Отверженный III: Вызов (СИ) - Опсокополос Алексис

Мной уже заинтересовались. Конечно, совсем уж сильные заклятия показывать на поединках и тренировках не стоило, но за то, что случайно не рассчитаю силы и раскрою себя, можно было не переживать. И значит, все силы можно было бросить на организацию побега. Ну и часть их — на получение путёвки на турнир.

Пока возвращался в учебный корпус, думал об Агате, наших отношениях и о том, какие мы с ней наивные — думали, что никто, кроме товарищей по учёбе, не знает о нашем романе. А знали, как выяснилось, все. И в том числе грозная пани Митрош. Это меня особенно поразило. Агата ужасно боялась, что наставница узнает о наших отношениях и о том, что я иногда ночую в медпункте. А пани Митрош не просто знала, но ещё и защитила нас от санкций со стороны руководства центра. Это было поистине удивительно.

Разумеется, Агате я решил не рассказывать о том, что наша с ней тайна на самом деле тайной не является. Девушкой она была впечатлительной, поэтому не стоило ей добавлять стресса в и без того непростой ситуации. И вообще, надо было теперь как-то разбираться в наших отношениях. Прошлая ночь всё сильно запутала.

С одной стороны, особых чувств я к Агате не испытывал и собирался с нашими отношениями потихоньку покончить, но с другой — она была невероятно привлекательной девчонкой и очень умной. И похоже, она была в меня влюблена. Либо внушила себе это. Так или иначе, после ночи, которую я провёл с ней, осознавая себя Романом, а не Робертом, я уже ощущал некоторую ответственность. Теперь просто взять и расстаться с ней я не мог. Да и, признаться, уже не сильно-то и хотелось — очень уж яркой получилась эта ночь.

После обеда нам сделали положенные инъекции. Хоть я и настроил себя на том, что это для меня больше не несёт опасности, но всё равно нервничал. После процедуры до самого вечера вспоминал то детали нашего дома в Павловске, то последний разговор с Милой в подробностях, то телефон Милютина. Но к моей радости, память не подводила, а мысли о том, что это не обязательно должно действовать быстро, я отгонял.

Так как Агата ещё накануне вытрясла с меня обещание, что ночевать я буду у неё, то сразу же после ужина мы вместе отправились в медпункт. Раньше у моей подруги и мысли не возникло бы так рисковать среди недели, но теперь даже страх быть застуканной наставницей уступал страху потерять меня. Я же после разговора с Нидербергером вообще ничего не боялся.

Ещё за ужином Агата с возмущением поведала мне о том, что с ней флиртовал заместитель директора центра по административно-хозяйственной части — пан Ярош. И не просто флиртовал, а недвусмысленно предложил зайти к нему вечером в гости на чашечку чая и шоколадку. Войцех Ярош был одним из немногих поляков, работающих в Восточном. Лет ему на вид было не более тридцати, выглядел он привлекательно и, видимо, считал себя неотразимым, если думал, что одного приглашения на чай достаточно, чтобы очаровать девушку.

— Нет, ты представляешь, Роберт! Он решил, что я за шоколадку пойду к нему вечером! — продолжила Агата «тему дня» едва мы зашли в медпункт. — Представляешь? За шоколадку!

— Ну да, как-то несерьёзно, надо было хотя бы на торт приглашать, — пошутил я, но, как оказалось, неудачно.

— Ты полагаешь, за торт я бы пошла? — возмутилась Агата.

— Я полагаю, тебе надо остыть, — ответил я и поцеловал подругу. — Ты уже даже шуток не понимаешь.

— Если шутка дурацкая, то я отказываюсь её понимать! А Ярошу это так просто с рук не сойдёт! Если он думает, что раз не является преподавателем, то может себе позволить так нагло «клеить» курсанток, то он ошибается! Я это так не оставлю! Я завтра же всё расскажу пани Митрош!

Агата не на шутку распалилась, мне пришлось её обнять и ещё раз поцеловать, в этот раз долгим поцелуем. Сработало — после поцелуя подруга всё ещё хмурилась, но уже не возмущалась.

— Не надо ничего говорить пани Митрош, — сказал я. — Не стоит разжигать конфликт с Ярошем.

— Как это не стоит? — опять вспыхнула Агата.

— Так и не стоит. Ты ему что ответила?

— Чтобы засунул себе свою шоколадку в одно место!

— Я думаю, этого достаточно, чтобы он понял, что приглашать тебя больше не нужно. А если не понял и ещё раз пригласит, то я с ним поговорю.

— То есть, ты с ним поговорить можешь, а я пожаловаться пани Митрош не могу?

— Пойми, Агата, если ты расскажешь обо всём пани Митрош, Яроша, скорее всего, накажут. Несильно, конечно, но ему будет неприятно, и он попробует тебе отомстить, так как терять ему будет уже нечего. Скажи, ты хочешь, чтобы он в отместку рассказал пани Митрош, что я у тебя ночую?

Агата этого явно не хотела, поэтому ничего не ответила, лишь опустила глаза. А я продолжил доносить до неё свою мысль:

— А если я с ним поговорю и пообещаю рассказать о его выходках господину Нидербергеру, то ему будет что терять, и он оставит тебя в покое.

— Да, ты прав, — согласилась Агата. — Если он ещё раз со мной заговорит, я расскажу тебе.

— Умница! Я тобой горжусь!

Конечно же, я не переживал за то, что Ярош расскажет про нас пани Митрош. Я просто хотел избежать ненужного конфликта, так как был уверен, что в случае его развития, буду в нём задействован по полной программе. А мне было не до того — у меня оставалось три недели на сбор нужной информации и организацию побега. И на подготовку к турниру и победу в нём.

А в том, что турнир нужно было выигрывать, я не сомневался. Это стоило делать, даже если для этого мне пришлось бы использовать свои самые сильные навыки. Нидербергер ждал кубок, он мечтал о нём и хотел его заполучить во что бы то ни стало. Это я понял по его горящим глазам в момент, когда он говорил об этом кубке. Возможно, это было что-то личное, но меня это особо не интересовало. Я просто должен был добыть кубок для руководителя Восточного.

Я был почти уверен, что в случае моего поражения, разочарованный Нидербергер отправит меня в Краков или ещё куда-нибудь в тот же день. Он ведь обмолвился во время нашего разговора, что должен был это сделать незамедлительно, сразу же как узнал про мои способности. У него явно было предписание на такой случай. Но он его нарушил. И мне не стоило заставлять его сожалеть об этом поступке. Надо было добыть ему кубок. Я был уверен, что в этом случае смогу вернуться в Восточный и получить заслуженный отдых перед отправкой в Краков. Хотя бы сутки, в течение которых следовало бежать.

Конечно, чтобы совсем не подвергать себя риску, можно было убежать и до турнира, но я очень надеялся, что поездка в Белосток поможет мне раздобыть побольше информации. Поэтому решил рискнуть. Главное теперь было — выиграть кубок. В том, что я пройду отбор на турнир, я не сомневался.

Когда мы с Агатой закрыли тему любвеобильного заместителя Нидербергера, я хотел расспросить её о самочувствии после инъекции, но не успел — подруга неожиданно стала совсем уж серьёзной и сказала:

— Я сделала ещё восстанавливающее память зелье. Помоги мне его принять.

Это было неожиданно. Я даже растерялся и спросил:

— Какая именно помочь тебе нужна?

— Наверное, моральная, — ответила Агата. — Мне очень страшно.

— Если страшно, то, может, не надо?

— Надо. Я вижу, что ты всё вспомнил: кто ты, откуда и как сюда попал. Я же вижу, что ты мне многое не договариваешь. И я тоже хочу вспомнить. Но очень уж страшно.

— Боишься, что воспоминания тебя не обрадуют?

— Этого не боюсь. Страшно пить зелье. Я никогда не забуду, как тебе было плохо. Это было ужасное зрелище. Не хочу, чтобы меня так скрутило.

— Но без этого, как я понимаю, невозможно добиться эффекта.

— Думаешь?

Меня терзали противоречивые чувства. С одной стороны, мне хотелось, чтобы Агата вспомнила, кто она такая и откуда родом. Тогда мы бы вместе подготовили побег и вместе сбежали. Вдвоём у нас было бы намного больше шансов на успех. Но с другой стороны, я помнил, как мне было плохо и больно от этого зелья, как меня выворачивало, как я чуть не сошёл с ума. И я вполне допускал, что не лишился рассудка лишь благодаря моему девятому уровню, способностям к эмпатии и натренированному во время занятий в Кутузовке мозгу. А вот Агата вполне могла сломаться — и я бы себе этого не простил.