Год багульника. Осенняя луна - Джен Коруна

— Но ведь я не сильфа — они не примут мою дочь!

Хранительница задумчиво покачала головой.

— Может быть и так, Моави, но ты должна попробовать. Здесь уж я ничем не могу тебе помочь — лишь ты сама сможешь это сделать.

Эльфа на миг задумалась, затем спросила:

— Если… если вдруг у меня получится, ты возьмешь к себе мою девочку, когда придет ее срок?

— Иди с миром — я позабочусь о ней, — заверила ее Хега.

Взгляд Моав сверкнул надеждой.

— Поклянись луной! — с жаром воскликнула она.

— Клянусь всем живым, что не оставлю твоего ребенка.

— И еще об одном хочу попросить тебя… — она умоляюще подняла заплаканные глаза. — Когда она окрепнет, отдай ее отцу — пусть ей достанется хотя бы его любовь.

— Обещаю, что выполню твою просьбу, иди, — сказала Хега, материнским жестом отводя волосы со лба Моав. Успокоенная, та тяжело поднялась с пола, еще раз взглянула на Хранительницу, точно все еще сомневаясь. Это не ускользнуло от сильфы.

— Иди и ничего не бойся, — тихо повторила она. — Поверь, Эллар видит дальше любого из смертных, она знает, кому послать новую жизнь…

Эльфа кивнула и, не ответив ни слова, нетвердым шагом направилась к выходу. Снаружи был уже поздний вечер — промозглый и дождливый, какие обычно бывают лишь к концу осени. Моав покрепче закуталась в курточку и, не глядя по сторонам, двинулась по тропинке.

Деревья блестели мокрыми стволами, переплетенные лианы с увядшими листьями висели порванным кружевом, среди них едва можно было различить хрупкую фигурку эльфы. Она брела через залитый дождем лес медленно и неуверенно, то останавливаясь, то снова заставляя себя двигаться вперед. Спутанные белые волосы налипали на лицо, но она не отводила их. Скрестив руки на груди, как будто обнимая маленькое невидимое тело, она тихо разговаривала с еще не родившимся дитям, напевала ему, улыбалась ласковой улыбкой. Вскоре она вышла на поляну с огромными деревьями, чьи намокшие, потрепанные осенью ветви упирались в самое небо. Могучие сикоморы, матери всех деревьев, они стояли в круг, мокрые, черные, и как будто враждебные. Несчастная эльфа поежилась и с выражением испуга провела глазами от корней до верхних веток. Тишина и огромность… Но делать было нечего: быстро утерев лицо, она подошла к самому высокому дереву.

Земля у ствола немного просела, в выемке стояли лужи, под ногами хлюпала грязь. Моав опустилась на колени прямо у самых корней дерева и растерянно заплакала. Ее плечи жалобно подрагивали, всхлипы были тихими и тоже жалобными. Некоторое время она плакала, не в силах успокоиться, потом рыдания ослабели. Зябко вытянув руки, Моав положила их на толстый узловатый корень. В болезненном оживлении она стала гладить корни, ствол сикоморы, одновременно лихорадочно шепча что-то на эллари, выражение страдания застыло на ее лице так, что казалось, оно там навечно. Она плакала, водила ладонями по коре, обращалась к нему, умоляя, но ничего не происходило: дерево продолжало возвышаться на ней величественной и бесстрастной громадиной. На лице эльфы отразились отчаянье и растерянность, некоторое время она еще пыталась упросить элефту, когда же стало ясно, что все бессмысленно, тяжело поднялась. Но сдаваться она не собиралась: пошатываясь, вся в грязи, насквозь мокрая, она побрела к следующему дереву, но, увы, и здесь ждала неудача. Великая мать деревьев не слышала ее. Ничего не происходило.

Дождь усиливался, начинало темнеть. Моав продолжала переходить от дерева к дереву, от постоянных рыданий и холода она обессилела и то и дело спотыкалась, костюм и руки были в грязи. Если бы кто-то увидел ее сейчас, то принял бы за бродяжку, так она была жалка. Она боролась неистово, убеждала и умоляла, но, в конце концов, силы ее иссякли: сидя на земле под очередным деревом, она прислонилась к мокрому стволу, он был твердым и скользким, по нему струйками стекал дождь. Закутавшись в тонкую куртку, эльфа закрыла глаза, застыв под деревом, и лишь иногда резко вздрагивала. Сумерки окружали ее, проглатывая, осенняя ночь опускалась на Серебристый лес.

Внезапно Моав открыла глаза и, дернувшись, оглянулась по сторонам, будто ища кого-то. В этот же миг где-то наверху послышался негромкий звук. «У-ху…» Скользя ногами по грязи, она поспешно поднялась и принялась осматривать кроны деревьев. Звук повторился: он доносился с дальнего конца поляны. Эльфа побежала туда. Вскоре она увидела то, что искала: на высокой ветви одного из деревьев сидела сова, черный вытянуто-круглый комок на фоне неба. Моав метнулась к дереву, на котором она сидела: оно было моложе остальных, с почти гладкой корой. Эльфа бросилась к его корням, упав подле них. Ее безучастность как ветром сдуло, слова сыпались с ее уст и были полны мольбы и отчаянья. Едва заметное шевеление над головой привлекло ее внимание, она взглянула вверх, и лицо ее просияло: ветви элефты, только что голые, были покрыты круглыми розовыми плодами. Моав изо всех сил обхватила дерево руками и прижалась к коре…

Всю ночь просидела она у корней могучего дерева, уходящих на неведомую глубину, говорила с ним, упрашивая беречь ее дитя, питать его соками, поднятыми из жирной земли. И дерево услышало ее мольбы… Тусклый рассвет застал Моав свернувшейся мокрым комочком в сплетенных корнях. Она тихо всхлипывала во сне, дрожа от холода. Она, наверное, и сама не знала, сколько пролежала так — дождливый сентябрьский день превратился в непреходящие сумерки без утра и вечера. Когда она встала, то едва держалась на ногах, но лицо ее было спокойным. Утерев мокрое от дождя и слез лицо, она в последний раз прижалась к шершавой коре и медленно побрела прочь от рощи, к храму. У его стены, переминаясь с ноги на ногу под дождем, ее ждала верная лошадка.

Глава 17. Связанные навсегда

После того, как эльфа безо всяких объяснений исчезла, на Сигарта накатила тоска. Он пытался вести себя так, будто ничего не случилось, будто встреча с Моав была лишь сном, приятным, чарующим, но все-таки сном, однако то, что прежде наполняло его жизнь ощущением счастья, больше не радовало его. Что-то изменилось в нем — раз и навсегда. Он напоминал себе дерево, вырванное с корнем из родной земли и брошенное засыхать. Не зная, то ли продолжать путь в Цитадель, то ли ждать, надеясь, что эльфа все-таки вернется, он бродил по лесу, то и дело возвращаясь на то место, где в последний раз видел Моав. В конце концов, он решил подождать — ведь до сих пор она всегда возвращалась!..

Он просидел на месте больше недели, но от эльфы не было ни слуху ни духу. Дожди не прекращались, они казались бесконечными — унылые и холодные, слишком холодные, как для конца сентября. Они заливали все вокруг, размывали дороги, превращая их в сплошную грязь. Сигарт продолжал ждать… Однажды он проснулся дождливой зябкой ночью от того, что явно почувствовал — на него смотрят. Он вскочил на ноги. Перед ним, закутавшись в куртку, неподвижно стояла Моав. Ее лицо осунулось, как после изнурительной болезни, заострив скулы, взгляд был пустым, тонкая кожа стала почти прозрачной. Проливной дождь потоками стекал с одежды ей под ноги. Сигарт понял — она вернулась. На этот раз насовсем. Быстро подняв с земли еще теплую жилетку, он обвернул ее вокруг Моав.