Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин

было вычищено и выскоблено до блеска. Самовар под трубой сиял – хоть глядись. Подполье было открыто. Там кто-то возился.

- Ты присядь, Алёха! Я на минутку отлучусь, горенку приберу. Уйдя в горенку, где раньше лежала Клавдия, плотно прикрыл дверь, почесал переносицу. Лежанка пустовала. На ней громоздились теперь кожаные фолианты с медными застёжками. Перед иконами на тонкой серебряной цепке повисла лампадка.

Присев на одну из книг, Дугин на мгновение задумался.

Встал. В движеньях появилась упругая мягкость кота, крадущегося к голубятне.

- Один как перст остался! – посетовал он, появляясь в избе. Сидидомица-то моя взбрындила.

Из подполья с ведром картошки вылезла разрумянившаяся Шура.

- Кабы вот не племянница, дак хоть караул кричи!

Сазонов невольно залюбовался ладной фигурой девушки.

В её волосах завязла паутинка. На полной шее пристало пятнышко пыли. Из расстёгнутого ворота кофтёнки выглядела глубокая белая ложбинка.

- Съехала, сколь ни упрашивал, – сгорбился Дугин, сквозь неплотно сжатые пальцы приглядывая за Сазоновым.

- Как это – съехала?

- Совсем, – смахнул невидимую слезу Дугин. – Симко подбил. Не по нраву ему, вишь, что я в бога верую. Я-де комсомол, мне с твоим богом под одной крышей – не житьё...

Сазонов разглядывал стены, вдоль них – полки за занавесами, полати и верхний голбец – тоже скрыты занавесками, как и тёмная душа хозяина; разглядывая, он не спешил высказывать своё отношение к беде Дугина.

Он знал, что Ефим с матерью ушли из дома.

- Ну и времена настали! – гудел Дугин. – Сын супротив отца восстал, за веру осудил...

Шура вывалила картошку в ушат с водой и стала перемешивать мутовкой. По деревянному жёлобу тонко щурилось сусло.

- Старший тоже волю взял! Набедокурил и дал стрекача! Вот они какие нонешние-то! В наши времена родителей почитали. – Дугин всё пробовал определить, какое это производит впечатление.

Сазонов невозмутимо помалкивал. Трудно было понять: осуждает или сочувствует.

«Онемел, что ли?» – тревожился Михей. Его начинало пугать затянувшееся молчание председателя сельсовета.

- В мои ли годы вдовцом-то жить? – он достал из-под лавки бидон с брагой, приказал Шуре: – Сбегай за капустой!

- Не хлопочите! Чаевать не буду, – отказался Сазонов. – С сыновьями как-нибудь сами улаживайте. Не хотят под вашим крылом жить – силком не заставишь.

- Где она застряла? – засуетился Дугин и вышел на улицу.

Шура, уткнувшись в колени, плакала в погребе.

- Чего разнюнилась? Радоваться надо. Сазонов-то, видать, свататься пришёл. При ем остерегись в разговорах! И физию свою пригладь. А насчёт Симка-то... всё будет как задумали...

Он боялся, чтобы племянница не сболтнула чего: «Бабье сословье! Язык на привязи держать не умеют... А для такого чёрта любое слово – граната. Кинет – и расползутся мои кисельные берега».

Говоря о сватовстве Варлама, Дугин заведомо врал, как врал все и обо всех. Но иначе он не умел.

Зайдя в избу, неприметно ухмыльнулся и опять заговорил о своих горестях. В сущности, жизнь его была действительно горькой, и он не раз задумывался о том, что так жить вроде бы и ни к чему, но мысли эти были столь новы, столь неожиданны для человека, у которого во всём достаток, что он не принимал их всерьёз. «Живут и хуже», – успокаивал себя Дугин.

- Может, потолкуешь с им? Разве грех богу молиться? Закон не претит.

- Об этом потом, – осторожно сказал Сазонов, почему-то чувствуя себя одураченным. Он не понимал, откуда взялось это чувство, и после повторного приглашения сесть за стол согласился. Шура сняла с самовара конфорку, поставила чайник с заваркой.

- Расторопная хозяйка! – похвалил Сазонов, швыркая чай вприкуску.

- Я не хозяйка.

- Значит, работница? А много ли вам за работу платят?

- Она сама золото, – определил Дугин.

- Что верно, то верно. Куда только парни смотрят?

- Сватай, сколь в холостяках-то ходить?

- Ей надо помоложе.

- Есть один на примете, – подмигнул племяннице Дугин. – На осень выдам.

Шура пунцово зарделась, прикрыв толстой косой благодарную улыбку. Дугин ласково шлёпнул её по спине, потянулся к бидону.

- Это лишнее, – остановил Варлам и по-казахски перевернул стакан вверх дном. Он злился на себя за напрасно потерянное время, за то, что битый час переливал из пустого в порожнее и нисколько не понял этого скользкого, как рыбина, человека. Зато Дугин понял, что визит был не случайным.

- Чего приходил? – спросил он с откровенной усмешкой. – Проверять, не затуркал ли племянницу? Спроси её. Пообидится – глаз выколи.

- Хотел о школе напомнить. Уговор не забыли?

- Как же, помню.

Он проводил Сазонова за ворота и подлиннее отпустил пса, задыхавшегося на цепи в злобном сиплом лае.