Год багульника. Осенняя луна - Джен Коруна

Она умолкла, отвернувшись от брата. Несколько мгновений она стояла так. Сердце Иштана сжалось — в ее позе, в надломленном наклоне головы, в болезненной напряженности хрупкого тела было столь ясное ощущение страха и беспомощности, что ему и самому стало страшно. «Точно сбитый цветок! — мелькнуло у него в голове. — Еще живой, но уже обреченный на угасание…» Моав глубоко вдохнула и, взяв себя в руки, снова развернулась к нему. Было видно, что ей с огромным трудом удается сохранять видимость спокойствия. И тем не менее, она продолжила:

— Озеро ответило на все мои вопросы — и о новом Иннарисе… — она запнулась, сглотнула, — и о моем авлахаре. Две зимы я искала его, я обошла весь Риан, я перешла через горы, в Галлемару, и, наконец, нашла его.

— Но почему ты никому не сказала о том, что разгадала, о ком говорило пророчество?!

— Князь Сиэлл-Ахэль давно мнит себя избранным — если бы он узнал тайну Озера, он бы просто уничтожил Сигарта! А он узнал бы наверняка — он способен читать мысли, я уверена. Открой я Сигарту его судьбу, эта хитрая рысь тут же догадалась бы обо всем! Вот почему новому Иннарису не стоит знать ни кто он, ни где спрятана Полночная Молния, пока не пробил его час.

Она опустила глаза, собираясь с силами, затем сказала:

— Я дала ему знак Эллар — теперь Полночная Молния откроется в его руке, а у нас появится надежда.

— Но как ты это сделала?! — изумился Иштан. — Лишь дети луны могут носить печать Эллар: любого другого ее свет убьет, только лунная вода коснется его губ!

— Но ведь не убила же, — тихо ответила Моав. — Я разбудила его эльфийскую сущность: открыла его сердце для любви, чтобы свет Эллар смог найти к нему дорогу, не навредив ему.

Иштан понурил голову.

— И ты для этого стала его кейнарой?..

Моав ничего не ответила, быстро отвернулась в сторону, потупив глаза. Горячий голос снова заставил ее снова взглянуть в лицо брата:

— Послушай, ты ведь и так уже многое сделала для Риана! — пылко заговорил он. — Пусть новый Иннарис теперь сам позаботится о себе! Возвращайся в Рас-Сильван!.. Я все знаю: это пророчество — про Иннариса и его авлахара… Но, может, это не так уж и необходимо! Поедем домой, пожалуйста!..

Бросив последнее слово, он замолк. Моав не шевелилась — лишь покачала головой и, снова опустив глаза, чуть слышно проговорила:

— Я не могу… Я должна быть с ним.

Что-то в ее движении и словах показалось Иштану странным. Он вздрогнул и пристально вгляделся в опущенное лицо. Догадка, точно молния, поразила его.

— Ты любишь его, Йонсаволь?!.. — точно не решаясь верить собственным словам, прошептал он.

Моав подняла глаза — ни до, ни после этой ночи Иштан никогда не видел такого взгляда. Некоторое время оба молчали; Иштану показалось, что это молчание длилось вечность.

— А если он не придет? — наконец, тихо спросил он. — Если он решит остаться в Сиэлл-Ахэль?

— Я верю в него! — с жаром воскликнула Моав. — Он придет!

Тишина снова повисла над поляной. Наконец, Иштан заговорил; ему казалось, что за эту ночь он повзрослел на много лет, навсегда покинув беззаботное детство…

— Хорошо, я отдам ему Полночную Молнию, если на то воля Эллар. И пусть богиня ведет его руку!

В следующий миг он нахмурился.

— Но почему ты не пришла в Рас-Сильван, а вызвала меня сюда?

— Отец не отпустил бы меня, — горестно ответила Моав, — ты же знаешь, какое у него виденье, он бы все сразу понял. К тому же…

— Что, к тому же?

— Ничего — просто не хочу ранить его лишний раз.

— Ладно, будь по-твоему.

Он медленно взял меч из рук Моав и накрыл тканью — таинственный свет погас, на поляну снова опустилась осенняя ночь. Иштан взглянул на сестру — в тусклом свете луны она выглядела совсем юной. Ему показалось, она хочет еще что-то сказать, но не решается.

— Я могу еще чем-нибудь тебе помочь, сестренка? — тихо спросил он.

Моав нерешительно подняла глаза.

— Да, есть еще одна вещь…

Она говорила так робко, что Иштан сразу понял — эта просьба для нее едва ли не важнее первой. Неужели сестра сомневается в том, что он выполнит любое ее поручение? Особенно теперь! Он чувствовал, что готов сейчас же умереть ради нее! Собравшись с силами, Моав проговорила:

— Я хочу, чтобы ты стал для него братом так же, как был для меня, чтобы ты помогал ему во всем, как помогал бы мне.

Иштан застыл, глядя на нее так, будто видел впервые. Он ожидал чего угодно, только не этого. Простить убийцу своей сестры, полюбить как брата, а если надо, пожертвовать ради него жизнью — Иштану казалось, что это выше его сил! Моав внимательно наблюдала за ним. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, оценивая.

— Если ты откажешься, я пойму тебя — ты не обязан этого делать, — поспешно сказала Моав.

Иштан жестом остановил ее — он принял решение.

— Я сделаю все, как ты хочешь, — в предрассветной тишине его голос звучал ясно и твердо. — Клянусь богиней!

Он поднес пальцы к губам в знак клятвы. Моав благодарно взглянула на него, но следом по ее бледному лицу пробежала судорога, словно от боли.

— И еще…

— Что еще? — тревожно спросил Иштан, беря ее за плечи.

— Еще я хотела попросить, чтобы ты все рассказал Кравою, — она с трудом перевела дыхание, — но лишь после того, как будет открыта Полночная Молния…

— Но это жестоко, Моави! Подумай, какую боль ты причинишь ему!

— Он имеет право знать!

Иштану не оставалось ничего иного, кроме как покориться — вздохнув, он коротко кивнул. Моав вдруг потупила глаза и добавила:

— И вот еще, возьми… Передашь это ему, хорошо?

Она подняла руки к шее, сняла медальон на цепочке и быстро вложила его в руку брата. Иштан снова кивнул.

— Только помни, ни слова ему о нашей встрече до того, как Нар-Исталь не найдет своего владельца! И никому ни слова, слышишь! Сигарт должен стать первым, кто узнает о возвращении Полночной Молнии. Ни отец, ни Кравой, лишь он один!

— Я все понял, — коротко ответил веллар.

Его юные глаза стали серьезными от осознания огромной ответственности, лежащей на нем, однако долго он не продержался — стоило ему лишь вспомнить, что он видит сестру в последний раз, как у него начинали дрожать губы. Он откашлялся, силясь побороть подступающие к горлу слезы, и неестественно громким голосом спросил:

— И куда ты теперь?

Эльфа опустила глаза.

— К нему… В Сиэлл-Ахэль.

Иштан уронил голову на грудь; слезы уже явно дрожали в его глазах.

— Я горжусь тем, что у меня такая сестра, — только и смог прошептать он.

Моав порывисто обняла его, спрятав голову у него на груди. Иштан шептал ей нежные слова, и нахлынувшие слезы застилали его всегда такие зоркие глаза. Остаток ночи они просидели рядом, наперебой вспоминая приключения своего далекого детства в Рас-Сильване: в преддверии близкой разлуки им хотелось говорить только о светлом и радостном. Вскоре небо стало синим, вместе с ним стало синим все вокруг, а затем начало светать.