Разбой - Петр Воробьев

Но замена чем? Размышляя над этим, Меттхильд вернулась в покой, открыла ящик стола, откинула обманное дно на шарнире, и вытащила из открывшихся гнёзд десятизарядный порожанский самопал и сумку из змеиной кожи с двумя отделениями. В одно помещалось оружие, в другом хранились две запасных обоймы, набор отвёрточек и ёршиков, и маслёночка. В бытность Самбора подростком, наследник Пеплина бесхитростно дарил Меттхильд то, что сам считал ценным и занятным. Таким образом, Самборова лада и стала в числе всего прочего обладательницей самопала «Скорпий», пары винландских тычковых ножей с рукоятями из антилийской морской бирюзы, и того самого логарифмического круга. Самбору сильно повезло с возлюбленной – не всякая дева была бы способна оценить такие подарки. Меттхильд кивнула себе в зеркале. Сумка повисла на поясе, «Скорпий» скрылся в ней, зловеще блеснув серебряной насечкой на чернёной стали – ядовитое членистоногое, сложенное из рун «Мирослав Рыбарь».

Вопрос о замене для злотницы оставался открытым. Можно было, конечно, позвонить в оружейную, чтоб кого послали со шлемом нужного размера, но гонцу пришлось бы спускаться в один подземный ход, подниматься на стену, потом спускаться в другой, потратив несколько диалептов. Причудливые пеплинские подземелья со стенами из водоупорной сухой кладки были даже не на века, а на эоны древнее самого замка – согласно мифу, полые холмы вдоль Наревки остались от скальной твердыни двергов, перемолотой фимбулвинтерскими ледниками.

Из справы в кладовой, единственный шлем, подходивший по цвету и не немыслимо древний на вид, стоял на подставке под стеклянным колпаком, вынужденно большим, чтобы вместить расширявшуюся тулью, полулунный гребень, и рога. Устройство личины, сработанной в виде зверски перекошенной рожи, позволяло оставить под ней очки, но особенность, что позволила Меттхильд окончательно утвердиться в выборе, имела отношение к колошенскому воинскому обычаю. Островные воители надеялись призвать расположение того или иного духа перед битвой определённой укладкой волос. Чтобы после этого не очень помять причёску, внутри шлема имелись мягкие подушечки и полуобручи на шпеньках. Их можно было передвигать и подтягивать, одновременно упорядочивая вытисненные на замше письмена в судьбоносные сочетания.

Перетыкая одну из этих подушечек с пиктограммой «Дух векового леса», чтобы создать ложбинку для косы, Меттхильд чихнула. Судя по слою пыли, накопившейся даже внутри колпака, рука прислуги не касалась шлема по крайней мере со времён Собко, Самборова деда. Единственной причиной такого устойчивого неряшества могло быть передававашееся из поколения в поколение челяди суеверие. Носком сапога Меттхильд отодвинула в сторону полосатый половик, нагнулась, повернула кольцо, и с усилием подняла крышку, скрывавшую ход в подземелье двергов.

– Тюфка, стеречь!

Поморянская собачка улеглась поперёк прохода в кладовую, тоненько рыча. Крышка тяжело опустилась над головой, впереди и внизу зажёгся одинокий тусклый огонёк десятисвечовой лампы, осветившей древнюю кладку и низкие широкие ступени.

Подробности сложились воедино – это был про́клятый шлем, называемый Шада́а Зуна́ри. Остальная справа предыдущего владельца, полководца Киппо Ши, как и его череп, тоже хранилась где-то в Пеплине, за исключением забытого на поле битвы стремени, превратившегося в небольшое пушистое привидение. Привидение осталось, как верный пёс, ждать хозяина на краю леса где-то в срединной части Изогнутого Острова, где пали Киппо Ши и его соратники Ашусье Аас, по прозвищу Убийца Двух Дюжин и Двух, и Таяш Агу, этот – без прозвища, зато муж дюжины и семи жён. Самострельная стрела, пронзившая шею Киппо Ши, была выпущена Дерзиславом, сводным братом Собко. Таким образом, поморянин помог спасти колошенскую владычицу Шува Мон от очередной попытки вождей ограничить власть кипарисового трона. Поскольку заговорщики знались с демонами, они оставили после себя огромное количество призраков, нехороших мест, и проклятий, одно из которых пало на шлем.

Вся эта история окончательно припомнилась Меттхильд, уже когда она спустилась вниз по ступеням из покоя, Шадаа Зунари на голове и лёгкая колошенская совня-цаадаль в руке. Подземный ход выровнялся, прежде чем закончиться в подвале Свекольной башни. Младшая владычица Пеплина спохватилась, что забыла нарисовать на лице лицо («нанести боевую раскраску», ехидничал Самбор), но трудно было бы разглядеть отсутствие туши на ресницах из-под зверской личины с усами и бородой из иголок морских ежей. Лампочки остались позади, но оптика забра́ла слегка усиливала свет, позволяя избежать столкновений с ларями и полками, ломившимися от горшков и банок – хрен со свёклой, свёкла с луком, свёкла в уксусе, свекольная икра с медвежатиной, овцебык в свёкле, и прочие домашние заготовки.

Поднимаясь по узкой лестнице на боевой ход, Меттхильд услышала гул пеплинского тревожного колокола и топот подкованных металлом сапог по камню. Стены были возведены во времена Ярогнева, сына Дагомира, когда верхом военной науки была осадная башня на мамонтовом ходу. Замок из тёсаных валунов построили после того, как ранее стоявший на его месте деревянный сожгли бодричи. Место было удобным – холм над западным берегом Наревки, с востока защищённый двумя озёрами – Сомовым и Клещёвым (в них наверняка превратилась одна из речных стариц[219]). Озёра и реку соединял ров. В последовавшие века, замок достраивался и перестраивался, но без большого внимания к обороноспособности – усилия шли больше на резьбу, лепнину, хрусталь, роспись, и шпалеры. На части последних изображалась трагическая повесть смертной девы Бейры, полюбившей бога. Стоило отдать художнику и ткачам должное, вышло на загляденье.

Шпалеры с «Повестью о Бейре и Кроме» были заказаны Собко, кто сделал и кое-что полезное с узко практической точки зрения: опасаясь налёта Кальмотовых аэронаосов, дед Самбора и Мирославы поставил на стены пулемёты и обзавёлся аэростатами заграждения и собственным воздушным кораблём. За прошедшие годы, оболочки аэростатов успели истлеть, а аэронаос продали. Окажись у нападавших годное оружие, дела Пеплина были не очень хороши – за века мира, вода поднялась почти к подножью стен, а озёра слились в одно, так что хорошо снаряжённая лодка на воздушной подушке запросто могла безнаказанно проникнуть в непростреливаемое пулемётами пространство с любой стороны и устроить там какую-нибудь гадость, например, обвалить укрепления.

На стене уже стояли Деян, Избор конюший (почему-то с ослопом[220]), Воемил оружейник (если откровенно, голимый коваль) с ракетным ружьём, и пара Воемиловых учеников. У пулемёта на боевой площадке Свекольной башни возились ещё три отрока, пытаясь направить стволы вниз и на север. Появление Меттхильд вызвало краткое замешательство. Рука Деяна легла на рукоять меча, Воемил схватился за клевец.

– И это всё пеплинское копьё? – спросила Меттхильд.

– Ещё двое в Замковой башне, мои конюшата в Волчьей, и Ратимир с Доволой – в Выездной, – услышав знакомый голос, кузнец опустил оружие. – Хозяюшка, откуда у тебя этот морок колошенский?

– Вон они! – почему-то радостно воскликнул Избор, вперившись в диоптр на короткой треноге, поставленной поверх зубца.

Облако брызг, поднимаемое винтами духоплавов, было бы легко различимо и без увеличительной оптики. Головной, заметно меньше, расписанный русалками, превращавшимися в тюленей, и битком набитый налётчиками, летел в полуаршине над водой. За ним, сидя так низко, что скеги[221] цепляли обломки льда, шёл открытый двухпалубный паром – такие обычно возили грузовики, коней, путешественников, да редкого случайного слона между Трегорландом и южным Энгульсеем. Значительная часть обшивки и украшения были ободраны, но главное – ни пушки, ни ракетной установки, только пара поворотных пулемётов за щитками на верхней палубе.

– Что зубы скалишь, разбрында? Знакомого кого увидел в разбойниках, что ль? – сказал пестун.

– Не разбойники, гиропланы! – пояснил конюший. – Сейчас береговая стража им жутяры-то пропишет!

Три винтокрылых машины быстро нагоняли духоплавы. Предвесенняя Сунна отблёскивала на лопастях и бронестёклах. Стали различимы чёрные грифоны на рулях направления.

– Унька, дура, куда целишь? – донеслось со Свекольной башни. – Наш же зубец снесёшь!

– Без моего знака не стрелять! – рявкнул Деян, доставая из кобуры ракетницу.

– Полгросса, ты говорил… Полгросса не наберётся, едва дюжины три, – заметил кузнец. – Хорошо б стража их в плен взяла, чтоб духоплавы не пропали.

Неожиданно ведущий гироплан заложил крутой поворот, за ним повернул второй.