Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

бакинского гарнизона и некоторые части старой армии, временно пребывавшие в Баку.

Зашагали по улицам обросшие бородой, в видавших виды шинелях, в стоптанных сапогах бывшие солдаты царской армии, присягнувшие советской власти и ныне ставшие под знамена Красной Армии.

Солдатушки,

Бравы ребятушки,

Где же ваши жены? —

затягивал одинокий высокий голос старую, овеянную пылью пройденных дорог русскую солдатскую песню.

Наши жены —

Ружья заряжены! —

подхватывал согласный мощный хор солдатских голосов, и песня завершалась дерзким посвистом.

Газанфар прислушивался. Хорошая песня!.. Бывало солдаты уже давно скрылись из виду, а песня все еще звучала в его ушах:

Солдатушки,

Бравы ребятушки,

Где же ваши жены?..

В один из этих дней, вырвавшись на часок из штаба, Газанфар забежал навестить Арама и Розанну.

За стаканом чаю поговорили о делах… С каждым днем прибывают силы Красной гвардии, с каждым днем растет мощь регулярных частей. Дела идут хорошо!.. Лицо Газанфара сияло радостью.

— Ну как, теперь пора найти себе жену? — спросила тетя Розанна и лукаво взглянула на Газанфара. — Ведь князю Львову твоему уже каюк!

— Жену?.. — переспросил Газанфар и весело пропел: — Наши жены — ружья заряжены!.. — И по-солдатски дерзко присвистнул, заставив Розанну прижать ладони к ушам и укоризненно покачать головой.

Песню эту, полюбившуюся ему, Газанфар теперь напевал частенько, ибо было в ее бодром напеве и дерзком посвисте что-то от духа смелого русского солдата, с которым шел теперь Газанфар плечом к плечу и с которым предстояло ему еще пройти длинный путь и свершить немалые дела.

Молитвы

Провокационные слухи носились по Крепости.

Одни говорили, что в Бакинском совете засели русские и армяне, готовящие декреты, направленные против азербайджанцев; другие — что азербайджанцы сами готовы выступить против Совета. Слухи эти распространялись мусаватистами: в любом случае они настраивали азербайджанцев против Бакинского совета.

Людей охватила тревога. На набережной, в богатых торговых рядах, на базарах стали закрывать магазины и лавки.

Шамси гнал от себя эти слухи — все равно не разобраться, кто прав! Со слухами же — Шамси это знал по горькому опыту — надо быть осторожным: он уже поплатился однажды, тринадцать лет назад, когда, поддавшись дьявольским слухам о том, что армяне хотят уничтожить азербайджанцев, был втянут в резню и потерял Балу-старшего. Ах, Бала!.. Сколько было б теперь мальчику? Пятнадцать лет и тринадцать — двадцать восемь лет. Умный был мальчик, с ранних лет понимал толк в коврах и в торговле, был бы теперь опорой отцу… Окровавленный труп Балы-старшего сохранился в памяти Шамси с такой болезненной яркостью, будто с той ужасной поры прошло не тринадцать лет, а всего лишь тринадцать дней. Ах, Бала, родной сын, первенец!.. Нет, нет, он, Шамси, больше не склонен ввязываться в кровавые истории. Ни в коем случае! Разве он солдат или кочи какой-нибудь, а не солидный торговец? Бог с ними с этим Бакинским советом, с армянами, с большевиками! Только б аллах оградил от невзгод его самого, и всю семью его, и прежде всего Балу-младшего — едва ли родится на старости лет еще третий сын.

Шамси гнал от себя тревожные слухи, но они, помимо его воли, назойливо, неумолимо вползали в уши, наполняли сердце тоской.

«Азербайджанцам будет теперь хорошо!» — вспоминал он с горечью и злился на себя за то, что без конца, как попугай, твердил эти слова надежды, меж тем как тучи, вместо того чтобы рассеяться, сгущались.

Он был поэтому очень обрадован, узнав, что новый губернский казий созывает во дворе большой Таза-пир-мечети собрание и, наряду с мусульманами, особо приглашает граждан немусульман, чтобы выяснить и мирным путем рассеять все общественные недоразумения. «Если таковые недоразумения вообще существуют», — предусмотрительно оговаривался казий в воззвании.

Шамси испытывал гордость: духовные пастыри мусульман пеклись не только о благе единоверцев, но и о благе всех остальных народов.

Надев праздничный костюм, Шамси отправился на собрание. Он пришел задолго до назначенного часа, но во дворе мечети уже толпился народ. Шамси встретил здесь немало знакомых купцов и лавочников — все они, как и он сам, встревожены были слухами. В ожидании начала собрания Шамси степенно прохаживался по двору.

Ах, мечеть Таза-пир!

По святости она, конечно, не могла идти в сравнение с древнейшей Сыпык-кала-мечетыо, матерью всех мечетей города, или с бескупольной древней Лезги-мечетью, или с Гилек-мечетью с двумя куполами. Но зато какой красоты была эта новая Таза-пир-мечеть, расположенная на чистом просторном дворе, окаймленном оградой! Все в ней казалось Шамси нарядным и гордым: двор, поднятый над грязной улицей, само здание, мощный купол над ним и два стройных минарета, уходящие в небесную голубизну для того, казалось, чтобы приблизить низкую бедную землю к чертогам аллаха.

Собрание открыл казий. Он призвал всех верующих в единого бога к мирному дружескому сожитию.

За ним в том же духе выступил чернобородый армянский священник в лиловой рясе, с золотым крестом на груди. Он говорил по-азербайджански, чтоб подчеркнуть свое расположение к азербайджанцам. Шамси, однако, попался на удочку — на миг глаза его увлажнились от умиления. Правда, он тотчас взял себя в руки, вспомнив про Балу-старшего.

Потом выступали русский протоиерей, еврейский казенный раввин, персидский консул, члены азербайджанского и армянского национальных комитетов и затесавшийся среди них представитель левых эсеров, речи которых, впрочем, Шамси никак не мог понять.

Выступил также Абдул-Фатах. И Шамси был горд, что его друг выступает на таком важном собрании.

Все сходились на одном: да будет мир в родном городе!

Мысль эта казалась Шамси мудрой, и очень было ему приятно, что обошлись на этот раз без тех ожесточенных споров и криков, какими в последнее время обычно сопровождались собрания и митинги.

Но особенно пленило Шамси решение устраивать подобные мирные смешанные встречи возможно чаще. Тут же были назначены два ближайших собрания: в воскресенье — в ограде армянского собора, а в следующую пятницу — снова во дворе Таза-пир. Шамси ушел домой успокоенный.

Он и в дальнейшем не раз посещал подобные собрания — они, казалось, отдаляли опасности, надвигавшиеся со всех сторон. Кто знает, быть может, в самом доле тучи развеются? Разве не говорят: если аллах захочет — родит и мужчина? Ходить за ограду армянского собора Шамси все же остерегался…

— В такое время всем людям надо молиться, — объявил Шамси домочадцам в один из этих дней. — Молитвы отвращают беды от мусульман.

Стремясь угодить мужу, Ана-ханум пять