История Александра Македонского - Квинт Курций Руф

«Но могут сказать, что Димн, перечисляя всех заговорщиков, не назвал Филота. Это, однако, признак не его невиновности, но его силы, ибо настолько боялись его даже те, кто мог его выдать, что, признавшись сами, не упомянули о нем. Да и вся его жизнь выдает его. (17) Он присоединился как друг и союзник к Аминте, моему родственнику, составившему в Македонии бесчестный заговор против меня, он выдал сестру замуж за злейшего моего врага Аттала. (18) Когда я написал ему по праву столь близкой дружбы о данном мне оракуле Юпитера-Аммона, он имел дерзость ответить, что поздравляет меня с принятием в сонм богов, но жалеет тех, кому придется жить под властью превысившего удел человека. (19) Это признаки того, что душа его давно отдалилась от меня и завидует моей, славе. Но все это, о воины, пока было можно, я скрывал в душе. Мне казалось, что я оторву кусок своей плоти, если перестану ценить тех, на кого возлагал столько надежд. (20) Но теперь требуют наказания уже не дерзкие речи: дерзость перешла со слов на мечи. Мечи же, если вы верите мне, Филот отточил против меня, и если он сам довел до этого, куда же мне обратиться^ о воины? Кому доверить свою жизнь? (21) И я поставил его во главе конницы, лучшей части моей армии, состоящей из самых знатных юношей, я доверил его попечению мою жизнь, надежды, победу. (22) Его отца я поднял на такую же высоту, на какую вы подняли меня. Я отдал под его власть Мидию, богаче которой нет другой страны, и много тысяч сограждан и союзников. Но там, где я искал помощи, возникла опасность. (23) Насколько лучше для меня было бы пасть в сражении добычей врага, а не жертвой своего соплеменника! Теперь, избегнув опасностей, которых я боялся, я встретился с такими, которых не должен был бояться. (24) Вы обычно просите меня, воины, беречь свою жизнь. И вы можете сохранить мне ее, посоветовать, что мне делать. К вам и вашему оружию прибегаю я за спасением; я не хочу жить против вашей воли, если же вы хотите этого, то я должен быть отомщен».

(25) Затем он велит вывести Филота со связанными за спиной руками и покрытого изношенным плащом. Было видно, что люди тронуты жалким видом того, на кого так недавно смотрели с завистью. (26) Только вчера видели его командиром конницы, знали, что он был на пиру у царя, и вдруг увидели его не только обвиненным, но и осужденным, и даже связанным. (27) Вспомнили также судьбу Пармениона, столь славного полководца, уважаемого гражданина, который, потеряв двоих сыновей, Гектора и Никанора, заочно будет судим вместе с последним сыном, сохраненным ему судьбой. (28) Но вот Аминта, один из полководцев царя, вновь; возбудил собрание, склонное к милосердию, резким выступлением против Филота. Он сказал, что их предали варварам, что никто не вернется на родину к своей жене и родным, но что, подобно телу, лишенному головы, жизни, имени, они будут игралищем в руках своих врагов в чужой стране. (29) Речь Аминты была не так приятна царю, как тот надеялся, ибо, напомнив солдатам об их семьях, и родной стране, он сделал их менее усердными к совершению предстоящих подвигов.

(30) Затем Кен, хотя и был женат на сестре Филота, обвинял его сильнее всех остальных, крича, что он предатель царя, страны, войска, и, схватив лежащий у ног камень, собрался бросить в него, чтобы, как думали многие, спасти его от пыток. (31) Но царь удержал его руку, сказав, что надо дать обвиняемому возможность высказаться и что он не позволит судить его по-другому. (32) Но Филот, когда ему приказали говорить, то ли подавленный сознанием своей вины, то ли пораженный угрожающей ему опасностью, не осмелился ни поднять глаз, ни открыть рта. (33) Затем, обливаясь слезами, он потерял сознание и упал на руки державшего его воина, а когда его слезы были осушены его плащом, он вновь обрел дыхание и голос и, казалось, собрался говорить. (34) Тогда царь, пристально посмотрев на него, сказал: «Судить тебя будут македонцы, я спрашиваю, будешь ли ты говорить с ними на своем родном языке?»[242] На это Филот ответил: (35) «Кроме македонцев есть много других, которые, я думаю, лучше поймут меня, если я буду говорить на том же языке, на каком говорил и ты, и не ради чего другого, как быть понятым большинством». (36) Тогда царь сказал: «Видите, какое отвращение у Филота даже к языку его родины? Он один пренебрегает его изучением. Но пусть говорит, как ему угодно, помните только, что нашими обычаями он пренебрегает так же, как и нашим языком». С этими словами царь покинул собрание.

Глава 10

(1) Тогда Филот сказал: «Невинному легко найти слова, несчастному трудно соблюсти меру в словах. (2) Поэтому я, сохраняя чистую совесть и подавленный тяжелыми обстоятельствами, не знаю, как связать мои чувства с моим положением. (3) Отсутствует лучший мой судья; я не знаю, почему он сам не захотел выслушать меня, ибо, клянусь богами, выслушав обе стороны, он может как осудить, так и оправдать меня; но не будучи выслушан, я не могу быть заочно и оправдан, раз я уже осужден им лично. (4) И хотя человеку, закованному в цепи, защищаться не только излишне, но и опасно, так как он уже не извещает, а будто бы обвиняет своего судью; но поскольку мне позволено говорить, я не буду молчать и не дам подумать, что я осужден и своей совестью. (5) Я сам не вижу, в чем меня можно обвинить: никто не назвал меня среди заговорщиков. Никомах ничего не сказал обо мне. Кебалин не мог знать больше того, что слышал. И все же царь верит, что я — глава заговора! (6) Неужели Димн мог пропустить имя того, за которым следовал? Он должен был, хотя бы и ложно, назвать меня при вопросе об участниках заговора, чтобы легче убедить того, кто его испытывал. (7) Ведь он пропустил мое имя не после раскрытия преступления; тогда могло бы показаться, что он щадит союзника. Никомах донес о тех, кто, как он думал, не выдаст своей тайны, но, назвав всех остальных, одного меня пропустил. (8) Прошу вас, воины-товарищи, сказать, что если бы Кебалин ко мне не обратился и оставил бы меня в полном неведении о заговоре, стоял бы я сегодня перед вашим судом, когда никто