Лабиринты чувств - Татьяна Артемьевна Дубровина

водитель.

— Да! Правильно! — подскочил как ошпаренный Квентин. — Откуда вы знаете?

— Так это ж Симонов, — пожал плечами водитель — Поэт. Стихи это.

«Все русские знают эти слова… — подумал Квентин. — Только очень жди… Странные… Зачем так? Разве можно ждать «не очень»?… Загадочная русская душа… Но я сделаю все, как ты велела, Джулия… Только вернись. И как можно скорее».

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Не добраться к тебе! На чужом берегу

Я останусь один, чтобы песня окрепла,

Все равно в этом гиблом, пропащем снегу

Я тебя дорисую хоть дымом, хоть пеплом.

Я над теплой губой обозначу пушок,

Горсти снега оставлю в прическе -

и все же -

Ты похожею будешь на дальний дымок,

На старинные песни, на счастье похожа!

…Позабыть до того, чтобы голос грудной,

Твой любимейший голос — не доносило,

Чтоб огнями и тьмою, и рыжей волной

Позади, за кормой убегала Россия.

Павел Васильев

Глава 1

НА КРАЮ СВЕТА

Оказалось, что куда-то пропал день.

Юлька считала, загибая пальцы: вылетели утром. Значит, должен быть вечер. А здесь опять утро… Только завтрашнего дня.

Дурацкие часовые пояса! Голова кругом. А главное — и ночь пропала. Ее просто не было…

А глаза слипаются, и в голове шумит…

Они пили коньяк до самого Хабаровска, в котором ждали пересадку на другой самолет, и девушка в аэропорту так смешно объявляла вместо «пятьдесят» — «полста»…

— Рейс полста один…

За это и выпили последние «полста» граммов…

— Нечего раскисать! — ворвался к ней в номер Костя. — Пойдем на телестудию!

Юлька моментально вскочила. Конечно, лучше начать сразу, не откладывая, и закончить все побыстрее. И в Москву… к Венечке.

Полдня они провели на местной студии, до хрипоты обговаривая состав группы и график съемок.

Выехать решили завтра же. Хорошо, что дальне восточники оказались ребятами компанейскими и легкими на подъем.

А с каким восторгом они смотрели на представителей самого ОРТ»!

Юльке это безумно польстило.

После решения рабочих вопросов московских гостей торжественно завели в комнату с щедро накрытым длинным столом. Увидев белеющие между салатами горлышки водочных бутылок, Юлька обреченно вздохнула. А Костя с воодушевлением потер руки и просиял. Бочка бездонная!

Товарищеский обед плавно перетек в ужин, и поздно вечером теплой веселой компанией они отправились осматривать город.

Россыпь огней на рейде, свежий порывистый ветер с залива, узкая изогнутая бухта Золотой Рог… Улицы, то резко ныряющие вниз, то взмывающие почти вертикально, взбегая на сопки.

— Открыт закрытый порт Владивосток! — горланил Костя.

А все дружно подхватывали:

— Париж открыт, но мне туда не надо!

Местные называли свой город ласково, как мальчика или любимого мужчину: Владик. И с пафосом цитировал ленинскую фразу, увековеченную рядом с железнодорожным вокзалом:

«Владивосток далеко, но ведь город он нашенский!»

И, по-Юлькиному глубокому убеждению, Ленин никогда и ничего не говорил лучше и точнее.

Когда после долгих провожаний, петляний по улицам и заверений в искренней дружбе Юлька наконец добралась до номера, глаза уже совсем не смотрели — сплошная туманная пелена…

«Надо позвонить Квенти…» — успела подумать она и тут же провалилась в глубокий сон, едва успев упасть на кровать, даже не раздевшись.

Только смежила веки, а уже кто-то бесцеремонно трясет за плечо. И солнечный свет заливает номер.

— Вставай, проснись, кудрявая!

Костя, как обычно, бодр и весел.

— Сколько времени?

— Уже десять, дорогуша. Мы опаздываем. Собирай манатки.

— Я не распаковывала.

Юлька хлопала заспанными глазами, лихорадочно соображая, который час в Москве? Шесть вечера? Или два часа ночи?

— Два часа, — развеял ее сомнения Костя. — Мы же теперь живем с опережением.

Юлька плеснула в лицо водой и, пока Костя стаскивал вещи вниз, к японскому микроавтобусу, быстро набрала межгород.

У Квентина в «люксе» никто не брал трубку. Только длинные гудки…

Спит? Или?… Чем еще можно заниматься в такое время?! Тогда пейджер! Но междугородная связь никак не хотела соединяться с московским коммутатором. Чей-то невыразительный противный голос механически бубнил после первых же цифр:

— Неправильно набран номер…

Придется позвонить позже. Венечка просыпается в семь. Значит, по-Юлькиному это будет три часа дня…

— Юлька, в машину! — вихрем ворвался Костя, волоча последний кофр. — Номера я забронировал, сдай ключи администратору.

И правда кот Матроскин, на все руки мастер.

Заботливая хлопотунья Валечка, отправленная с ними в качестве помрежа, едва автобус тронулся, принялась распаковывать баночки-скляночки, по-домашнему ароматные и аппетитные…

— Поешьте, ребята, поешьте. Вы же не завтракали.

— Ага, — легко согласился Костя, не заставляя себя долго упрашивать.

А у Юльки после вчерашнего сумасшедшею дня кусок в горло не лез. Она едва ковырнула вилкой странную студенистую массу.

— А что это?

— Консоме, — торжественно сказала Валечка — Из морских гребешков.

Господи! Вот этим кормил ее Квентин в «Метрополе»?

— С миногами? — уточнила Юлька, не решаясь отправить в рот содержимое баночки.

— Нет… к сожалению…

— Под китайским соусом?

— Под майонезом, — растерялась Валя.

Фу, если она сейчас это проглотит, ее просто стошнит… Юлька изобразила на лице разочарование и отодвинула угощение.

— Костя…

— М — м? — отозвался он с набитым ртом.

И, поймав страдальческий Юлькин взгляд, жестом фокусника извлек из кофра банку пива.

— Шланги горят… — вспомнив Квентина, улыбнулась Юлька. — Надо залакировать…

И странно… После пива и морские гребешки показались совсем не противными, а дивно вкусными. Юлька слопала всю банку, а Валечка все подкладывала ей то домашние кулебяки с рыбой, то ватрушки, то крохотные пирожки с маком…

…Дорога петляла вдоль моря, мелкий дождь моросил за окном, а в автобусе было тепло и уютно.

Разморенная сытной едой, Юлька задремала.

И сейчас же Квентин обнял ее и мягко сказал с упреком:

— Джулинька, никуда больше не исчезай.

— Я здесь. — Она крепко прижалась к нему.

Какой знакомый, родной запах… Такой домашний… Как… у сдобной кулебяки…

Бабушка как раз вынимает ее из духовки, сбрызгивает водой и накрывает чистым полотенцем.

— Вот видишь, внученька, я ждала вас. — Она широко улыбается, и морщинки на лице разбегаются длинными лучиками.

— И я ждал, — говорит Юльке Квентин.

И вдруг его лицо меняется, становится строгим и надменным.

И не он это уже вовсе, а Пиковая дама, жгуче-черная брюнетка с крупными злыми глазами. Она держит в руке розу, красную, как кровь, и шипит зловеще:

— Уколешься о шин… шин, — а потом хохочет и продолжает противным металлическим голосом: — Абонент недоступен для связи…