Поэзия зла - Лайза Рени Джонс

Это моя версия. – Я бросаю взгляд на Уэйда. – Чем, интересно, вырезались эти буквы?

– Никакого конкретного инструмента не найдено.

– Ну а мешки откуда?

– Производятся в Канаде, для замораживания сухих смесей. При отсутствии подозреваемого следствие далеко не продвинулось. И кстати, пока ты не спросила: твердой зацепки у следствия как не было, так и нет.

– Судя по регулярности – раз в год, где-то в одно и то же время; похоже на какой-нибудь слет, – с усмешкой предполагает Лэнг.

Я подхожу к доске и начинаю составлять список:

 Есть ли такие пакеты в доме Ньюмана?

 Был ли Ньюман в Нью-Йорке в дни обозначенных убийств?

 Приходятся ли на эти даты поэтические или литературные вечера?

 Какие встречи/рауты/конференции в целом проходили в те дни в городе?

 Есть ли у подозреваемых какая-то связь с нашими местными подозреваемыми?

 Что означает буква «U»?

Уэйд прикрепляет к доске список слов:

– Вот. Наши труды. Всем классом составляли список возможных значений. Еще и компьютер задействовали.

Я отхожу на пару шагов и читаю:

USELESS USER UNANIMOUSLY

UNKNOWN UNDONE UNWORTHY

UGLY ULCER UNACCEPTABLE[10]

Этим список далеко не исчерпывается. Лэнг подходит ближе и тоже начинает читать.

– Черт. Надо же, – бормочет он. – Я и не знал, что столько слов начинается на «U».

Я возвращаюсь к слову «Недостойный» и думаю о Мастере, о Господине и Боге – кем, наверное, представляет себя Поэт. А что, вполне вероятно… Я обвожу это слово фломастером.

На ум приходит стихотворение Роальда Даля[11] «Три поросенка», и я на память воспроизвожу часть этого довольно длинного сочинения:

Волк злобно взвыл: «А ну держись!»

И дунул так, что дом подвис.

Тут поросенок завизжал:

«Ты одного уже сожрал!

Быть может, все решим и так?»

«Ну ты даешь! Каков чудак!»

Кто голоден, да будет сыт —

Глядь, свинка в брюхе уж сидит.

Я замолкаю и вижу, как Уэйд с Лэнгом молча таращатся, ожидая моих объяснений. Реакция вполне предсказуемая.

Идут секунды, а я жду, пока до них дойдет. Наконец Лэнг теряет терпение:

– Что это, черт возьми, было?

К нему присоединяется и Уэйд:

– В самом деле, что ты имеешь в виду?

– Слушай, – напирает Лэнг. – Давай завязывай с этой херомантией, которая понятна только тебе, да, может, Поэту.

– Вы разве не поняли? Я о том, что как только он кого-то осуждает, обратно его благосклонность уже не вернуть. Они не могут умилостивить его хорошими словами во искупление плохих. Он уже решил, что им суждено умереть. Для него они недостойны. Глава 60

На протяжении часов мы с Лэнгом и Уэйдом разбираем детали дел, обзваниваем всех, кого можно, несмотря на поздний час, и выискиваем ответы и способы изловить Поэта. Лэнг с Мартином наметили себе рейс на полдень. Где-то в промежутке мы едим тако и ставим джаз; при этом я все пытаюсь уловить ту мысль, что мелькнула у меня в голове. Между тем стена комнатки превращается в коллаж из бумаг.

В какой-то момент мы разделяем усилия. Уэйд узурпирует диван-гамак, на котором просматривает два наших местных дела, перепроверяя, не упущено ли чего; мы это только приветствуем.

Лэнг сидит на полу, припав спиной к столику и делая липучие закладки с пометками, кого и где ему нужно завтра навестить и, в зависимости от этого, куда двигаться дальше. Я заняла место перед стеной-коллажем и за просмотром отчета ФБР пополняю свой список вопросов. С добрый час держу на телефоне Чака, проходя с ним все встречи, сходы и собрания, которые у нас могли состояться в обозримом прошлом. После чего рядом со мной оказывается «Макбук», и я надиктовываю длиннющий перечень всяких дополнительных забот, которые будут завтра ждать Чака по приходе на работу. В какой-то момент у меня начинает ныть спина, ломит глаза, а разум идет вразнос. Я ложусь на спину и смотрю на потолочный вентилятор, который кто-то успел включить. Может, и я сама – из-за усталости не могу вспомнить. Прикрываю веки – пускай на несколько секунд, – настолько неодолим соблазн сна…

Глаза у меня распахиваются, и я смотрю на светильник прямо надо мной; неяркий свет болезненно действует на радужку. Ноздри мучит запах тако, а твердый пол под спиной явно не перина. Да еще и тихое жужжание вентилятора раздражает уши.

Присаживаюсь и смотрю на увешанную бумагами стену. Повернувшись с тихим стоном на четвереньках, вижу, что Уэйд спит, сидя в гамаке; свешенная набок голова уткнута в подушку. Лэнг дрыхнет на полу, окруженный бумагами, все так же возле столика. И там же на столике лежит мой телефон, который перестал звонить и сейчас зазвонил снова. Не спрашивайте, как он туда попал или как долго все мы спали. Здесь, в комнатке, нет даже окна, которое давало бы хоть какой-то ориентир во времени.

Поднявшись на ноги, я провожу рукой по волосам и, запинаясь, иду вперед, нагибаясь через Лэнга, чтобы взять трубку. Циферки времени тянут снова застонать: всего-то шесть утра. Драма, которую я обреченно жду этим утром, началась.

– Капитан? Доброе утро.

От моего голоса распахивает глаза и резко садится Лэнг.

– Вот блин, – буркает он. Ко лбу у него пристала бумажка с каким-то адреском.

– Ко мне в кабинет, – бросает капитан. – В восемь.

– У меня встреча в Сан-Антонио, с профайлером ФБР. Тоже назначена на утро.

– Назначена с ним, а будет со мной.

– Капитан, наметилась зацепка по четырем ассоциированным убийствам. Они могут быть связаны с нашим делом. Может, их будет и больше. Лэнг собирается в Хьюстон и…

– Быть в моем кабинете. К восьми утра.

Он вешает трубку.

В этот момент встает Уэйд – волосы взъерошены, рукава закатаны, руки на бедрах.

– Что там стряслось?

Весь вздыбленный, вскакивает на ноги Лэнг. Иногда он реально видится мне истинно родственной душой.

– Ее только что вызвали на расстрел, – комментирует он, тоже упирая одну руку в бедро, а другой почесывая двухдневную щетину (должно быть, символ