Скоро конец света - Микита Франко

То ли дело Оливер – емкое и звонкое имя, подходящее как бродячему храбрецу, так и наследному принцу. И уж точно какого-нибудь лоха таким именем не назовут. Я пока еще таких лохов не видел.

Но теперь, когда Анна сказала, что можно избавиться от этого нагромождения в моих документах, я вдруг засомневался, впервые почувствовав его глубоко своим. Настолько глубоко, что расставание показалось мне невозможным.

– Я подумаю, – наконец произнес я.

Родители удивленно переглянулись, но ничего не сказали.

Здесь, в Америке, у меня впервые появилось занятие по душе – я полюбил читать стихотворения. Все началось с эмигрантской поэзии Бродского, потом Анна подсунула мне сборники Роберта Рождественского и Марины Цветаевой. В последнем я нашел затертый листок со стихотворением, написанным бледно-синей пастой от руки. Анна сказала, что его автор Владимир Набоков и что в основном он известен как прозаик, поэтому она вообще не уверена, есть ли у него другие стихи. Но вот то, что на листке, она однажды услышала в передаче на русском телеканале и записала, чтобы не забыть.

Когда я его читал, то плакал по-настоящему, а не так, как раньше – когда только щиплет в носу или плывет в глазах. Слезы текли по щекам, я их вытирал, а они снова и снова, еще сильнее, так что я перестал с ними бороться и немного накапал на листок.

Вот что в нем было:

Навсегда я готов затаиться

и без имени жить. Я готов,

чтоб с тобой и во снах не сходиться,

отказаться от всяческих снов;

обескровить себя, искалечить,

не касаться любимейших книг,

променять на любое наречье

все, что есть у меня, – мой язык.

В таком состоянии, свернувшимся клубочком на кровати и дрожащим от слез, меня и застал Бруно, когда пришел звать на ужин. Долго выпытывал, почему я плачу, но я так и не смог объяснить. В поэзии чувствуешь больше, чем понимаешь.

А уже на следующей неделе началась школа – я действительно попал в один класс с Калебом. Накануне он прожужжал мне все уши на тему: «Я самый крутой, самый красивый, самый сексуальный в средней школе, и меня хотят все девушки, даже из восьмого класса».

Мы добрались до школы на желтом автобусе, как я и мечтал, но теперь, когда все происходило на самом деле, это не приносило мне такой радости. Изнутри автобус оказался самым обыкновенным, ехал долго, постоянно тормозил на остановках в каждом районе, и меня даже начало подташнивать: не знаю, от укачивания или от Калеба, который продолжал свой бесконечный монолог на тему собственной крутости.

Я не очень-то ему верил, но случившееся в школе все равно меня удивило. Едва мы отошли от шкафчиков (тех самых, как из фильмов, вроде бы вау, но почему-то не вау), на Калеба налетели какие-то громилы (тоже как из фильмов), потолкали его друг к другу, взлохматили волосы, обсыпали малопонятными оскорблениями (что-то про геев) и, смеясь, ушли.

Я не смог сдержать скептической улыбки: мол, самый крутой, говоришь? Калеб, уловив мой взгляд, обиженно дернул плечом:

– They’re just fucking idiots!

– Caleb! – прикрикнул кто-то прямо позади нас.

Мы обернулись, а это темнокожий мужчина в чудном синем костюме с короткими брючинами.

– Mind your language, please, – строго сказал он: сразу видно, что учитель какой-то.

– Sorry, – буркнул Калеб.

Мне даже стало его немного жаль, хоть он и забавно выделывался.

В классе было почти тридцать человек, гораздо больше, чем в классе моей коррекционной школы в России. Парты в кабинете были одиночными, совсем неудобно для списыванья и перешептываний. Калеб быстро прошмыгнул за свою, самую последнюю в третьем ряду, а я не успел: меня остановила женщина, тоже темнокожая, она представилась как мисс Купер и велела подождать вместе с ней начало урока, чтобы она могла познакомить меня с классом. Точнее, я предполагаю, что она что-то такое сказала, потому что у меня получалось уловить только отдельные слова.

Когда прозвенел звонок и ребята расселись по своим партам, мисс Купер вывела меня на середину класса, и тридцать пар глаз выжидающе уперлись прямо в меня.

Мисс Купер коротко сказала:

– Kids, this is our new student. – И внезапно обратилась ко мне: – Tell us about yourself, please.

Я так и замер на месте: рассказать о себе! А что я расскажу? Я даже не знаю, как будет «батор» на английском.

Мисс Купер начала мне подсказывать:

– What is your name and where are you from?

В голове промелькнул совет Анны: попроси обращаться к тебе как к Оливеру. Я очень долго смотрел на мисс Купер, слишком долго для вопроса об имени, так что она наверняка начала сомневаться, не ошиблись ли, отменив мою умственную отсталость. И когда она уже была готова снова мне что-то подсказать, я заговорил:

– Георгий Воронов. – Заметив удивление, на всякий случай добавил: – This is my name. I’m from Russia.

Нестройный хор детских голосов ответил мне что-то типа: «Привет, Гыорджигы-ы-ы-й».

Я сел за парту на втором рядом, предпоследнюю, по диагонали от Калеба. Он удивленно шикнул мне:

– Hey! What the heck did you say?

– That is my name.

– Гыорджигы-ы-ый?

Отвернувшись, я вздохнул, мысленно утешая сам себе: когда-нибудь они привыкнут.

* * *

Все стали называть меня Гоша. Бруно сначала спросил:

– Может, лучше Джордж?

– Но меня же не так зовут.

– Да, но это как translation, людям будет проще к тебе обращаться…

– Слушай, – раздраженно перебил его я. – У тебя тоже имя странное, но я же не просил вместо него придумать другое!

Мама только смеялась над нашим спором. Конечно, удобно смеяться, когда тебя зовут Анна.

Думаю, Бруно хотел меня переименовать, потому что у него, как и у моих одноклассников, не получалось говорить: «Гоша». Вместо моего имени они произносили «Гощиа», как будто у всех американцев одинаковые проблемы с речевым аппаратом.

Теперь каждое утро, стоя перед зеркалом, я напоминал себе, как меня зовут: «Гоша, Гоша, Гоша». Много-много раз повторял, пока мое имя не начинало казаться правдой. Наверное, какое-то время я существовал безымянно: уже не Оливер, но еще и не Гоша, словно витал в пространстве где-то между брошенным сироткой и обычным мальчиком.

За месяц у меня получилось освоить язык: с Бруно я общался только на английском, с Анной – на русском, да и в школе мне никто не делал поблажек, в лучшем случае произнесут медленней, чем обычно, а в остальном все как для всех, вникай в темы урока, как можешь.

Но и там