Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин

- Книг-то много ли у тебя?

- Сот шесть-семь наберётся.

- Хоть бы нам почитал какую...

Сазонов вытащил из-за пазухи аккуратно склеенную книгу.

Вокруг захохотали.

Его привычка постоянно носить с собой книги была известна всем. Сазонов слегка смутился, но книгу не захлопнул.

Держась кто за шапку, кто за бока, мужики придвинулись ближе.

- Я не с начала, – вынимая закладку, предупредил Варлам. – Но всё равно всё понятно. – И весь отдался чтению.

Читал он складно, умело. Мужики слушали его, раскрыв рты, в полном молчании.

«Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костёр горел ярко, освещая отягчённые инеем ветви деревьев. В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги и хряск сучьев.

- Ребята, ведьмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса на свет костра выступили две державшиеся друг за друга человеческие странно одетые фигуры.

Это были два прятавшихся в лесу француза. Хрипло говоря что- то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе и казался ослабевшим. Пройдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам, солдат был сильнее...».

- Верно, – перебил Исай, громко высморкавшись. – Солдат он, конечное дело, поужилистей офицера. Я в двадцатом с одним в разведке схлестнулся, да не рассчитал... Давнул...

- Не перебивай! – строго взглянул на него Евтропий. – Читай, Сазонов.

«...Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что-то...»

- И тогда, слышь, товарищи были! – теребя чёрную бороду, удивился Панфило.

- Товарищи всегда были, – отодвигая его, сказал Европий. – Сказано: не перебивать.

«Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки...»

- Во! – шепнул Коркин. – А у тебя зимой снегу не выпросишь...

Панфило съёжился, протиснулся назад, подальше от света.

Толпа колхозников вокруг чтеца стала редеть.

Панкратов снова загремел фишками.

- Поговорить надо, – сдерживая обиду за неудавшееся чтение, тихо сказал Ефиму Сазонов.

- Пермин ругает, что не учимся, – говорил Ефим, когда они вышли из конюховки. – Не всякому учиться-то сподручно! За больших работали...

- И вам несподручно?

- И мне. Отец каждым куском хлеба попрекал.

- Присесть бы где. Если у меня – печь не топлена.

- Пошли к нам, – пригласил Ефим, поворачивая от своего дома в противоположную сторону.

Сазонов миновал с ним два проулка и лишь потом удивился.

- Куда это мы?

- Я от отца ушёл... У Тепляковых квартирую...

- И чего вас мир не берёт? Дом – полная чаша. Одной живой воды нет...

- Без живой воды – не жизнь, – голос Ефима стал суше.

- Папаша у вас нелёгкий. Всех разогнал. Одна Шура Зырянова ладит с ним...

Сазонов нарочно заговорил о Шуре, догадываясь, что как раз это и есть Ефимова болячка. Но там, где имеется интерес, болячки не щадят.

- Шурёну не поминай! Ненавижу её.

- За что? По-моему, славная девушка!

- Ходит, перед отцом расстилается!

- Вам-то что? Пусть расстилается, – ковырнул поглубже Варлам.

- А то, что я её сильно... уважаю, – не сумев выговорить «люблю», тихо признался Ефим. – Меня не спросясь, сватать пришла. Не парень я, что ли?

- Дурачок! Сколько вам лет?

- Скоро девятнадцать.

- Молод, но жениться можно. Ведите Шуру к себе. Пока свободен дом Прошихина, можете занять. Потом своим обзаведётесь.

- За дом спасибо. А жениться – не выйдет...

- Разве кто мешает?

- Эх, дядя Варлам! – с болью сказал парень, открывая калитку. – Чего отцовы руки коснулись, от того другим мало достаётся... Не запнись, тут подворотня...

У окна, возле холста с изображением Ямина, сидели Семён Саввич и Логин.

Поздоровавшись, Сазонов подсел к мужикам.

- Говорю тебе, он не такой! – кивнув председателю, указал на портрет старик. – Я не только его – отца и деда знавал... так что не успоряй.

- Какой есть, такого и нарисовал, – негромко возражал Логин.

- А ты на одного себя не полагайся! С людьми советуйся!

- Рисую-то я, а не люди. Если они возьмутся за кисть, я с советами не полезу.