Лабиринты - Кристина Щукинская

Ксении казалось, будто Вера Петровна всё поняла, догадалась, едва заметила выражение её лица в момент созерцания плаката, где Вадим изображен в костюме Айвенго. Молодой, красивый, с совершенно потрясающей залихватской улыбкой. Он не мог оставить равнодушной женщину. Любую. Вот и Ксения стояла у плаката, пытаясь не дрожать всем телом, не показать слабость, не раскрыться перед матерью и сыном, перед первой семьей того, кто унес ее сердце с собой в темную могилу. И не могла не вглядываться в глубокие синие глаза, которые с прищуром бросали вызов в объектив фотоаппарата, запечатлевшего насмешливого юного рыцаря без страха, без упрека...

Она помнила цвет неба, навсегда застывшее в зеркале загадочной души, которую не мог понять даже ее обладатель. Не могла заставить себя пройти мимо черно-белой фотографии, где Метлицкий лихо гарцует на лошади в мундире военного, совершенно терялась около плаката, где Вадим в белой рубахе изображает офицера, идущего на расстрел. Отрешенное лицо, влажные волосы, прилипшие к высокому лбу. Хотелось дотронуться рукой, провести по щеке, потрогать горячий лоб. Так, как могла делать лишь она - тайная спутница последнего года жизни Вадима.

Ксения замирала там, где находилась, когда видела изображение Метлицкого, боялась даже моргнуть, чтобы не покатились горячей влагой слезы по щекам. Хотелось завыть диким зверем, стать волчицей, поющей песню ушедшему в зимнюю, завьюженную неизвестность, одинокому волку...

В квартире Веры Петровны, казалось, был музей памяти ее первого мужа. Любила ли она его?

И да, и нет...

Первое чувство ушло, будто океан забрал с собой волны, вернул в материнское лоно своих детей из соли и пены. Вера продолжала восхищаться Метлицким, как талантливым актером, сильным мужчиной, от которого у нее родился сын. Нуждалась ли она в Вадиме, так же, как и Ксения? Нет. Сама призналась однажды, что остались в душе лишь признательность, восхищение, сожаление о том, что ушел так рано, не дождался главных и судьбоносных ролей. Первый муж остался для матери Андрея нежным воспоминанием о молодости. Она не жалела о расставании. Наоборот, не хотела портить жизнь мятущемуся и непокорному.

- Да разве можно поймать и привязать к себе ветер? - улыбаясь и закуривая неизменную сигарету, говорила Вера. - Вадим должен был идти вперед. Ему столько хотелось сказать, доказать. Я выбрала для себя свою роль - быть матерью. Он же продолжал мчаться вперед, будто судьбу хотел обогнать. Не хотела я мешать ему, Ксюха, не хотела привязывать, крылья обрывать. Он дал мне так много - Андрейку нашего. О большем женщина не может и мечтать.

Столько раз Ксения ждала откровенного разговора, едва они оставались одни на кухне во время семейных встреч, но ничего подобного не происходило вот уже тридцать лет. И каждый раз, выходя из квартиры свекрови, женщина ловила ее взгляд, видела отражение себя - будто подбитая птица летела камнем вниз, понимая, что разобьется об острые камни.

Однако Вера Петровна всего лишь перекрещивала на прощанье сына, его жену и долгожданного внука. Молчала, никогда не задавала вопросы о прошлом Ксении. Улыбалась горько, глядя проникновенно прямо в затравленную Ксюшину душу, давая понять: она знает! Всё знает, понимает, сочувствует своей подруге по несчастью, захваченной в плен синими глазами в обрамлении длинных ресниц, хрипловатым голосом, косой ухмылкой, черной, непокорной челкой, которую Вадим все время отбрасывал назад резким движением головы...

- Ксеня, ты меня слушаешь?

- Простите, что-то со связью, - быстро нашлась Метлицкая, стараясь не показывать, что ее мысли вновь и вновь окунулись в омут событий, которые уже никому не интересны, кроме ее совести и чувства вины. - Как только я вернусь со съемок, то я устрою этому мальчишке головомойку! Никакой больше ему машины, ночевки у друзей в общаге! Если гаденышу восемнадцать, то это еще не значит, что он для меня - взрослый, чужой и посторонний. Должен понимать, что я едва на уши всех знакомых в прокураторе не поставила...

- Ксюш, спокойно. В конце концов, растим мужика, а не барышню кисейную. Не ругай Вадика за то, что вырос. Ты его для этого и родила, - веско заявила свекровь. Иногда она поражала житейской мудростью, резкими, бывало грубыми, но абсолютно точными словами. - Отоспится у меня, домой приедет. Спокойно поговорите.

- Ох, Вера Петровна! Не знаю я, о каком вы "мужике" речь ведете. Пока я знаю одно: у меня не сын, а недоросль лопоухая и безответственная! Разве сложно позвонить, предупредить, что задержится, или выпьет, поэтому за руль не сядет? Нет, надо доказывать, идти наперекор. И опять с ним говорить мне. Андрея он и за ухом не ведет. Да и сын ваш тоже хорош! Единственное, что он может, так это сказать: "Сынок, ты уже взрослый. Только не расстраивай маму". Господи! Всё на мне! У Андрея проекты, а я их тащу. У Вадика увлечения - живопись, актёрское мастерство - я их оплачиваю. Сил моих нет!

- Ксюш, вот сейчас скажу фразу, которая тебе не понравится. Но я скажу! - свекровь замолчала, выпуская струйку дыма в сторону от телефона, но телеведущая догадалась об этом.

Никакой управы на мать Андрея тоже нет. Курит в возрасте за семьдесят! А потом, ей же, Ксении, бегай, выискивай врачей, спасай родственницу. Престарелой Веру Петровну мало кто отважился назвать. Сейчас она держала железной рукой музей советского кино, на покой не собиралась в принципе, тем самым, напоминая Ксении ее бабулю, которой давным-давно уже нет на этом свете.

Как получилось, что первая жена ее любимого мужчины стала родным и самым близким человеком, женщина не знала. Понимала, насколько диким такое семейное родство может показаться со стороны, но осознавала прекрасно - никого из женщин в ее роду больше нет. Есть лишь Вера Петровна - мать мужа, заботливая бабушка для внука и ее наперсница, близкая подруга, старшая по возрасту.

Как однажды сказал Костя Меркулов: "Вадим после себя оставил слишком много загадок. Не всегда мы могли понять его при жизни, а после смерти уж и подавно".

Ксения давно уже смирилась с тем, что Вадим связал ее плотно стальными тросами. Вся ее жизнь уже много-много лет вертится вокруг планеты имени Метлицкого, и никогда уже не сойдет с привычной орбиты.

- Ксения, ты связалась с Метлицкими, а это - крест! - Вера Петровна говорила резко, не давая себя перебить и оспорить. - И я тебя понимаю, потому как это мой крест тоже. Была я женой Вадима-старшего, и потому знаю: Вадик-младший той же породы. Ветер, сила, бунт! Это Андрюшка у нас, как был романтиком, так и остался. Идеалист, влюбленный идиот. Ну, так что ты хочешь? Кого еще может воспитать пвседо-интеллегентная баба на пару со своей престарелой матерью-училкой на пенсии? Вадик, он, конечно, его любил, поддерживал, приходил, мне другом и братом остался... Но вот мужского влияния не было у Андрея, что поделаешь. - Горестный вздох. Еще одна затяжка сигаретой. - Ну да ладно. Дела прошлые. А на сына не кричи. Он поймет, что виноват, отшутится, приласкается, как всегда это делает. Только дед в нем проснулся. Не пойдешь против породы... Недавно внучок первую постановку показал. Волосы дыбом на голове поднялись! Вадик воскрес, в наше время пытается опять бузить, доказывать всему миру, на что способен. Эх, Ксюшка, глупая ты девка! Угораздило же так назвать сына-то!