В паутине сладкой лжи - Каролина Шевцова

Осознание было сродни удару по голове. Быстро и радикально.

Тебе когда-нибудь делали больно, Барбара? Хотя о чем я, ты маленькая девочка и я надеюсь, что никогда не испытаешь того, что чувствовал тогда я. Агонию. Агонию моих чувств, разносившую тоску от сердца дальше по стылым венам.

Они говорили обо мне, Барбара. Не шепотом, без стеснения, не боясь быть услышанными. Говорили так, будто разделывали кусок мяса ржавым ножом. Особенно она. Я до сих пор помню тот ее голос, глухой, проникающий под кожу, он не оставил мне надежды, что все это сон. Нет, все серьезно, все именно так, пьеска, написанная на чистовик и сыгранная в замшелом театре для одного единственного зрителя — меня.

Я оценил ее таланты, Барбара. Сполна. Моя Тина — великолепная актриса. И сколько омерзения, сколько брезгливости было в ней каждый раз при упоминании имени Андрея Воронцова. Как если бы она описывала программу цирка уродов. Я вдруг встал в один ряд с криворуким карликом, бородатой женщиной и мальчиком с лицом обезьяны. Я был среди них, я был тем самым уродом, Барбара. Я был там.

— И что ты сделал?

Андрей вздрогнул, ощутив на своем плече чью-то руку. Позади него высилась фигура медсестры, той самой, что накануне оформила русскую девушку после ДТП. Белый халат казался чем-то неестественным в темной палате, лишним, плохим. Хотелось махнуть рукой и прогнать призрачную фигуру прочь. Но медсестра не думала уходить, вместо этого она пристально изучала Андрея Воронцова, будто требовала закончить свой рассказ. И Андрей сдался. Отвернувшись в сторону окна, за которым все эти часы лил дождь, оплакивая сказку всеми преданного дракона и беспринципной, жестокой звездной девочки, он произнес:

— Я отдал должное ее трудам. Жалкий уродец, тот самый криворукий карлик захлопал в ладоши. И я хлопал. И хлопал. И хлопал…

Глава 13. Один против всех

— А что она сказала, когда увидела тебя?

— Ничего.

— А что сказал этот, муж твоей сестры?

— И он ничего.

— А как они оправдались, они же сказали хоть что-нибудь?

— Ну… я бы поставил вопрос иначе. Не важно, что они сказали. Важно, как они молчали.

Он молчал, ошарашенно оглядываясь по сторонам. Она…была удивлена и даже как-то заикалась поначалу, но с каждым словом обретала все больше сил, чтобы со всех своих щедрот отсыпать мне земли на могилку. Из нее вышла бы идеальная Воронцова. Породистая.

Фантазии Виктора хватило на пару минут, пока его не перебила Тина и не рассказала про их коварный план. Не сильно продуманный конечно, рассчитанный на дурака, как раз такого как я.

Все было подстроено с самого начала. Единственное, что было правдой — Тина действительно работала в доставке. А все остальное сделал я сам. Перетащил в офис, доверил все дела, все документы, все, что у меня было.

Виктору хватало дотошной въедливости, чтобы растянуть свой план на годы, но так не вовремя влюбившийся я, облегчил ему работу. Я так слепо доверял Алевтине, что перестал смотреть, что за контракты она мне приносит и расписывался там, где стояла аккуратная галочка — тонкий след от карандаша. А потом она стала подкладывать в ежедневные отчеты по одной-две лишних страницы, которые так ловко соединялись в договоры дарения и уступки.

В офисе бы никто не удивился смене руководства, ведь к тому моменту, Виктор бы стал моей точной копией. Одна фамилия, одна манера говорить, один рост и даже костюмы — одни на двоих. Осталось совсем малое — найти союзника. Гринберг отпал сразу, нас с ним слишком многое связывало. Перетянуть на свою сторону Леру? Слишком долго, слишком непредсказуемый результат. А потому он решил нанять кого-то подходящего на должность моего секретаря и так вовремя увидел связь между мной и Алевтиной тогда в офисе. Как охотничья собака встал в стойку, почуяв след добычи, и сделал свой главный забег.

Это все рассказала мне Тина. Без пауз, на одной ноте, глядя прямо мне в глаза. И закончив, пошатнулась, оперлась рукой о корявый стол, замерла:

— Теперь вы знаете все. Витя, ты можешь не платить мне, не надо, просто уходи. Вы оба уходите, мне, правда не хорошо.

Крючковатыми, вдруг показавшимися не по возрасту морщинистыми, пальцами она держалась за столешницу и кашляла. Или делала вид, едва ли я мог ей поверить, даже проткни она себя ножом — лгунья. Насквозь фальшивая лгунья.

Я помню, как пошел на кухню и налил из графина воды в маленькую чашку с щербинкой. Я пил медленно, плотно прижимая губы к стеклу. Потом вода закончилась, и я стал тянуть из чашки воздух, как когда-то в детстве, когда вся жизнь была понарошку. Время стремглав понеслось вперед, не обращало внимание на мои попытки хоть немного притормозить, растянуть этот час, дать мне лишнюю секунду, чтобы, наконец, прийти в себя.

Второй стакан я вылил себе на голову, нагнулся вперед и одним движением опрокинул его, ощущая, как струи теплой воды стекают по затылку, шее и костюму. Помню, как поставил пакет из ювелирного на заляпанную скатерть. В плотную ткань въелись пятна еды и воска, но я их не замечал. Все мое внимание занимал ужасный цвет скатерти. Зеленая. Господи, она была до омерзения зеленая.

В комнате все было по-прежнему: Тина, Виктор, стол и куцый диван. С опозданием понял то, что должен был увидеть с самого начала: слишком бедный интерьер, кухня на несколько хозяек, куча пар обуви на пороге, куча шапок в коридоре. Тина снимала только комнату, делила квартиру с другими людьми, не друзьями и не родственниками.

Ну конечно, как же дурак…

Виктор искал человека, который будет заинтересован в том, чтобы растоптать меня, сровнять мой прах с землей. Не за деньги, но для личного удовольствия. То есть, деньги в этой странной сделке тоже присутствовали, но руководили Тиной совсем другие порывы. Мой зять подобрал идеального игрока для своей партии. Два ключевых пазла — я и она.

Я ее любил.

Она меня ненавидела.