Врата Лимбрета - Робин Хобб

лучшему. Холлика не была создана для жизни на этой земле, и со стороны Ки заставлять ее стремиться дальше было бы жестокостью, подачей ложной надежды. Они оба выросли за пределы этого.

- Я останусь с тобой, - тихо сказала она, - на некоторое время, чтобы твоя свеча не догорела одна. Затем я отправлюсь к Лимбрету и Драгоценностям, и в их покое я буду хранить память о тебе.

Холлика посмотрела на нее большими карими глазами, полными мудрости и печали. Она знала, как и Ки, что ее решение было правильным. Она медленно кивнула.

- Я не задержу тебя надолго, - пообещала она. - Мои силы убывали до того, как я встретила тебя у реки. С тех пор я путешествую на запасах своей плоти, сжигая то, что брурджанцы называют маслом последнего фонаря. Мое тело наиболее точно следует пути этого народа; быть сильным и бороться до самых последних мгновений, когда сил совсем не останется. Смерть теперь не за горами. - Она медленно опустила голову, пока ее широкий лоб снова не уткнулся в колени. Ки сидела рядом с ней посреди незнакомой страны, по которой они путешествовали вместе. Воздух был пронизывающим, но холод больше не беспокоил ее тело. Вода позаботилась об этом.

Широкие блестящие поля фермеров остались позади, когда дорога стала безошибочно подниматься, и теперь она тянулась по холмистой местности, где не пасся никто, кроме диких стад. Маленькие желтые и белые цветы сияли в траве, как звезды, упавшие на землю; и даже голые кости этого места, где скалы внезапно выступали из покрытого зеленью холма, казалось, холодно мерцали своим собственным светом. Одна только Холлика была темным и съежившимся существом, лишенным света комочком в месте, где кипела жизнь. Быть такой странной и чуждой в этом уютном месте было достаточно одиноко; но Холлика умирала в мире, где жизнь была мирной. Ки потянулась и взяла ее за руку, держа ее свободно и по-дружески в своей. Она погладила пушистый мех на тыльной стороне ладони и посмотрела вниз на чистые черные ногти, которые утолщались, как когти.

- Ки? Ее голос звучал приглушенно. - Ради всех ромни, ты простишь меня?

- Я сделаю это. - Ки не задумывалась над словами, потому что решение было очевидным. - Ради всех ромни, я прощаю тебя. - Это было так просто, когда внутри нее текла прохладная вода, а черная дорога бежала прямо перед ней; все было так просто, легко и хорошо. Бледные далекие огни Лимбрета мигали ей, позволяя пока остаться, но поджидая ее.

Без предупреждения Холлика завалилась на бок и лежала, слегка свернувшись калачиком, на дороге. С каждым тихим выдохом она издавала звук “ках”. Она выглядела ужасно, вокруг ее глаз образовались сухие корки, а дыхание было зловонным от запаха смерти. Ки осторожно положила руку ей на грудь и погладила сухой мех, когда-то гладкий, покрывавший ребра над тощей плотью. Если бы она увидела Холлику брурджанкой, то с первого взгляда поняла бы, что та на грани смерти от голода. Но Ки списала недостаток массы ее тела на человеческую сторону.

Ки встала, потягиваясь. Делая это, она посмотрела вниз на свое тело и была поражена тем, какой костлявой она сама стала. Она не могла вспомнить, когда ела в последний раз, но голод не мучил ее. Она откупорила кувшин и сделала крошечный глоток воды. Даже этот маленький глоток наполнил ее прохладой и утешением, и она смогла увидеть смерть Холлики в спокойном, ясном свете. Бедняжка пыталась отказаться от своих воинских привычек и стать искательницей мира, но ее тело не смогло приспособиться. Ее смерть не была на совести Ки, и она наслаждалась утешением от этого знания - а затем поняла, насколько это было чуждо ее прежнему образу мышления. Даже испугавшись, она поняла, что это Лимбрет проник в ее разум и навел порядок в хаосе, созданном годами неуправляемой жизни. Теперь Лимбрет должен был вести ее. Она снова села на дорогу, обняв колени, позволяя его мудрости течь через нее.

До нее смутно донесся какой-то звук: стук копыт и поскрипывающий грохот фургона. Кто бы ни рулил, он спешил; только дурак стал бы так быстро ехать в темноте. Но он был еще далеко; казалось, она скорее ощущала звуки с дороги, чем слышала их ушами.

Она медленно двинулась к обочине. Она подумала о Холлике, лежащей там, где ее затопчут, но мудрость Лимбрета коснулась ее, и она увидела, что не имеет значения, умрет ли она от голода или будет затоптана до смерти, потому что смерть была ее целью. Ки не должна была ни печалиться, ни задумываться. Холлика была ее проводником, и, следуя этому призванию, она поднялась так высоко, как только было возможно для нее. Ее смерть будет мирной, независимо от того, как она наступит, потому что в своем сердце она знала эти вещи. Ее честью было подготовить Ки к пути, который лежал перед ней. И теперь Ки должна прийти, ибо она была готова. Приди.

Шум фургона и упряжки отвлек ее. Они были еще далеко, но звук донесся до нее отчетливо, и это что-то всколыхнуло в ней. Приди сейчас же, закричал голос внутри нее, и она почувствовала страшную опасность. Она поднялась на ноги, на мгновение почувствовав головокружение и неустойчивость; затем ночь прояснилась. В новой темноте Лимбрета она видела с ясностью, которой ее глаза никогда не наслаждались при резком солнечном свете. К ней пришла утонченность оттенков цветов, и ее затопили новые озарения. Она смогла увидеть, как листья удерживают ветви деревьев; она впервые поняла, что гора - это место, где ушла материя неба и поднялась земля, чтобы заполнить ее. Все огромные вещи, составляющие мир, - горы, реки, леса - на самом деле были совсем крошечными, связанными общей целью, так же как и ее жизнь - очень маленькая и конечная вещь, крошечное существо, пришедшее туда, откуда ушла крошечная частица небытия. Она была создана не только из плоти, но и из мгновений времени, а также для более великой цели, о которой она не знала, так же как отдельный лист не знает своего дерева. Все, что она когда-либо хотела сделать, она должна была сделать сейчас, рискуя потерпеть неудачу, поскольку продолжительность ее жизни ей не была открыта: в любой момент ее могли призвать отдать свою жизненную искру. Все, в чем она могла быть уверена, - это то, что она уже сделала.

Эта последняя мысль воодушевила ее. Она еще