Вечный Жид - Станислав Гагарин

Случайность или… А Виктор Юмин, о предательстве которого написал Станислав Гагарин в романе «Вторжение»? О его преждевременной — год тому назад — смерти рассказали Гагарину в октябре.

Кто еще? Кого писателю запечатлеть в  э т о м романе?

Как знать, может быть, трансцендентные, потусторонние силы наделили Станислава Гагарина способностью предрекать тем, кого он обозначает в собственных сочинениях, определенную жизненную зарубку и даже отсекать их напрочь от мира сего?

«Пророчества писателей суть интуитивный хроноклазм, сотворенный духовной энергией художника, — подумал штурман дальнего плаванья. — Я слышу отголоски б у д у щ е г о, еще не разразившегося шторма… Но кто следующий? Кого мне обозначить в списке персонажей, за которых немедленно примутся силы возмездия!?»

Ему стало немного жутковато от осознания возможного могущества, которым наделили его небесные — космические? — силы. Это же так просто и величественно одновременно. Написал, зафиксировал, отразил имя обидчика в романе — и вот она, расплата очередному к о з л у за содеянное.

«Имею ли я право всеохватно пользоваться подобной силой? — с великим сомнением спросил себя Станислав Гагарин. — Как бы не злоупотребить… Я — человек горячий, вспыльчивый. Заденет меня кто-либо ненароком… Или мне покажется, что меня задели. А я с ходу: бах-бах! И нет человека… А человек, может статься, и не виноват вовсе. Такое уже бывало. Н-да… Впрочем, у них, у Зодчих Мира — кто же еще наделил меня способностью наказывать Зло?! — есть какой нито Вселенский ОТК. Не дадут мне наломать дров…»

Так рассуждая, он вернулся от Лапинской проходной и мимо вертолетной площадки двигался вдоль среднего озера, миновал КПП, через который ходил некогда к прежним главкомам Владимиру Федоровичу Толубко, царство ему небесное, и к Юрию Павловичу Максимову, такому хорошему человеку. А вот новый; шеф РВСН, Игорь Дмитриевич Сергеев, которого Станислав Гагарин хорошо знал прежде на незначительных тогда должностях, вот уже второй месяц не удосуживается принять сочинителя.

Забегая вперед и правя этот текст перед сдачей рукописи в набор уже 3 апреля 1993 года Станислав Гагарин счел нужным отметить, что генерал Сергеев так и не принял ракетного летописца…

«И хрен с тобой, — весело подумал сочинитель о Сергееве, вписывая эти строки. — Главкомы приходят и уходят, а Станислав Гагарин остается».

«Меняются времена — меняются люди», — философски отметил писатель, проходя у величественного памятника, стратегической ракеты среднего радиуса действия, SS—4 по н а т о в с к о й классификации, шестьдесят третий проект по-нашему, значилась она в американском реестре и под кликухой Sandal — б а ш м а к, значит. А в  б а ш м а ч к е этом находился заряд, равный двум сотням хиросимских бомб.

Сейчас сие чудовище, вернее, пустая оболочка, шкура страшного дракона, весьма элегантно вписывалась в пейзаж очень напоминавшего курортное местечко городка.

За ракетой шло третье, нижнее озеро, на котором привольно плавали белые и черные лебеди, заведенные еще при маршале Толубко. Сейчас лебеди ютились в зимних домиках и ждали с нетерпением, когда кончится тягостная зима, расширится дневное время, растает на озере лед, вернется привольная и безмятежная жизнь.

Лебедям с Власихи не суждено было увидеть заморские страны, но Станислав Гагарин знал, что птицы и не тоскуют по з а б у г о р н ы м прелестям бытия, как не тосковал и сочинитель, всегда удивлявшийся непостижимой тяге туда иных соотечественников, забывших сермяжную истину: хорошо там, где нас нет.

Он приближался уже к огороженному внушительным забором кооперативному гаражу, где в одном из боксов стояла и его азлковская машина, и не заметил, как со стоянки, что была напротив Четвертого здания выехала черная «Волга», догнала Станислава Гагарина и затормозила, чуть опередив писателя, у тротуара.

Дверца со стороны водителя открылась, и на тротуар ступил Мартин Лютер.

— Какими судьбами, святой отец?! — воскликнул сочинитель, уже сообразивший: догулять ему сегодня не удастся. — Не ожидал увидеть вас за рулем автомобиля.

Отец Реформации вздохнул.

— Обязали обучиться, — сказал он. — Что делать… Святое слово: надо! А я за вами, сын мой. Вечный Жид прислал. Совещание по итогам года.

— Хвала Господу! — воскликнул Станислав Гагарин. — Вновь слышу я знакомые слова. Итоги года, итоги года… О плане на девяносто третий не будет толковища?

— И об этом потолкуем, херр Гагарин, — невозмутимо ответил Мартин Лютер. — И про соцсоревнование тоже…

III

Черную пузатую бутылку он выбрал в батарее разнокалиберных сосудов с пойлом машинально, движение было заученным, механическим, привычным.

Округлый хрустальный бокал, напоминающий женскую грудь в разрезе, уже стоял на черной полированной столешнице, контрастно отражаясь в едва ли не зеркальной поверхности.

Человек принял бокал в ладони, п о н е ж и л его, затем приблизил ко рту и два раза дохнул внутрь.

Затем вернул бокал на прежнее место, свинтил бронзового цвета пробку с горлышка бутылки и аккуратно плеснул на донышко. Тем же движением, что и давеча, он принял в ладони бокал с жидкостью и легонько с о г р е л в цепко охвативших хрусталь пальцах.

Затем медленным движением п р и н я л жидкость, но глотать не стал, задержал ее во рту, перекатывая языком от щеки к щеке и по нёбу.

Пропускал он питье, зажмурив от удовольствия глаза.

— Старый, добрый коньяк, — произнес, наконец, и с сожалением посмотрел на собеседника, сидевшего напротив и пробавлявшегося шотландским виски «Длинный Джон», слегка разбавляя его тоником. — Вы по-прежнему отказываетесь дегустировать эту необыкновенную жидкость, Майкл?

— У меня принципы, сэр, — почтительно, но вполне независимо и уж совсем не подобострастно ответил Майкл.

Если бы Станислав Гагарин вновь невидимо присутствовал при разговоре, то он узнал бы в этом молодом парне советника из Фонда, так упорно требовавшего, чтоб называли его Мишей.

Тут, сидя напротив худощавого джентльмена, внешне похожего на полузабытого американского президента Трумэна, заокеанский Миша ничего не требовал, разумеется, но держался самостоятельно, как младший напарник, подельщик, но отнюдь не шестерка.

— Я верен Америке, демократии и старому доброму виски, — усмехнулся молодой, вызвав тем самым у старшего п о д е л ь щ и к а снисходительную, но одобрительную улыбку.

— Вы правы, мой мальчик, — сказал любитель а р м а н ь я к а. — Принципы — прежде всего. И каждому свое, — говаривали во время оно немецкие партайгеноссы. Я рад снова вас видеть на родной земле, хотя и полагаю, что вам, Майкл, сейчас и на день нельзя покидать Россию.

Только я не мог отказать себе в удовольствии из первых уст узнать, как идет подготовка операции «Most».

— Определены сроки, готовы исполнители, отработаны мероприятия, которые развернутся после а к ц и и, — четко ответил Майкл.

— Чтобы произнести только эти слова, не стоило лететь через океан, — проговорил старший собеседник. — Извольте повторить в деталях, парень!

— Хорошо, сэр, — невозмутимо согласился Майкл.

На детали ушло полчаса. Затем босс или скорее сообщник Миши сказал:

— В работе «Искусство любить» Эрих Фромм утверждает: «В современном капиталистическом обществе смысл понятия р а в е н с т в о претерпел изменение».

Майкл недоуменно поднял брови, не понимая, какое отношение к операции имеют высказывания некоего Фромма, о котором ему, разумеется было известно, но тут же сдержал себя, принялся заинтересованно слушать.

— Под «равенством» понимается равенство автоматов, равенство людей, потерявших собственную индивидуальность, — продолжал цитировать Эриха Фромма старший товарищ. — Равенство теперь означает с к о р е е «единообразие», н е ж е л и «единство». Это — единообразие людей, которые выполняют одинаковую работу, одинаково развлекаются, читают одни и те же газеты, одинаково чувствуют и одинаково думают… Вам это понятно?

— Вполне. С собственным быдлом мы уже совладали. У нас все так, как утверждает фрейдист-сочинитель.

— А в России? Готовы ли русские стать автоматами? Все ли сделано вами, чтобы процесс нивелирования населения э т о й страны, усреднения и стандартизации жителей шестой части суши, этот глобальный и такой жизненно необходимый для нас процесс по-настоящему пошел?

— Далеко не все… Должен заметить, что русские люди никогда не были в и н т и к а м и  в прежней России, как бы не вопили об этом повсюду наши содержанцы из ультрарадикальной п я т о й когорты.

Я бы разочаровал вас, сэр, если бы поддался искушению принимать желаемое за действительное.