Брусиловский прорыв. 1916 год - Максим Викторович Оськин

своим собственным усмотрениям. Именно это и вынуждало генерала Алексеева соглашаться с переносом удара, запаздыванием в сроках и т. д., благо, что император не собирался смещать слишком уж упорствующих в «сепаратизме» комфронта со своих постов.

Таким образом, место для удара выбиралось штабами фронтов. В этом вопросе Ставка целиком передоверилась главнокомандующим фронтами. И вдруг А. Е. Эверт, стремясь всячески перенести сроки предстоящего наступления, 27 мая (армии Юго-Западного фронта уже пять дней как наступают на запад) сообщил А. А. Брусилову, что наступление в районе Пинска невозможно, ввиду болотистой местности и ослабления войск на этом направлении. Создается впечатление, что не генерал Эверт выбирал себе участок прорыва, а кто-то помимо него.

Кроме того, армии Западного фронта в течение длительного время готовили местность к предстоящему прорыву, а потому лучше знали положение дел. Странно, что Ставка и лично М. В. Алексеев не потрудились запросить штабы армий и опереться на их мнение. Советский военачальник (в 1916 г. – младший офицер 4-й армии Западного фронта) пишет, что в двадцатые годы «из высказываний командующего нашей 4-й армией стало ясно, что армия была отлично подготовлена к прорыву укрепленных позиций противника у Молодечно. Командующий был твердо убежден, что с теми средствами, которые ему были даны, он, безусловно, одержал бы победу, а потому „войска были вне себя от огорчения, что атака, столь долго подготавливаемая, совершенно для них неожиданно отменена“. А отменил атаку командующий фронтом Эверт…»[188].

Планирование подготовки наступления и атаки на фронте 4-й армии можно отчасти видеть из донесений и телеграмм командарма-4 А. Ф. Рагозы, о котором говорит В. Л. Абрамов, в штаб Западного фронта и лично А. Е. Эверту. Начальник штаба 4-й армии Н. Л. Юнаков 27 апреля доносил, что для предстоящей атаки «выработан общий план действий армии и установлены частные задачи корпусов». Штабом армии была «разработана группировка тяжелой артиллерии, даны задачи артиллерийским группам, которые ныне заканчивают размещение в назначенных каждой группе районах»; сам же «командарм объезжает войска, знакомится с начальствующими лицами и степенью подготовки войск». На двух совещаниях в штабе армии с командирами корпусов и инспекторами корпусной артиллерии «были обсуждены предстоящие корпусам задачи, вопросы артиллерийской подготовки и установлено единство взглядов на предстоящую работу». Юнаков докладывал, что войсками активно ведется минная война, разведки боем и воздушные разведки, строятся наступательные плацдармы.

К 17 мая был разработан следующий план действий 4-й армии: главный удар наносится войсками 3-го Сибирского корпуса, чья атака развивается 35-м армейским корпусом, и 2-м Кавказским корпусом, чья атака будет развита 11-й Сибирской дивизией. Сибирская казачья дивизия «имеет задачей развитие успеха или оказание поддержки на любом участке фронта армии». Как доносил Рагоза, «строи полков на всем ударном участке армии будут состоять из ряда последовательных, расположенных одна за другой линий густых цепей». Иными словами, сама подготовка прорыва была такой же, что и у Брусилова, – плацдармы, атаки «волнами», сильные резервы, вливаемые в прорыв после потерь передовых корпусов.

В отношении артиллерийской подготовки, «наблюдательными артиллерийскими пунктами обеспечены все батареи, причем многие из них, кроме главных командирских, имеют еще свои запасные, передовые и боковые наблюдательные пункты». За несколько дней до атаки, 20 мая, Рагоза доносил Эверту, что войска готовы, так как подготовка идет уже более месяца. Командарм-4 заявил, что не согласен с переменами в плане, выдвинутыми заколебавшимся Эвертом о фронте главного удара армии, рассчитывая наступать тремя левофланговыми корпусами – 26-м армейским, 3-м Сибирским и 2-м Кавказским[189].

Более того – генерал Рагоза был крайне недоволен переносами прорыва, к которым приступил не желавший наступать главкозап. Телеграмма Юнакова в штаб Западного фронта от 27 мая сообщала, что «командарм согласен отложить атаку на три дня. Дальнейшее промедление он считает невыгодным, так как войска объяснят это сомнением в успехе старших начальников, и дух их упадет». Рагоза считал, что крайний срок атаки – до 2 июня, – «но не штурмовать неприятельские укрепления открытой силой, а применить способы ускоренной атаки»[190].

После первоапрельского совещания в Ставке в распоряжении фронтов было более полутора месяцев, чтобы тщательно подготовить местность для предстоящего прорыва, и здесь военачальник, долженствующий производить главный удар, от которого зависела судьба всей кампании, неожиданно заявляет, что на избранном им же самим участке наступать невозможно! Б. В. Геруа, служивший в гвардии и, следовательно, долженствовавший в составе своей части участвовать в развитии прорыва армий Западного фронта, сообщает о самом характере подготовки наступления: «После сложных переговоров с фронтами и торговли о времени атаки впереди Молодечно на виленском направлении, была назначена дата около 1 июня. Подготовка удара теоретически была обдумана исчерпывающе и старшие штабы (фронта и ударной – 4-й армии) гордились разработкой этого плана. Тем не менее, атаку сначала отложили, а потом и переместили на другое направление – Барановичи – гораздо более трудное по условиям местности»[191]. Единственный инициатор этому – А. Е. Эверт.

Автор известной «Записки без подписи» о причинах неудач русской армии в войне, отправленной императору незадолго до Февральской революции, также полагает, что невзирая на сосредоточение главного удара на молодечненском и двинском направлениях, «решено было превратить демонстрацию генерал-адъютанта Брусилова в самостоятельную операцию, для чего началось рассасывание кулака, скопленного на севере». Соответственно, Барановичская наступательная операция «была задумана наспех, и для подготовки ее был дан ничтожный срок». Так как план для Юго-Западного фронта был переменен, то «исполнение этой [самостоятельной стратегической] задачи, естественно, не могло отличаться ни обдуманностью, ни стройностью проведения ее в частностях»[192].

Как бы в подтверждение своего мнения о необходимости переноса удара, главкозап произвел частную демонстрацию, которая только должна была усугубить мнение о невозможности производства прорыва. 31-го числа левофланговая 3-я армия Л. В. Леша произвела частный удар Гренадерским корпусом Д. П. Парского на Столовичи. Примечательно, что атака планировалась месяцем раньше. Но после совещания в штабе Парского, выслушав мнение артиллеристов – «произвести сколько-нибудь значительные повреждения в укреплениях противника мы своими пушками не можем», было решено от этой идеи отказаться[193].

И вот теперь атаку потребовали из штаба фронта. Первоначально началась артиллерийская подготовка, направленная на проделывание проходов в колючей проволоке австрийцев. Сводка сведений по 3-й армии за 31 мая утверждала, что «разрушение окопов противника тяжелой артиллерией продвигается хорошо». 1 июня Гренадерский корпус пошел в атаку и местами занял первую оборонительную линию, но «удержать захваченную часть позиции германцев не удалось. После ряда контратак противника и сильного обстрела его артиллерии, 1-я и 2-я гренадерские дивизии, усиленные бригадой 81-й пехотной дивизии, к утру 1 июня отошли в исходное положение»[194]. Потеряв до 8 тыс. чел. и не получив ни подкреплений, ни поддержки соседей, корпус отошел на исходные позиции.

Этот удар, произведенный исключительно