Изнанка - Лилия Волкова

Сворачивая за угол, она оглянулась. В отдалении мелькнул вишневый плащ, вроде бы другого оттенка, но вид этого плаща стегнул ее, словно плетка, и Катя, увидев прямо перед собой ведущие вниз ступеньки, преодолела их в два прыжка, толкнула дверь с кованой ручкой и буквально ввалилась в скудно освещенное полуподвальное помещение.

Не магазин, не парикмахерская, не ателье. Галерея? На стенах – фотографии молодых мужчин и женщин с рельефными телами, изукрашенными орнаментами, причудливыми растениями, оскаленными мордами зверей. Тату-салон! Вот уж куда Катя по доброй воле не зашла бы никогда, разве что спасаясь от погони.

– Доб… – Дыхание сбилось, вместо нормального приветствия вышел икающий сип. – Добрый день!

Из-за плотной синей занавеси в дальнем углу вышла девушка в джинсах и черной майке. Ее руки были абсолютно чистыми, без татуировок, и Катя удивилась: ей всегда казалось, что в таких местах работают только те, кто сам раскрашен с ног до головы. Или как правильно говорить? Наколот? Забит?

– Добрый. – Девушка даже не улыбнулась. – Чем могу помочь?

– Я хотела…

«И чего ж ты хотела? Придумывай быстрее, а то и так уже идиоткой выглядишь», – Катя оглянулась на дверь, обшарила глазами стены, снова посмотрела на девушку.

– Я хотела… Только не прямо сейчас, а может, когда-нибудь потом. Сделать татуировку. Или набить. Так правильно? Но я не сегодня. Сегодня только посмотреть. Можно?

– Посмотрите, – девушка пожала плечами, махнула рукой в центр помещения, – вон там, видите, кресло, а на столе альбомы с эскизами. Если выберите что-нибудь, скажите, я все объясню.

Катя кивнула, улыбнулась, ответной улыбки не дождалась и поплелась «смотреть».

Альбомов было штук десять, не меньше, с разными названиями на обложках: биомеханика, блэкворк, лайнворк, акварель, трайбл, ориентал. Львы-орлы-олени, кошки-собаки-змеи, розы-тюльпаны, драконы, скорпионы, голуби. И сердца, сердца, красные и черные, пухлые и узкие, переплетенные, разбитые и даже настоящие, как в учебнике анатомии.

Катя перелистывала страницы и поняла вдруг, что всерьез раздумывает: а что, если?.. Ну вот это, например. Девочка с шариком. Или дерево без листвы, одновременно корявое и изящное. Или узкий орнамент на запястье, вроде браслета. Можно даже не черного, а белого цвета, как на одной из фотографий. Или что-то другое, совсем другое, странное, необычное, пугающее или, напротив, манящее и потому незабываемое. Как вообще люди выбирают изображение, которое станет их неотъемлемой частью надолго, если не навсегда? Зачем им вообще это нужно – дорисовывать себя? Чтобы что? Подчеркнуть важное? Выявить скрытое? Замаскировать ненавистное?..

– Даша!

Катя вздрогнула. В последние несколько минут она перестала замечать доносящиеся из-за синей занавеси звуки: какое-то жужжание и два мужских голоса, один низкий, глубокий и уверенный, другой пожиже, то негромко охающий, то нервно похохатывающий.

– Да! Чего? – Девушка, сидевшая за столом у входа, низко согнувшись то ли над какими-то бумагами, то ли над рисунком, не встала с места, а только подняла голову.

– Даш, ну ты даешь. Мы ж договаривались: если я зову, ты жо… короче, встаешь и мухой сюда, – говорил тот, первый, уверенный, а второй издал короткий смешок.

– Да иду я!

Подслушивать было нехорошо, но разве Катя виновата, что помещение небольшое, а до занавески рукой подать?

– Что там клиентка, не созрела?

– Не. Сидит. Смотрит. – Даша зевнула.

– А ты там зачем? Кто клиента обрабатывать будет, я, что ли? Сейчас как выскочу, как выпрыгну с машинкой в руке. И Митяя с собой прихвачу, прямо в натуральном виде, без штанов.

В этот раз захихикали оба: и неведомый Митяй, и Даша.

– Егор, да не будет она ничего делать. Что я, не вижу? Типичная замученная мамашка. Вырвалась из дома, зашла развлечься, нервы пощекотать.

«Я – замученная мамашка? Зашла развлечься? – Катя на секунду расстроилась. – С другой стороны, кто я еще? Мамашка и есть».

– Егор, я ж уже повидала их: кто серьезно настроен, а кто так, фигней страдает. Эта, правда, может, и зайдет еще. А потом максимум нажопник… ну, то есть на крестец или ягодицу решится набить, да и то размером с марку.

– Даш, ты давай не филонь. Предложи потенциальной клиентке чай-кофе…

– Потанцуем, – снова хихикнул Митяй. – Водка-пиво-полежим!

– Тебе, Митяй, полежать нормально не скоро придется, это я тебе гарантирую. Пока вся эта красота не заживет, даже не мечтай. И с водкой-пивом, кстати, тоже не усердствуй, неполезно при таких площадях, так сказать, раневой поверхности. А тебе, Даш, я уже сказал: иди, занимайся клиентом. – Голос Егора стал строгим: – И не дерзи тут мне! А то выпорю.

– Чаю хотите? Или кофе? – Даша подошла, посмотрела на Катю со скучающим видом. – У нас, правда, только растворимый.

– Нет, спасибо большое, – Катя старалась говорить приветливо, – я уже почти все. Вот еще осталось…

– Ну, хорошо, смотрите. Если вопросы будут, задавайте.

Равнодушие Даши почему-то задевало, царапало самолюбие. Место было случайным, и люди эти Кате никто-ничто, но ей почему-то до чертиков захотелось, чтоб ее заметили, оценили, согрели.

– Даша, – она заговорила неприятным себе, заискивающим тоном, – а вообще это больно – делать тату? Или как сказать правильно? Набивать?

Даша не повернулась, не подняла головы от стола, не отодвинула в сторону бумагу, по которой она нервно чиркала и елозила карандашом, но все же ответила:

– Ну, как вам сказать? В разных местах по-разному. На бицепсе, к примеру, вполне терпимо; на икрах, наружной стороне бедра и плечах тоже. На предплечье еще, если только не запястье. Больнее всего на животе, в паху и на сгибах рук и ног, внутри. Понимаете, там кожа очень тонкая, нежная. На сосках еще очень, говорят, больно…

– На сосках? Ну ничего себе. – Катя поежилась. – Я даже не думала, что там тоже делают.

– Ой, да где только не делают! – Даша оживилась. – Я бы вам рассказала такое… Но нельзя, мы интересы клиентов блюдем. Это почти как медицинская тайна, понимаете?

Через десять минут Даша уже сидела рядом с Катей, поила ее кофе (за занавеской, оказывается, стояла настоящая кофеварка, и кофе из нее был восхитительным, ровно таким, как нравилось им обеим: не слишком крепким, не слишком горячим и не горьким), смеялась и болтала без умолку. Катя узнала, что Даше девятнадцать, что в институт она не поступила, «но это даже хорошо, потому что выбирала я от балды». Что работать сюда ее взял сам Егор, потому что он друг Дашиного отца, врача, и сам тоже бывший врач. Но в девяностые так получилось, что из медицины ему пришлось уйти: «Очень, очень неприятная ситуация была, но я не могу рассказать, потому что это же не мой секрет!» – Даша театрально шептала, поглядывая на занавеску, и