Глаза ребёнка - Ричард Паттерсон

Монк встал между ними; по выражению грязновато-желтых глаз инспектора было видно, что он догадывается о причинах, вызывавших гнев Паже.

— Держите ли вы в библиотеке какие-нибудь юридические бумаги? — спросил он.

— Нет, — ответил Паже.

Тогда Монк обратился к полицейскому:

— Заканчивай с библиотекой. И прежде чем займешься чем-то еще, дай мне знать.

Монк говорил ровным, спокойным тоном, словно желая показать Паже, что его сарказм в присутствии молоденького полицейского неуместен. С лица блюстителя порядка слетело настороженное выражение, и он вышел.

— Вам не следовало этого делать, — скупо проронил Монк.

Казалось, вторжение Монка в его жизнь каким-то странным образом определило их отношения. Между ними установилась некая противоестественная доверительность, при которой инспектор считал себя вправе советовать Паже, как тому следует воспринимать эту новую реальность.

— А что бы это изменило, Чарлз? — пожав плечами, произнес Паже. — Ваше отношение ко мне стало бы другим?

— Нет. — Монк уперся в него тяжелым взглядом. — Вы держите документы здесь?

Паже кивнул.

— Давайте прежде уточним. Для того чтобы досматривать мои юридические документы, вам необходимо иметь специальное постановление, дающее право доступа к конфиденциальным материалам. У вас ничего подобного нет, иначе об этом было бы сказано в ордере на обыск.

— Верно, — согласился Монк. — Однако если адвокат является объектом следствия, ничего такого не требуется.

— Неужели же я подследственный? — На лице Паже отразилось изумление. — Имей вы достаточные основания, то уже арестовали бы меня за убийство. Но у вас их нет, иначе бы вы не медлили. — Помолчав, он добавил: — Диэй[24] дал маху.

— Пусть вы правы, — медленно произнес Монк, испытующе глядя на него. — Скажите мне только, где вы храните свои файлы — мы не собираемся рыться в них. Мне плевать на ваши файлы.

Но Паже был полон решимости закрепить свой успех.

— Ничего не выйдет — они лежат вперемешку с другими бумагами. Кроме того, я поздно возвращаюсь с работы и, случается, просто забываю, куда их кладу. Так что, куда бы вы ни направились, я пойду с вами. В противном случае вы никуда не пойдете.

Монк молчал. Паже был ясен ход его рассуждений: инспектор наверняка считал, что Крис водит его за нос, но вместе с тем боялся — подняв не те бумаги — лишиться уже имевшихся у него улик. Кроме того, он, видимо, надеялся на то, что Паже в растрепанных чувствах проговорится и скажет что-то, свидетельствующее против него.

— Где вы уже успели побывать? — спросил Паже.

— Только в вашей спальне.

— Тогда позвольте мне сказать пару слов Карло, и мы вернемся наверх. Но уговор такой: вы будете заниматься каждой комнатой поочередно, и я при этом буду присутствовать. Все остальные ваши люди подождут на улице.

Монк посмотрел на Сисилью, затем перевел взгляд на детектива в штатском.

— Вы закончили? — спросил он.

— Угу, — буркнул детектив.

— Тогда собирайтесь и оставьте нас одних. Остальное я сделаю сам.

Паже повернулся и прошел на крыльцо. Было около пяти. Карло сидел на ступеньках в тени несуразной пальмы, увидев которую в возрасте семи лет, был настолько очарован ею, что уговорил отца купить этот дом.

Паже присел рядом и тихо произнес:

— Извини.

Сын повернулся к нему, и Паже с удивлением обнаружил, что его глаза влажные от слез.

— Я боюсь, па, — пробормотал мальчик.

Паже положил руку ему на плечо.

— Трудно примириться с мыслью, что они могут делать с тобой все что заблагорассудится. Но им нужны улики, а здесь они ничего не найдут.

Карло сидел съежившись, беспомощно прижав к груди кулаки; Паже еле сдержался, чтобы не обнять его.

— По-моему, вы с Кэти куда-то собирались? — спросил он. — Кажется, в кино.

Мальчик вяло пожал плечами. Паже вдруг отчаянно захотелось, чтобы сейчас, когда полицейские переворачивают вверх дном их дом, его сын находился подальше. Он достал из бумажника деньги и протянул Карло.

— Вот, возьми. Пригласи Кэти на ужин. Иначе получится, что Монк и ей испортит вечер.

Карло покачал головой.

— Нет. Я побуду здесь.

— Тебе здесь нечего делать. Мне предстоит разбираться с полицией, а тебе они даже не разрешат войти в дом. — Он пожал Карло руку. — После ужина сходите на какой-нибудь фильм. К тому времени, как ты вернешься, надеюсь, мы уже отвоюем наш дом.

Карло в нерешительности повернулся к отцу.

— Прошу тебя, малыш, — произнес тот мягким голосом.

Карло испытующе смотрел на него. Казалось, в этот момент он понял, как нелегко давалось все это отцу. Он встал и растерянно взглянул на Паже.

— Позвони, — сказал Крис, — если будешь задерживаться после десяти.

— Десять тридцать, — улыбнувшись, произнес Карло и пошел к машине.

Паже повернулся и столкнулся в дверях с Сисильей. Со смущением и тревогой посмотрев на него, она сказала:

— Они попросили меня уйти, но я могу вернуться попозже, Кри-из. Помогу навести порядок.

То, как горничная произносила его имя — Кри-из, — обычно вызывало у Паже улыбку. Но теперь ему было не до смеха: Сисилья в душе всегда верила, что Америка куда более мирное и безопасное место, чем Никарагуа, где погиб ее муж, и теперь никакие уговоры не могли помочь ей избавиться от неприятного ощущения, вызванного бесцеремонными действиями полиции в доме ее хозяина.

Паже покачал головой и произнес:

— Иди домой, Сиси. Займись детьми. Завтра, если потребуется твоя помощь, я приглашу тебя.

Он пожал ей руку и вошел в дом.

Непрошенные «гости» были в его спальне. Монк разрешил молодому полицейскому остаться. Когда Паже вошел, тот разглядывал трусики Терри, вытащив их из ночного столика. Он подождал, пока Паже обратит на него внимание, и, когда Монк двинулся в сторону стенного шкафа, перевернул вверх дном выдвижной ящик, из которого на постель посыпались пузырьки с духами Терри и контрацептивы.

Вечером, уже после захода солнца, Паже сидел посреди хаоса, оставленного полицией в гостиной, и потягивал «Курвуазье» из бокала, который Монк почему-то оставил нетронутым. У ног его валялись осколки фарфорового блюда, восемьдесят лет назад подаренного на свадьбе его бабушке. Полицейский уронил блюдо, когда осматривал сервант, скупо извинившись перед Паже, который обернулся на звук разбитой посуды.

Гостиную они обыскивали последней. К этому времени в доме царил невероятный развал: ящики с одеждой перевернуты, на коврах валялось белье, повсюду были раскиданы книги, а пол в кухне усеян посудой. Паже ожидал нечто подобное: по рассказам своих клиентов он знал, что полиция никогда не подбирает за собой то, что не считает заслуживающим внимания.

С собой они взяли немного, в основном вещи из гардероба Паже. Три серых костюма — проверить, нет ли на них следов крови, волос или мозговой ткани Рикардо Ариаса. Несколько пар обуви, на которой мог сохраниться ворс с коврового покрытия из квартиры Ариаса. Кроме того, они захватили с собой банковскую чековую книжку Паже, чтобы проследить, не приобретал ли он «Смит энд Вессон», который был бы старше разбитого фарфорового блюда его бабки. Все это не вызвало у Паже удивления. Только после того, как Монк потребовал у него ключи от его «ягуара», Крис обратил внимание, что последний пункт в ордере на обыск предоставляет право полиции конфисковать его машину. Инспектор сказал, что машину ему вернут через неделю.

Из ордера следовало, что криминалисты должны провести ультрафиолетовый анализ. Паже молча наблюдал, как молодой полицейский сел в его машину и двинулся к выезду. Ему показалось, тот нарочно притормозил у поворота — хотя никакие другие автомобили навстречу не двигались, — чтобы посмотреть на выражение лица Криса в зеркало.

Когда полиция наконец убралась, Паже пошел закрыть опустевший гараж. Каменный блок, за которым еще недавно был спрятан дневник в кожаном переплете, был чуть-чуть сдвинут. Паже аккуратно поставил его на место.

Он знал, что в библиотеке они ничего не нашли.

Теперь он в полном одиночестве сидел в гостиной.

Несколько минут назад ему во второй раз позвонила Терри. Она сказала ему ровно столько, чтобы он понял: у нее тоже был обыск. Но она не имела возможности приехать к нему, так же, как и он к ней. В тот вечер Роза не могла остаться с Еленой, а ему необходимо было привести дом в божеский вид к приходу Карло.

Оглядев царивший в комнате беспорядок, Кристофер сделал последний глоток коньяка, теплом разлившийся по его телу.

Его политическое будущее представлялось теперь крайне сомнительным. Он решил подумать об этом завтра; сейчас ему было не до этого.

Сейчас его занимал один вопрос: почему Монк забрал именно серые костюмы?