Сыщик-убийца - Ксавье Монтепен

Поднявшись на четвертый этаж, она остановилась… Тут кончалась лестница, иначе она шла бы дальше…

Луч света, проникавший сквозь щель приотворенной двери, привлек ее внимание, и, любопытная, как ребенок, она подошла и, приложив ухо, стала прислушиваться.

Не слыша ничего, она, вероятно, вернулась бы домой, но вдруг дверь от нечаянного толчка отворилась, безумная переступила через порог и увидела герцога и Тефера.

При виде сенатора она опять, казалось, что-то припомнила, и произнесенные ею страшные слова напомнили бывшему любовнику Клодии Варни драму на вилле в Брюнуа и привели его в ужас.

После бегства герцога и агента Эстер вышла из квартиры Рене и вернулась домой, не помня и не сознавая, что видела и делала. Она уселась в кресло и, закрыв глаза, стала напевать неизменные арии, не замечая времени.

Наконец вернулась Мариэтта, вне себя от радости, так как она помирилась со своим пожарным; тот снова обещал на ней жениться и поклялся, что она будет счастливейшей из жен.

Полная благосклонности ко всему миру вообще, а к помешанной в частности, камеристка зажгла свечи и приготовила ей ужин.

Когда госпожа Амадис вернулась из оперы, она нашла все в порядке.

Никто и не подозревал, какая странная сцена разыгралась в доме в этот вечер.

Раздеваясь, Эстер нашла в складках своего корсажа обгорелую бумагу. Она с удивлением оглядела ее и машинально сунула в попавшуюся под руку маленькую серебряную шкатулку.

На другой день, около восьми часов, перед тюрьмой Сент-Пелажи остановился четырехместный фиакр. В нем сидели Тефер и двое подчиненных ему агентов.

Инспектор вылез из экипажа и пошел в тюрьму, а один из его спутников уселся рядом с кучером.

Тефера здесь хорошо знали.

Он направился прямо в канцелярию и показал приказ о выдаче Рене Мулена.

Через несколько минут дверь, ведущая внутрь тюрьмы, отворилась и показался механик в сопровождении сторожей.

Часть вторая

СИРОТА

С первого взгляда Рене узнал полицейского, арестовавшего его на Монпарнасском кладбище.

Он нахмурился, и лицо его приняло презрительное выражение.

— А! — сказал он. — Вам же поручено везти меня на обыск…

— Да, мне, — ответил Тефер с насмешливой улыбкой. — Я сам это просил. Мне хочется видеть, будете ли вы и на обыске так же горды, как во время ареста. Давайте руки!

— Зачем?

— Затем, чтобы надеть на них эти браслеты.

И Тефер вынул из кармана наручники.

Рене вздрогнул и побледнел.

— Как? Меня… меня везти в наручниках, как вора?

— Так всегда делается.

— Но это низость! Я протестую!

— Протестуйте сколько угодно. Но не вздумайте противиться; вы ничего не выиграете. Сила на стороне закона!

Рене понял, что всякое сопротивление бесполезно и только ухудшило бы его положение.

Он печально, со вздохом, опустил голову и протянул руки.

Яркий румянец выступил на его щеках.

Тефер надел наручники и, выведя Рене из тюрьмы, усадил его в фиакр. Тот прижался в угол и за все время переезда не проронил ни слова.

Когда они приехали на Королевскую площадь, начальник сыскной полиции уже ждал их, расспрашивая привратницу.

Мадам Бижю и не снилось, что Рене мог быть арестован, хотя она и заметила его исчезновение. Поэтому она была невероятно испугана, когда начальник сыскной полиции призвал ее во имя закона отвечать без утайки на все вопросы.

Однако ее смущение мало-помалу прошло, и язык развязался. Но то, что она знала про своею жильца, никоим образом не могло повредить ему. В заключение она заметила, что Рене Мулен всегда казался ей добрым малым и она не может примириться с мыслью, что он вор.

— Да он не вор, — возразил начальник сыскной полиции.

— Господи!… Так неужели он убил кого-нибудь?

— И в этом его не обвиняют…

— Так зачем же его держать в тюрьме, если он не вор и не убийца?

— А затем, что он заговорщик и замышляет что-то против правительства.

Это объяснение сильно подняло Рене в глазах привратницы.

Он думал свергнуть правительство, и его арестовали! Стало быть, его боялись!… Стало быть, он очень важная особа!…

Мадам Бижю готова была гордиться честью, которую оказал ее дому Рене, поселившись в нем.

Наконец явился Тефер, и за ним агенты ввели механика.

Мадам Бижю со слезами на глазах протянула Рене руку.

— Ах!… Бедный господин Рене! — воскликнула она. — Вот неожиданность-то! Кто бы мог подумать, что вы залезли по шею в политику!

Механик пожал ей руку и отвечал, смеясь:

— Не верьте этому… Я жертва дурной шутки. Но она скоро разъяснится, и эти господа узнают, что я за человек.

Тут мадам Бижю заметила наручники.

— Господи!… — воскликнула она.

— Да, точно у убийцы! — сказал с горечью Рене. — Нельзя ли избавить меня от этого позора? — прибавил он, обращаясь к начальнику сыскной полиции. — Даю вам честное слово, что не буду пытаться убежать.

Тот велел снять наручники. Тефер нехотя повиновался, бросив на Рене злобный взгляд.

— А где слесарь? — спросил у инспектора начальник.

— Зачем? — вмешалась привратница. — Чтобы открыть дверь?

— Да… арестованный уверяет, что он потерял ключ.

— Но ведь их два…

— Другой у меня в столе, — ответил Рене.

По знаку Тефера один из его подчиненных вышел и вскоре вернулся со слесарем.

Все двинулись по лестнице на четвертый этаж.

— Вот здесь, господа, — сказал Рене, указывая на свою дверь.

С помощью отмычки дверь была открыта, и полиция вошла в квартиру.

Войдя, Тефер быстро огляделся. Рене сделал то же самое и очень обрадовался, заметив, что кто-то уже был здесь. Открытые двери в боковые комнаты не оставляли в этом никакого сомнения.

Стало быть, мадам Леруа последовала его совету и накануне вечером взяла деньги и драгоценное письмо.

Лицо механика сияло. Это не укрылось от Тефера, и он невольно задал себе вопрос, что может того так радовать.

— Вы знаете цель обыска? — спросил он. — Вас обвиняют в посредничестве между итальянскими революционными агитаторами в Лондоне и парижскими тайными обществами. Избавьте нас от долгих поисков! Откровенное признание смягчит, быть может, судей.

— Боже мой, — возразил Рене совершенно спокойным тоном, — мне, значит, надо повторить вам то, что я говорил вчера следователю: я — жертва непонятной, но неоспоримой ошибки. Я не занимаюсь политикой и никогда не принадлежал ни к какому тайному обществу ни во Франции, ни за границей… Я уехал из Парижа восемнадцать лет назад, и у меня нет здесь даже знакомых. Я вовсе не желаю изменять форму правления и не имею никакого основания питать вражду к императору, который не причинил мне никакого зла и даже не подозревает о моем существовании. Вы мне не верите и думаете найти здесь доказательства моей вины. Что ж, ищите… Заранее предупреждаю, что вы ничего не найдете.

— Где ваши бумаги? — спросил начальник полиции.

— Все, какие есть, лежат в письменном столе в спальне.

— Где эта комната?

— Направо…

— Идите…

«Сейчас нам придется изменить тон! — сказал себе Тефер, думая о записке, вложенной герцогом в синий пакет. — Увидим, что будет тогда с этой невозмутимой уверенностью!»

На столе стоял забытый Тефером фонарь. Восковая свеча сгорела до конца.

Торжествующая улыбка мелькнула на губах механика.

Этот не принадлежавший ему фонарь был неоспоримым доказательством прихода мадам Леруа.

Тефер слегка побледнел, и капли пота выступили у него на лбу.

Он не заметил в открытом ящике золота и банковских билетов, бывших там вчера.

Он подумал о помешанной.

Если она взяла эти деньги, она могла также взять и пакет с надписью «Правосудие!».

— Вы так и оставили стол открытым? — спросил начальник полиции.

— Да.

Тефер взглянул на него с недоверием.

«К чему эта ложь? — подумал он. — Он должен помнить, что стол был заперт. Да и фонарь не его, и это должно было бы смутить, а он, кажется, находит все это естественным! Что это значит?»

Между тем начальник полиции внимательно просматривал бумаги.

Рене смотрел на него с улыбкой и по временам бросал на Тефера насмешливые взгляды.

Поведение механика начинало смущать инспектора, который решительно не мог понять его.

«Ключ, правда, был в замке, но стол был заперт, — говорил он себе. — Я как теперь вижу деньги, которые лежали в этом ящике. Рене, конечно, заметил, что они исчезли, и, однако, не обращает на это внимания. Подозрительно! Женщина, которая вошла тогда вслед за нами, может быть, только притворялась помешанной. Не была ли она сообщницей Рене? И мы оставили ее одну… Какое безрассудство! А всему виной нелепый испуг герцога!»

Бумаги были просмотрены уже на три четверти, а пакет с обвинительной запиской все не находился.