Тьма. Том 7 - Лео Сухов

какие дети спрятаны. А затем долго ждали, когда они подрастут, чтобы совершить месть.

— Этому парню явно не тридцать-сорок лет! — устало выдохнул я, стараясь не морщиться от столкновения рационального с человеческим. — По возрасту он не подходит. Есть вероятность, что это ошибка?

— Его папаша был из тех детей. А ещё он вырос очень симпатичным малым, — объяснил логическую цепочку Разводилов. — Успел заделать одной девице ребёночка, прежде чем мы до него добрались. Пришлось ждать, когда уже новый Барбариев повзрослеет… Ребёнка убивать мы, конечно, не стали. Как-то не хотелось грех на душу брать.

— Если вы убили и поверенного, и родителя парня, какой смысл его самого убивать? — задал вопрос я. — Никто к нему не придёт, не раскроет тайну происхождения. А значит, род Барбариевых не возродится.

— Если мы всех потомков отследили, то их могла отследить и царская служба безопасности… И если его величеству вдруг захочется возродить их род, то сделать это, при наличии наследников, будет несложно. А наша задача с этим не согласуется. Мы обязаны довести до конца дело вашего деда…

— Но если царские люди знали про наследников… Значит, они и про вас могли выяснить! — заметил я.

— Я почти уверен, что они про нас знают… — согласился Разводилов. — Но, думаю, им было недосуг заниматься этими двумя вопросами. И нами, и потомками Барбариевых. Чем мы и воспользовались, чтобы извести их род под корень.

— Дела-а-а… — протянул я, откинувшись на спинку стула, и глубоко задумался. — Умеете вы, Владислав Андреевич, задачку подкинуть…

— Работа такая! — пожал тот плечами.

Итак, в подвале дома на окраине Тобола, привязанный к стулу, сидит последний потомок рода Барбариевых. И этот несчастный парень даже не понимает, за что его, бедолагу, затащили в подвал. Отпустить? А он тут же, как нормальный человек, в полицию побежит жаловаться. И прилетит нам всем хворостиной, да по мягкому месту. Разводилову и старикам-пособникам — за похищение и телесные повреждения. Мне — за невмешательство.

Сказать ему правду и отпустить? А что если Разводилов прав? Что если мальчишка попытается добраться до управления родом? Тогда я получу врага. Врага, который не простит ни убийства отца, ни плена в подвале, ни старых родовых обид.

Убить, как планировал Разводилов? Так ведь не по-человечески это. Парень действительно ни в чём ещё не виноват. К тому же, если верить подозрениям самого Разводилова, обо всём этом знает столько людей, что неприятная история может всплыть в любой момент. И одно дело, когда резвятся недобитки из почти вырезанного рода… А какой спрос будет с главы дома?

Да и вообще… При наличии доказательств, всю эту историю последний Барбариев может обернуть себе на пользу. И начать, к примеру, меня шантажировать.

— Если вы уж так не хотите убивать парня, то я бы осмелился дать совет… Потребуйте от него вассальный договор! — видя мои терзания, предложил Разводилов. — Он последний в роду. Слабый и ничего не умеющий. Конечно, он может попробовать вернуть себе часть собственности. Но без вашей поддержки его просто раздавят. А вот с вами… С вами у него есть шанс на будущее. Да и царь оценит, если вы поможете выжить почти исчезнувшему роду. У них так-то родовая способность была необычная, полезная государству…

— Тогда поехали! — вздохнул я, понимая, что иначе выручить парня не получится.

Что-то мне подсказывало: если я откажусь сам решать этот вопрос, Разводилов гуманно, как ему кажется, отправит мальчишку на дно реки, через ближайшую же прорубь. И сделает это тихо, втайне от меня, дабы не вовлекать главу рода в подсудные дела. Так что…

Пересилив нежелание заниматься щекотливым вопросом, я решительно встал из-за стола и повторил:

— Поехали!

— … Вот так всё и сложилось… — закончил я рассказ, внимательно наблюдая за пленником. — Тебе просто не повезло родиться не от того родителя. В чём я тебе искренне сочувствую, сам ведь такой…

Парень, которого звали Павлом, выглядел жалко. И дело было даже не в подрихтованном лице, над которым поработали старики-разбойники, а в самой ситуации.

Ещё вчера самой большой проблемой в его жизни было найти, где переночевать.

Нет, конечно, ему как сироте выделили жильё от государства. Простенькое, маленькое, ещё и в Тоболе, куда его направили после приюта. И всё-таки это было своё жильё.

Но здесь, как и в мире Андрея, выросших сирот обхаживали всякие мутные личности. И целились они как на подъёмные от государства, так и на выданную недвижимость. А облапошить сирот, ничего о жизни не знающих, было просто. Главное — понимать, на что надавить.

Как и большинство ребят из приютов, Паша был уверен, что в отличие от «семейных» детей, он очень самостоятельный. Беда была в том, что в реальности дело обстояло ровно наоборот. Паша даже яичницу приготовить не мог, потому что всегда жил на готовом. Еда — в столовой, а для уборки в комнате есть уборщица. Гладить и стирать? Неси всё в прачечную. Игрушки? Игрушек тоже завались. Ни в одной семье детям столько не покупают, как в приюты жертвуют.

В итоге, розовые очки треснули стёклами внутрь. Работа, на которую Паша устроился, ему не понравилась: слишком мало платили. Жильё тоже не устраивало, в сравнении с бывшим приютом: оно было тесным, маленьким и грязным.

Последнее, правда, с ним сам Паша и сотворил… Но разве же сразу такое признаешь? Тем более, в его-то юном и гордом возрасте.

В общем, жилья Паша лишился быстро. И с работы его погнали, потому что на ней надо было появляться, а он не хотел.

А следом Павел начал избавляться от иллюзий. И вынужден был признать, что первая встреча со взрослой жизнью закончилась с разгромным счётом. И не в Пашину пользу.

Вот тут-то и должна была начаться попытка №2, но… Всего через пару дней на Пашу вышли старики разбойники. И ему бы впасть в истерику, проклиная злодейку-судьбу… Но Паша оказался молодцом, чем меня сильно удивил.

— А есть какие-то способы решить этот вопрос… Ну то есть, с сохранением моей жизни? — тихо спросил он, осторожно подняв на меня взгляд.

— Смотри, сообразительный какой! — оценил Разводилов, который тоже был при деле: поспешно запаковывал свой архив, хранившийся в подвале.

Паша кинул на него хмурый взгляд, но смолчал. Что заставило меня поставить парню ещё один мысленный плюсик. Кто-то другой на его месте сильно бы злился