Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - Арнольд Марголин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подобно тому как мы, евреи, справедливо слагаем с себя ответственность за все деяния комиссаров-евреев и за гнусные поступки тех евреев, которые принимали участие в работе большевистских чрезвычаек, так и украинский народ имеет полное право отречься от своих подонков, запятнавших себя погромными преступлениями. Пускай среди украинского народа есть 200, 300, 500 тысяч злодеев-погромщиков, но этого нельзя распространять на остальные 30 с лишним миллионов коренного украинского населения. И когда мы говорим: «все украинцы – погромщики», мы уподобляемся тем, кто утверждает, что «все евреи – большевики».
Если же количество погромщиков и злодеев среди украинского народа оказалось неизмеримо большим, нежели количество садистов-евреев в чрезвычайках, то остается только глубоко пожалеть о первом из этих явлений и порадоваться, что среди еврейства жестокость и дикость были проявлены и количественно, и качественно в значительно меньшей степени.
«Нет плохих народов». Но бывают очень плохие правительства, плохие законы. Еврейское бесправие приводило в России к тому, что еврейская молодежь росла в ненормальных условиях, в тесноте и удушливой атмосфере «черты». Ее жажда к знанию и просвещению в большинстве случаев удовлетворялась чтением демагогических брошюрок, в которых рисовался будущий социалистический рай. Процентная норма приводила к соревнованию еврейских детей между собой уже в раннем возрасте, у порога гимназии, такого рода «спорт» вряд ли мог оказывать благодетельное влияние на молодые души. Затем начиналась «протекция», иногда подкуп… Для того чтобы попасть в учебное заведение, все средства казались еврейству, народу книги, приемлемыми. А между тем какой след оставался в душе мальчика или юноши, который знал, что он принят благодаря протекции, сыновья же соседей, выдержавшие экзамен лучше или не хуже его, не приняты… Трудность достижения положения, отличий, высоких должностей и на военной, и на гражданской службе развивала больное, оскорбленное самолюбие, а параллельно с сим такое же болезненное честолюбие и самомнение у тех немногих, кому удавалось, несмотря на все препятствия, выдвинуться. Прибавьте ко всему этому общий фон безотрадной, тяжелой борьбы за нищенское существование еврейских масс, скученных в грязных, пыльных местечках черты, издевательства и вымогательства полиции…
Неудивительно, что при таких условиях еврейская молодежь проявила склонность к максимализму во всех областях жизни, в вопросах социальных и национальных. Неудивительно, если среди большевиков-комиссаров в городах и местечках бывшей черты с преобладающим еврейским населением оказалось так много евреев.
Что касается крестьянского населения в Российском государстве, то его жизнь регламентировалась нормами, создавшими для крестьян почти рабское состояние. Право передвижения, право отлучиться из своей деревни – все это требовало разрешения «начальства».
Умышленно медленное распространение грамотности, задерживаемое правящими классами, первобытные способы сельского хозяйства, податная и воинская повинность при отсутствии прав гражданина были теми причинами, благодаря которым большинство крестьянства оставалось в состоянии дикости и темноты. Те же из крестьян, которые уходили из села на отхожие промыслы в город или же переходили в кадры рабочего городского пролетариата, получали от городской культуры главным образом то, что заключалось в ее нездоровых ростках.
Когда пало самодержавие, когда армия самочинно бросила фронт и побежала по домам, исчезли те железные обручи, которыми держалась огромная деревянная бочка. И бочка распалась, рассыпалась…
Все лучшее, честное и крепкое в крестьянстве устояло и не поддалось пьянящему угару от внезапно нагрянувшего полного освобождения. Но зато все, что таило в себе и село, и город преступного и злодейского, вышло наружу и воскресило старые сказания и быль о великих российских бунтах, о вольных бандах разбойников на Волге, в Сибири, о гайдамаках второй половины XVIII столетия… Главным объектом для разбойничьих инстинктов было, конечно, еврейское население, как наиболее чужое по религии, и по одежде, и вообще по внешнему виду и обычаям. Помещики успели уехать или удачно укрыться, как и представители старой власти, полиции. Впрочем, им достаточно было переодеться в скромное одеяние городского среднего обывателя, рабочего или крестьянина и уехать из места их постоянного пребывания. И они уже тонули в безбрежном море «христианского населения». Иное положение было у мирного и беззащитного еврейского населения. Внешний вид, акцент, произношение отмечали в большинстве случаев с первого же взгляда еврея. Это было весьма удобно и просто, облегчало работу погромщиков… Жажда крови, грабежа, половая разнузданность искали для себя оправдания в том, что жиды – и чужие, и большевики. А когда украинские надднепрянские войска очутились в Галиции, явилась новая возможность легкого противопоставления и распознавания «своих» от «чужих». «Свои» – это войско, «чужие» – это галицийское население. И начались нападения на села и деревни, грабили и насиловали тех же украинцев, но галицийских, бывших подданных Австро-Венгрии…
Глава 25. Винниченко и Петлюра. Их неосторожные фразы и нерешительность в период первых погромов
Исходя из того глубокого убеждения, что все украинские правительства времен Центральной рады, и гетмана Скоропадского, и Директории абсолютно свободны от всякого подозрения в отношении организации погромов или же сочувствия таковым, я позволю себе теперь остановиться на вопросе о том, были ли Директория и состоявшие при ней правительства всегда достаточно осторожными и умелыми в деле борьбы с погромами и их подавления.
Как уже упоминалось выше, в начале января 1919 года, после избиений евреев-пассажиров в Бахмаче или Конотопе шомполами еврейская делегация навестила Винниченко. По словам делегации, последний обещал предпринять возможные меры, но тут же обронил несколько слов о том, что еврейство поддерживает большевиков, а также и фразу: «Не ссорьте меня с армией».
Всякий, кто знает Винниченко ближе, в его домашней, интимной среде, никогда не поверит, чтобы этот испытанный и верный друг всех угнетенных народов не только враждебно, но даже недоброжелательно относился к еврейству. Конечно, в настоящем случае у него могли вырваться опрометчивые и неосторожные слова. Но он был слишком недавно «у власти» и по всей своей демократической сущности говорил с делегацией запросто, бесхитростно, не подбирая слов и выражений… Со всех сторон ему сообщали о том, что еврейство не сочувствует украинскому движению, которым он в то время был так целиком, весь захвачен. «Не ссорьте меня с армией» значило, очевидно, что участие евреев в большевизме может создать усиленный антисемитизм в армии, преодоление которого окажется не под силу Директории и приведет к «ссоре» верховной власти с армией.
Вообще, каждого человека надо брать целиком, когда его судят. Нельзя по одной неосторожной фразе составлять суждение. Надо всегда учитывать и обстановку, и момент, когда эта фраза произносится. Участие еврейства в большевистском движении вывело из состояния душевного равновесия и трезвого, справедливо-объективного отношения к этому вопросу весьма многих испытанных борцов за права и свободу того же еврейского народа. Набоков совсем еще недавно, в своей статье о «Временном правительстве», напечатанной в первом томе «Архива русской революции», счел почему-то необходимым отметить, что подавляющая часть Совета Российской Республики были евреи, что у Урицкого была наглая еврейская физиономия (как будто не бывает наглых нееврейских физиономий) и что фамилия Нахамкес весьма неблагозвучна…
Но куда дальше зашел Карабчевский во II томе его последнего мемуарного произведения: «Что глаза мои видели». На с. 10 бывший защитник интересов еврейства в Кишиневе и защитник Бейлиса, поседевший в судебных боях за правду и справедливость, утверждает дословно следующее: «Еврейство, вообще, наклонно быть ржавчиной всякого государства, оно незримо, но неустанно разлагает его». «Если пророчество Достоевского сбылось и евреи погубили Россию, то остается самим русским учесть этот жестокий урок и попробовать воскресить ее».
Жутко и стыдно было читать эти строки, жутко за несчастное родное еврейство, стыдно за Карабчевского…
И если Карабчевские и даже Набоковы могли настолько утерять правильное понимание и оценку всего происходящего и чувство меры и справедливости, если из-под их пера появились такие нелепые обвинения (Карабчевский) или такие неудачные выражения (Набоков), то нельзя в таком случае быть очень строгим к неосторожным словам, которые вырвались у Винниченко в самом начале, когда вопрос об участии евреев в большевизме еще не был и не мог еще быть основательно изучен и продуман.
