь он главный вдохновитель и все такое. Мы так заболтались, что чуть не опоздали на физику, где Калеб должен был читать доклад про элементарные частицы – с тех пор как бозон Хиггса открыли прошлым летом, он с ума сходил по этой теме.

Если речь шла о физике, Калебу никогда не требовались конспекты, распечатанные листы со статьями из «Википедии» и другие вспомогательные материалы, чтобы прочитать доклад у доски. Он его и не читал в прямом смысле слова, а рассказывал, иногда даже что-то увлеченно рисовал на доске, но его рисунки никто, кроме него самого, не понимал.

– Как гласит многомировая интерпретация квантовой механики, электрон находится в каждой возможной позиции, пока его не измерят, – рассказывал Калеб, вырисовывая мелом кружочки с отходящими в разные стороны линиями. – После этого Вселенная как бы распадается на разные копии. Каждый возможный исход этого измерения соответствует отдельной ветви Вселенной.

– Че? – выкрикнул Питер с последней парты.

Калеб, на секунду стушевавшись, терпеливо пояснил:

– Согласно этой теории, существует бесконечное множество параллельных миров, где реализованы все варианты развития событий на всех физических уровнях. Например, есть мир, в котором ты пришел сегодня на урок, а есть мир, в котором ты решил поспать подольше.

Ребята засмеялись, а мистер Хопкинс, наш физик, шутливо заметил:

– Хорошо, что мы живем в одном мире с Питером, который пришел на сегодняшний урок.

Когда