Если враг не сдается - Михаил Нестеров

Литвинов...

Ну надо же, щурился Миротворец. Чего он там говорит? Игорь даже закрыл глаза, вслушиваясь... А вот это плохо, подумал он, разобрав слова снайпера. Очень плохо. Видимо, долгое ожидание пары разведчиков начало нервировать боевиков и в конце концов внесло свои коррективы в их пассивные действия. Литвинов, посоветовавшись с тощим, но, судя по всему, жилистым «уродом», на правах командира отрядил пару человек в охранение на единственный оставшийся без внимания участок.

Мельников, приготовившись, прижался к земле, раскинув руки. В правой руке бесшумный пистолет, в левой — тридцатисантиметровый стреляющий нож с длинным лезвием. В гарде рукоятки прорезан визир, а над стволом пристроена мушка. Впрочем, с близкого расстояния, держа этот «крайний случай разведчика» рукояткой вперед, тщательно прицеливаться вряд ли доведется. Сейчас в нем самое ценное — это крепкий и острый, как бритва, массивный клинок, матово отсвечивающий под луной.

Два боевика, в одном из которых Мельников признал славянина, одетого в униформу, а в другом не без удивления распознал стройную фигуру женщины, шли прямо на него. Если попрут через холм, то обязательно наступят А если обойдут, то вскоре наткнутся на амуницию спецназовцев. Но прежде могут обратить внимание на следы, оставленные Миротворцем.

Эти уроды идут на пост, размышлял Миротворец. И раньше, чем через час, их не сменят. Или не хватятся — там видно будет. Значит, час. А может, и два. Хорошо бы два часа. К этому времени Ротвейлер уже должен будет «отморзиться» в штаб.

Пятнадцать шагов до холма, который и впрямь мог стать для Мельникова могильным.

Десять шагов...

Игорь затаил дыхание. Жаль, нельзя приподнять голову и хотя бы одним глазком глянуть на обстановку в лагере. Сколько там человек? Может, рассосались?

«Да, блин, азарт сильнее страха». Сейчас Миротворец, на которого если не наступят, то возьмут в кольцо, сравнил себя с гранатой со спиленным замедлителем: отлетит рычаг запала, и сразу же раздастся взрыв. Никаких тебе отсчетов времени, никаких четырех секунд. Одну такую он подбросил подозреваемому в бандитизме чеченцу. Вскоре по району поползли слухи: мол, подорвал себя, обороняясь от федералов. Героическая личность, что и говорить.

Ну давайте, суки, обходите меня справа или слева. Вот с дерева смотрюсь я неплохо: грудью на «могиле». То ли обнял ее, горюя о давшей дуба подруге, то ли вылез погреться под полуночной луной.

Спокойно, спокойно, не психуй. Они уже в шаге от тебя...

Суки, справа обходят. А я влево смотрю.

Боевики шагали не в ногу. Шелест сухой травы под их шагом походил на поступь медведя: всё же ступали они осторожно. Но почти вплотную к затаившемуся разведчику. В какой-то миг Мельникову показалось, что они остановились — резко, словно напоролись на невидимую стену. И он инстинктивно еще сильнее сжал рукоятку ножа; когда кончатся патроны, он отбросит бесполезный пистолет, умерит хватку, чтобы доработать клинком в привычной расслабленной манере.

Внутренний таймер спецназовца ворочал цифры. Еще одно мгновение — и пора начинать.

Антон Соколов был родом из Питера. Вот уж где белые ночи! С серебристыми сумерками этого края не сравнить. Хотя сейчас луна позволяла безошибочно ориентироваться на местности; к тому же этот путь был уже знаком Ротвейлеру.

Антон бежал налегке — выкладку и всё лишнее заблаговременно скинул. При себе имел автомат, пистолет и пару ножей, включая НРС — «нож разведчика стреляющий», в торец которого было встроено стреляющее устройство под 7,62-миллиметровый бесшумный патрон СП-4.

Вот и знакомая песчаная грунтовка, ведущая к поселку. Десять минут бега по ней, и Антон достиг развилки: свернул налево и, ставя ноги «елочкой», легко преодолел семидесятиметровый подъем на высотку, с нее углубился по распашке в ельник. Он шел тем же маршрутом, что и утром. Вот сейчас снова настала пора сворачивать, чтобы перейти «железку» и выйти на автомобильную дорогу.

Шесть километров до «тройки». Всего-то полчаса по прямой, учитывая сходы с дороги при появлении машин. А те загодя обозначали себя ярким светом фар.

Дорога.

Машины.

Неизвестно, что толкнуло Антона на этот шаг, — вряд ли желание побыстрее добраться до «тройки». Больше всего он думал о своем товарище, который находился в окружении двух десятков террористов. Вот его он хотел поскорее освободить из этого окружения. Одним словом, Соколов руководствовался порывом — наверное благородным. И еще одна причина: он своими глазами видел труп молодого спецназовца, видел чеченских террористов, но до конца поверить в это мешала некая фантастичность, нереальность, невозможность происходящего. Видел и не мог поверить. Казалось, обманывали глаза. Что сказалось на ответственности, возложенной на него старшим сержантом Мельниковым.

Будь он в другом месте, в той же Чечне, где он провел три месяца, он бы ни за что не поднял руку, останавливая машину. Он оставил без внимания то, что жест вооруженного человека в камуфлированной униформе мог быть воспринят водителем как агрессивный. Ладно бы Антон стоял на обочине или шел по ней. Он резко шагнул из кустов. А до третьей базы, обустроенной в брошенной деревне, оставалось всего пять километров. Обычно в таких случаях деревенские говорят: смерть позвала.

Водителю «КамАЗа» с прицепом показалось, что военный не собирается останавливаться, что попрет дальше наперерез: столько придурков на дорогах — и пеших, и за рулем. Он даже не успел разглядеть, вооружен тот или нет. Он ударил по тормозам и дернул руль, пытаясь избежать возможного наезда. И груженный лесом прицеп, скользя и складываясь на предательской скользкой песчано-галечной дороге, подмял под себя Ротвейлера спаренными колесами.

Над Антоном склонился водитель. Изо рта бойца выкатывалась кровавая пена, губы что-то шептали. Шофер взял спецназовца под мышки и оттащил в придорожные кусты. Заняв место в кабине, дал газу — подальше от этого места, подальше от греха. Хотя, успокаивал он себя, держа дрожащие руки на баранке, греха на нем мало.

Еще неизвестно, кто бросился под колеса «КамАЗа» и что бы он натворил с оружием в руках. Из воинских частей сейчас бегут и по одному и пачками. В основном — с оружием. И нередко имея за собой несколько трупов сослуживцев.

50

Василий Червиченко остановился, всматриваясь. Грета Брасас, шедшая слева, повернула голову и вопросительно приподняла подбородок: «Что?» Хохол чуть слышно матюгнулся. Этот березовый пень, что виднелся примерно в семидесяти метрах отсюда и в ста от лагеря, в который раз заставил боевика напрячься. В нем ему постоянно мерещилась увязшая по плечи в трясине человеческая фигура. И сейчас он смотрел на пень, а не себе под ноги, где в шаге от него притаилась смерть.

Ничего, маякнул он латышке, у которой, как у поэтессы, на шее был повязан платок.

Боевики продолжили движение и дали Миротворцу перевести дух.

Сначала он быстрым взором оглядел лагерь и покачал головой: в центре его стояли трое, включая командира рейдовой группы и, по-видимому, командира банды, тощего «урода», как он окрестил Адлана Магомедова, у которого на груди висел короткий автомат; остальные были вооружены «калашами». Потом обернулся на Червиченко и девушку, которые успели отойти метров на двадцать.

«Вот невезуха!» — снова ругнулся Мельников. Эта пара шла прямиком к тому месту, где лежали его куртка и автомат, пара «разгрузок».

«Почему они не смотрят себе под ноги?» — недоумевал Миротворец, подавляя желание немедленно пуститься вслед за Хохлом и Гретой. Они шли буквально проторенной дорожкой; сухая трава, где пару раз прополз спецназовец, запечатлела его следы. Не очень заметные, правда. Что существенно повлияло на дальнейшие действия Миротворца. Они, размышлял Игорь, не настоящие егеря, и следопыты из них хреновые. Может, они не на пост, а трахнуться идут? За такими можно следовать на расстоянии двадцати-тридцати шагов. Что он и делал. Только не шел, а проворно, как ящерица, полз. Полз и понимал, что, оставаясь незамеченным этой парой, он демаскировал себя перед тройкой боевиков, оставшихся в лагере. Один лишь взгляд, и его обнаружат по движению. И останавливаться нельзя: отпустишь караульных, и они, обнаружив амуницию спецназа; поднимут тревогу.

Вот гады! Кажется, ускорили шаг.

Мельников на затылке, на спине чувствовал чужой взгляд. Об азарте забыл, сейчас играл у себя на нервах. Вот главный момент. Он быстро оглянулся: Литвинов стоял к нему спиной, Магомедов — вполоборота, их третий товарищ неторопливой походкой удалялся в противоположном направлении. Спецназовец приподнялся на локтях, вставая на одно колено, и сделал шаг. Потом второй, медленно выпрямляясь. Третий, четвертый... Он шел, припадая на полусогнутые колени, точно и по своим следам, и по следам боевиков. В отличие от них он замечал всё: вот впереди резко выпрямилась сухая травинка, подмятая ботинком, еще одна; вот на свободном от травы участке заблестела в оттиске рифленой подошвы вода... И шел он быстрее Червиченко и Греты Брасас, он догонял их. И страха не чувствовал. Может, всё же азарт? Или в этот раз нервы оказались сильнее страха? Он шел в открытую и с каждым шагом визуально сливался с двумя боевиками; вместе они представляли единую группу. Вряд ли из лагеря разберешь, два человека идут или три. Главное — вместе, рядом. А детали съедал призрачный лунный свет.