Теплый пепел надежд - Ксения Васильева

Кирилл протянул ей расческу и маленькое зеркальце. Она кое-как расчесала жирные тощие пряди.

— Замечательно, — с удовлетворением осматривал ее Кирилл, словно под париком оказались золотые кудри до пояса…

Так у нее же есть еще один парик! Может, тот ему понравится? Он и качеством лучше…

Но Кирилл прочел ей нотацию по поводу того, что хорошо только то, что естественно.

Соня слушала, думая, что ему, такому красивому, легко так говорить, а что делать ей, уродливой?..

И вдруг она это ему выпалила. Впервые в жизни публично признав собственное уродство. Кирилл сморщился, как от боли.

— Люди, люди, семя злое и дурное… Это я не о вас. Вы еще чисты… Кто вам сказал, что вы дурнушка? Какие-нибудь дяди или тети? Или друзья и подружки? Вы просто не укладываетесь в обычные обывательские понятия о красоте. В своем роде вы — красавица, понятно вам? Так и держитесь. И все будут думать так же… На людей, глупых в основе своей, это действует, как красное на быка. Вот попомните мои слова! Короче, хватит! Надо работать, а вечером мы с вами обо всем потолкуем, идет? А, Сонечка?

Он подошел к ней, поднял ее голову за подбородок, и ткнулся носом в ее нос.

— Голову выше!

Соня очень устала за эти два часа, а Кириллу показалось, что он сделал совсем мало.

Она подумала, что пятьдесят тысяч не так уж и много за такую работу. Она вроде бы ничего не делала, сидела… Но нельзя ни отвлечься, ни двинуться, ни переменить позу.

Иногда Кирилл разрешал ей отдохнуть, а сам что-то набрасывал на листе.

Листов он поменял три, сказав, что завтра поставит холст.

Когда художник объявил о конце работы, Сонечка уже доходила. Болели шея и спина, кружилась голова и вообще ей было плохо, не по себе. Однако наготы своей она бояться перестала.

Она теперь относилась к ней, как и художник, — равнодушно, не заостряясь.

Они пообедали вместе. Он сварил вкусный суп из пакета, пожарил рыбные котлетки из коробки, тоже очень вкусные.

Дома мама никогда не покупала ничего «иностранного» — все готовилось из продуктов, купленных на рынке, в крайнем случае — в магазине… А тут все быстро и вкусно! Особенно после пельменей Зофьи. Соня их никогда не забудет.

После обеда пили кофе.

При мастерской имелась небольшая, скромно обставленная комната: красивый стол, на толстой львиной лапе, атласный диванчик с круглой спинкой, три стула и шкаф во всю стену — все старинное.

Кирилл сказал, что здесь она будет жить.

— Ну а теперь поболтаем, — произнес Кирилл, уютно устроившись на диване. Сонечка сидела напротив, на стуле.

Он посмотрел на нее с улыбкой:

— Можешь сесть на диван, не укушу и приставать не стану.

Почему-то он вдруг стал называть ее на «ты», будто эти часы их сблизили. Соня покраснела, пробормотав, что ей и здесь удобно.

Кирилл вдруг озабоченно полез в карман (он переоделся в вельветовые штаны цвета хаки и в такую же рубашку) и достал пять десяток.

Опять покраснев, Соня взяла деньги.

А что, если Кирилл попросит ее выйти и что-то купить? Улиц Сонечка панически боялась, там ее ждет милиция, чтобы забрать, надеть наручники и увезти в тюрьму…

Кирилл ничего не знает! Он и подумать не может, что она скрывается от закона!

Сонечка от этих мыслей передернулась.

— Вспомнила своих бомжей? — спросил художник.

Она неопределенно кивнула.

А он, благодушно попивая кофеек, снова спросил:

— Все же, как ты к ним попала? Через Федю? Немыслимое сочетание: ты и они…

Она молчала, ощущая, что молчание ее становится неприличным…

Однако Кирилл заговорил сам.

— Я хочу тебе кое-что объяснить, Сонечка. Вот ты сегодня засмущалась передо мной, и я вполне понимаю. Мужчина, еще не дряхлый, и юное существо противоположного пола, да еще нагое… Что возникает в мыслях? Секс! Но я человек странный, как говорят мои приятели, может быть, тебе это тоже удалось заметить…

Художник взглянул на нее, но Соня не шелохнулась.

— Искусство в своей основе сексуально, — продолжил он, — потому что секс движет всякими человеческими эмоциями и страстью, но на эту тему мы как-нибудь потом поговорим с тобой, если захочешь. А сейчас я скажу тебе просто. В моем искусстве секс, безусловно, присутствует, но он отстранен от меня, понимаешь? Если бы я спал со своими моделями, натурами, то все, что я бы написал, было в движении, эмоционально, а я считаю, что искусство тогда истинно, когда оно отстранено и статично. Страсть очень неряшливо выступает в картине, скульптуре. Произведение становится однодневкой, оно не вечно…

Кирилл замолчал и, усмехнувшись, добавил:

— В общем, ты меня не слушай, а то я такое разведу… Просто пойми, ты для меня — такое же произведение искусства, как и мои картины, ты должна твердо знать, что тебе здесь ничто не угрожает. Тем более, — добавил он, считая, что для нее это будет самым важным аргументом, — я ведь старше тебя на двадцать два года. Ты моей дочерью можешь быть.

Теперь о твоей внешности, — он посмотрел на нее внимательно, будто сверяясь с чем-то. Сонечка вдруг почувствовала, что он глядит на нее по-иному, чем люди, будто она уже картина, а не живой человек. — Я уже тебе сказал, но еще повторю — у тебя совершенное тело. А тело — главный выразитель человека. Ты — прекрасна по сути, запомни это. Твое лицо так же прекрасно, как твое тело. Господу нужно было создать вот такой, как ты, потрясающий экземпляр, где лицо как бы сокрыто под пеленой… И его надо вытащить! Твое истинное лицо. Это гениальная задача, роскошная! Боюсь, моих силенок не хватит на это, ведь я не гений, так, средний мазилка. Но я попробую. Я задамся целью, а ты мне поможешь.

— Чем? — прошептала Соня, оторопевшая от его горячей речи.

— Тем, что будешь понимать меня. Я ведь бываю противный, — Кирилл задумался, — я вообще противный, не обаятельный и не контактный. Иногда терпеть меня довольно трудно.

— Я буду терпеть, — Сонечка опустила голову, чтобы он не заметил, какими глазами она на него смотрит.

— Отлично, — сказал художник с облегчением, — мне кажется, мы друг друга поняли. Скажи, — вдруг снова заговорил он после длинной паузы, — а ты не хочешь мне рассказать о себе?.. Я умею хранить чужие тайны. — И, видя, что она молчит, поспешил предупредить: — Если тебе не хочется, я ни в коем случае не настаиваю.

— Потом… — прошептала она, и он сразу же согласился:

— Конечно, нам еще предстоит с тобой уйма времени наедине.

«…А дальше?.. — подумала она. — Ты выгонишь меня, как только закончится твоя работа? И не будешь сожалеть обо мне. Я стану для тебя прошлым… А мне некуда будет идти. Туда я не вернусь», — подумала она о верхних обитателях дома.