Кремлевские пигмеи против титана Сталина, или Россия, которую надо найти - Сергей Кремлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вначале, впрочем, о самом Замятине.
Родился он в 1884 году на Тамбовщине, в Лебедяни, а умер весной 1937 года в Париже.
Это был человек не столько сложной судьбы (она у него как раз сложилась достаточно благополучно), сколько сложного склада ума. Замятин был не чистым гуманитарием, он был ещё и инженером, однако с какого-то момента гуманитарий подавил в нём инженера начисто, потому что надо было обладать капризным «умом» эстета, а нетрезвым взором инженера, чтобы не увидеть в новой, Советской России огромного потенциала созидания.
Созидания и державы, и свободно мыслящего человека.
В 1920 году Замятин написал весьма-таки бездарный роман «МЫ», разрекламированный, как уже было сказано, «прорабами» «перестройки».
В романе Замятин описал, как это заявляется в нынешней Большой российской энциклопедии, «тоталитарную систему, подавляющую все проявления человеческой индивидуальности».
Фактически же это был претендующий на пророчество пасквиль на новый строй жизни в России.
В 1924 году роман впервые вышел за рубежом на английском языке и оказал сильное воздействие на английских классиков Оруэлла и Олдоса Хаксли.
В 1927 годы «МЫ» был издан на чешском, в 1929 году — на французском языке.
В 1952 году он был впервые издан на русском — зарубежной «пятой колонне» нужны были пропагандистские материалы для усиливающейся в СССР внутренней «пятой колонны».
В 1988 году роман издали уже в СССР, убиваемом обеими колоннами.
Что же до Замятина, то в 1931 году он при содействии Горького уехал за кордон, с февраля 1932 года жил в Париже, где и скончался. Сохранив, к слову, советский паспорт.
АНТИУТОПИЯ «:МЫ» так и осталась пасквилем на социализм — в СССР Сталина по мере развития материальной базы общества развивалась и социалистическая демократия, ярким и убедительным доказательством чего стал расцвет советской культуры и системы образования всех уровней.
Более того, прогнозы Замятина, сделанные в «МЫ», характерны для нынешнего глобализуемого капиталистического мира, то есть и для России. И это можно сказать не только о прогнозах автора «МЫ», но и о прогнозах английских писателей, испытавших влияние Замятина. Так, знаменитая антиутопия Оруэлла «1984» хорошо описывает не СССР, как в этом уверяли нас «прорабы» «катастройки». Оруэлл описал фактически США и вообще Запад, который всё более скатывается к тоталитаризму.
Однако для понимания нашего бездарного сегодняшнего и возможного (но отнюдь не обязательного) мрачного завтрашнего дня, более интересен не роман Замятина, а почти неизвестные уже его современникам замятинские сказки о неком Фите.
В 1917 году в газете «Дело народа» Замятин впервые опубликовал цикл сатирических миниатюр «Большим детям сказки». Главным персонажем их и стал Фита, названный так по 34-й букве дореволюционного русского алфавита, похожей на ноль, внутри разделённый надвое чёрточкой. Она писалась в некоторых словах, заимствованных из греческого языка, и произносилась как «ф».
Ко временам Замятина буква «фита» являлась анахронизмом в квадрате. Сразу после революции её отменили, как и мучителя поколений учеников — букву «ять», как твёрдый знак в конце слов, оканчивающихся на согласную. Так что Замятин — писатель, вообще-то достаточно талантливый, имечко для своего сказочного «героя» выбрал очень точно — лучше не выберешь!
Рождение же Фиты Замятин описывал так:
«Завёлся Фита самопроизвольно в подполье полицейского правления. Сложены были в подполье старые исполненные дела, и слышит Ульян Петрович, околоточный, — всё кто-то скребётся, постукивает. Открыл Ульян Петрович: пыль — не прочихаешься, и выходит серенький, в пыли Фита. Пола — преимущественно мужского, красная сургучная печать за номером на верёвочке болтается, Младенец, а вида — почтенного, лысенький и с брюшком, чисто надворный советник, и лицо — не лицо, а так — Фита, одним словом».
Новый член присутствия так понравился Ульяну Петровичу, что он его усыновил и поселил тут же в канцелярии, в уголку, куда Фита сразу «натаскал из подполья старых рапортов, отношений за нумером, и в рамочках развесил».
Далее история развивалась следующим манером:
«Раз Ульян Петрович приходит, — а Фита, глядь, к чернильнице припал и сосёт.
Эй, Фитька, ты чего же это, стервец, делаешь?
А чернила, — говорит, — пью. Тоже чего-нибудь мне надо.
— Ну, ладно уж, пей. Чернила-то казённые. Так и питался Фита чернилами.
И до того дошло — смешно даже сказать: посусолит перо во рту — и пишет, изо рта у Фиты — чернила самые настоящие, как во всём полицейском правлении. И всё это Фита разные рапорты, отношения, предписания строчит и в уголку у себя развешивает.
— Ну, Фита, — околоточный говорит, отец-то названый, — быть тебе, Фита, губернатором.»
Губернатором не губернатором, но стал со временем Фита в некой губернии господином исполняющим.
Прикатил на курьерских и тут же предписанием № 666 строжайше отменил в голодающей губернии голод, а предписанием № 667 незамедлительно прекратил холеру, донимающую жителей губернии.
Так оно и пошло — обыватели водили хороводы, а Фита дважды в день ходил в народ.
Имелись в губернии — как и во всей остальной России — будочники, то есть полицейские, стоящие на постах в будках и зорко следящие не столько за
непорядками, сколько за тем, как бы крамола не вышла на улицы.
Пришёл, однако, час — это случилось в некий день в пять часов пополудни — Фита волю объявил и будошников упразднил навсегда.
Ну, точно так, как во времена ельцинской «воли» была якобы «упразднена» прописка!
И с того часа вольных жителей тащили в участок, а в участке — в хрюкалку давали, не будошники, а свои же — вольные.
Которые — вместо будошников!
В чуйках, а не в мундирах.
Обыватели, конечно, умилялись — не будошник ведь бьёт теперь, а свой как есть, в чуйке.
Вот так и расцветала воля в ель. пардон — в пут. — пардон — фитинской губернии.
Обо всём этом и рассказывали «большим детям» сказки Замятина — небольшие, но точные и злые.
ПОСЛЕДНЯЯ же сказка про Фиту закончилась и вовсе счастливо — счастливо для всех социальных идиотов, естественно!
Вначале некий премудрый аптекарь подсказал Фите, что порядок в городе будет тогда, когда всё одинаковое будет, а то одни дома — с коньками, другие — с петушками, какие жители в штанах, какие — в юбках.
Раз так, город с четырёх концов выжгли — ну, точно так, как сейчас выжигают в людях «совковость», в итоге превращая их в нелюдей.
Выжгли, значить, усё — навроде того, как, значить, ентот «Совковый Союз» яго жители выжгли — в 1991 году.
Подчистую, значить…
На пожарище построили барак длиной семь вёрст и три четверти, каждому жителю — бляху медную и закуток.
И для Фиты закуточка была отведена — № 1.
Один недостаток был у Фитиного барака, замечу я с отдаления лет. Назывался барак просто «Дом», а не «Дом-2».
Хотя смысл у «Дома» был с «россиянским» «Домом-2» одинакий — делать из людей социальных идиотов.
А так, не жизнь у фитинских подданных началась, а — красота!
Все одинакие…
Впрочем, даже после этого счастливы были не все.
Пришла к Фите депутация от лысых. Мол: «нешто это порядок? Аптекарь кучерявый, а мы — лысые…»
Подумал Фита — подумал: по кучерявому всех — не поодинаковатъ, надо по лысым равнять.
И поравняли.
Ходят все лысые — красота!
(В скобках позволю себе вопрос — неужели Замятин действительно смог заглянуть в наше будущее, где всё больше людей добровольно стрижётся «под ноль»?)
Но тут новые депутаты пришли — мокроносые.
И сказано об этом в сказке было так:
«Вышел Фита смурый: какого ещё рожна?
А депутаты:
— А мы этта. Гы-ы! К вашей милости мы: от дураков. Гы-ы! Желаем, знычыть, чтобы знычыть. всем, то есть, знычыть. равномерно.»
И прочли перед вечерней молитвой жителям приказ: быть всем петыми дураками равномерно — с завтрашнего дня.
Что делать?!
Вечером спать полегли, а утром все встали: петые.
И пошло:
«Веселье — беда. Локтями друг дружку подталкивают- гы-ы, гы-ы!
…Прогулялся Фита по коридору — семь вёрст и три четверти — видит: весёлые. Ну, отлегло: теперь-то уж всё.»
Ан нет, оказалось — не всё!
С одной стороны, легко стало Фите жить и управлять — все равномерно дураки, все петые, все довольны, все только «гы-гы» говорят.
И нет никаких тебе «Долой!», «Уходите!» и прочих вольностей.
Но, с другой стороны, Фита ведь тоже в «Доме» жил — длиной в семь вёрст и три четверти.
И закуточка у него, как и у всех, была.
Хотя и — № 1.
Потому сказочка на том не кончилась, а было дальше вот что:
«Прямо в закуточку № 1 к Фите жители стали ломиться, лезут, гамят несудом:
