Год багульника. Осенняя луна - Джен Коруна

В полутемной комнате стоял тяжелый запах жженого сока сикоморы — молодой эллари уже три раза зажигал смолистые веточки. Ошибки не могло быть: сегодня его ожидала встреча с кем-то, пришедшим издалека. Но солнце почти скрылось за лесом, а Иштан все глядел на темную стену деревьев вдалеке, теряясь в догадках. Ему показалось, что в закатном луче блеснуло что-то желтое. Он напряг зрение, но даже эльфийские глаза не могли различить ничего в сгущающихся сумерках. Неожиданно из темноты в комнату ворвалась яркая птица, огласив покои резким криком. Сердце Иштана заколотилось — это была солнечная птица, иволга! Сколько раз сестра присылала ее в замок, когда они были детьми — и он снова мчался на их условное место, дабы узнать о новой затее Моав или тайком от отца принести ей еду. Неужели она снова была где-то рядом и просила его о помощи?!

Юноша сорвался с места, быстро открыл резной сундук, украшенный хитрой вязью, и достал лук и колчан. Пальцем тронул тетиву — еще звенит. И как только Моав удавалось так натягивать луки?.. Вспомнив о сестре, Иштан заторопился сильней. Он осторожно выглянул за дверь и, удостоверившись, что его никто не видит, быстро исчез в сумерках.

Половинка луны уже ярко светила над лесом, когда до Моав донеся топот копыт. «Слава богине!» — вырвалось у нее. На краю поляны показался всадник в светлом плаще, белая шерсть коня в призрачном свете отливала серебром.

— Иштан! Я здесь! — закричала Моав, выбегая навстречу.

Эльф быстро спрыгнул с коня и заключил сестру в объятья.

— Йонсаволь! А я уж было подумал, что ты построила большой белый корабль и поплыла на нем через Ин-Ириль, как грозилась в детстве!

Он осмотрел Моав с ног до головы. Почти не изменилась, только глаза стали грустные… На какой-то миг ему показалось, что черты сестры застит липкий серый туман; у него екнуло в груди — так выглядит близкая смерть! Он тряхнул головой, всмотрелся еще раз: туман рассеялся — наверное, показалось…

— Ну, рассказывай, как ты жила все это время, — нарочито весело потребовал он. — Отец говорил, ты заезжала в наши края — жаль, я тебя не застал.

Но Моав вопреки обыкновению не разделила его легкого настроения.

— Иштан, у нас мало времени, мне надо тебе многое рассказать, — что-то в тоне сестры заставило его вздрогнуть. — Ты всегда помогал мне, помоги и сейчас: мне не к кому больше обратиться!

Иштан почувствовал, что на этот раз речь идет не о детских проказах. Он постарался отогнать нараставшую тревогу.

— Ты же знаешь, я все сделаю для тебя, сестренка! Если я ухитрился привести тебе коня и вынести пол-кухни, когда ты убежала из замка и неделю пряталась в Серебристом лесу… — не договорив, он осекся — из-под ресниц Моав блеснули слезы. — Да в чем дело?! — воскликнул он изменившимся голосом.

Быстро утерев глаза рукой, Моав заговорила — голос ее был непривычно тихим:

— Я расскажу тебе все, а ты меня выслушаешь молча и потом скажешь свое слово.

Иштан кивнул в знак согласия. Она говорила долго и спокойно — несколько раз Иштан порывался что-то сказать, но она знаком останавливала его. Она рассказала ему обо всем — умолчала лишь о встрече с Кравоем и о своем несчастном ребенке — слишком многое пришлось бы объяснять юноше…

Трудно описать, что происходило в душе Иштана, пока он слушал рассказ сестры. То, что она говорила, казалось кошмарным сном — он верил, что еще чуть-чуть, и они проснутся, и все опять будет по-старому! Наконец она замолчала, и Иштан понял, что это не сон. В воздухе повисла звенящая тишина.

— Что я могу сделать для тебя? — упавшим голосом спросил он.

Казалось, Моав только и ждала этого момента. Она подошла к брошенной на землю одежде и вынула из-под нее длинный сверток.

— После того как Сигарт заберет мою душу…

Иштан сделал резкое движение к сестре, но она жестом одернула его. Она старалась не смотреть на брата. Вперив взгляд в землю под ногами, Моав продолжила:

— После того как Сигарт заберет мою душу, он придет в Рас-Сильван, и ты отдашь ему вот это.

Она развернула ткань, и поляна осветилась тусклым холодным светом. На мгновение Иштан утратил дар речи.

— Ты знаешь, что это? — спросила Моав, испытывающее глядя на него.

— Нар-Исталь, Полночная Молния, меч Иннариса! — произнес он, не веря глазам.

На черной материи лежал небольшой меч с рукоятью, украшенной серебряными лунами — его клинок светился мягким белым светом. Прежде чем Моав успела остановить его, Иштан протянул руку и коснулся лезвия — крик боли огласил поляну. Лунный эльф отчаянно махал обожженной рукой. Моав улыбнулась, глядя на брата.

— Только рука Иннариса сможет открыть Полночную Молнию — ты что, забыл?

Но Иштан уже не думал о своей боли — теперь он с интересом рассматривал клинок.

— Но ведь Лагх утопил его в водах океана после битвы на берегу Ин-Ириля!

— Как видишь, нашлись те, кто поднял Нар-Исталь со дна, — с чуть заметной издевкой сказала Моав. — Это навы спрятали меч Лагха, а я нашла его.

Иштан опять хотел что-то сказать, но осекся.

— Великая битва совсем близко, — продолжала Моав, взвешивая каждое слово. — Ты знаешь, что гласит пророчество: когда тьма придет на берег моря, лунный клинок вернется в руку Иннариса. И я знаю, о ком говорит предсказание — ты отдашь меч тому, кто придет с моей душой…

Изумленный Иштан молча смотрел на сестру: неужели пророчество сбывается?

— Но… но почему ты так уверена, что именно он? — недоверчиво спросил он.

— Я смотрела в озеро Мертвых — его воды показали Иннариса, — был ответ веллары.

Глаза Иштана расширились еще больше.

— Так значит, это ты пробралась на остров Ушедших Душ и улизнула от воинов Гастара?! Эта история наделала столько шума!

— Да, я! — вспыхнула Моав. — А что мне оставалось?! Когда я попыталась сказать отцу о том, что скоро взойдет Кровавая луна, он не захотел слушать — а ведь мне дала знак сама богиня! Он сказал, что я просто неправильно поняла. Но я все поняла правильно и не могла сидеть, сложа руки — я должна была что-то предпринять, иначе было бы слишком поздно! И тогда я решила узнать все, что можно, о новом Иннарисе. Конечно, я знала всю эту историю о Гастаре, но что-то в ней не давало мне покоя — мое виденье не признавало в нем спасителя Риана. Я знала только один способ это проверить — воды Синв-Ириля единственные знают все о том, что было и что будет…

Она умолкла, отвернувшись от брата. Несколько мгновений она стояла так. Сердце Иштана сжалось — в ее позе, в надломленном наклоне головы, в болезненной напряженности хрупкого тела было столь ясное ощущение страха и беспомощности, что ему и самому стало страшно. «Точно сбитый цветок! — мелькнуло у него в голове. — Еще живой, но уже обреченный на угасание…» Моав глубоко вдохнула и, взяв себя в руки, снова развернулась к нему. Было видно, что ей с огромным трудом удается сохранять видимость спокойствия. И тем не менее, она продолжила: