Колхоз. Назад в СССР 4 - Павел Барчук

у кролика, баба Зина натурально споткнулась о порог и чуть не улетела вперёд, непосредственно в хозяина дома.

Зато Матвей Егорыч заметил меня и сразу изменился в лице. Он буквально начал светиться от счастья.

— Жорик, едрить твою налево! А мы тебя потеряли. Думали, случилось что! Я вот к Ефиму пришел…— Матвей Егорыч покосился на застывшую с открытым ртом Зинаиду Стефановну, и добавил. — Мы пришли. Ты представь, вернулись Наташка с Валентиной, говорят, на станции велосипед Ольги нашли. Стоял прямо на самом виду, а Ольги самой нигде не видать. Ну, они как добрались до деревни, сразу к ней. Проверить, не случилось ли чего. А та, значится, сказала, что отдала тебе. Ещё до обеда. А тут уже дело к ночи, понимаешь, а тебя нет. Я и заволновался. Как такое может быть. Велосипед на станции, ты говорил Ольге, что поедешь в Воробьевку, и вообще ни ответа, ни привета. Вот, пошли мы, значится, к Ефиму, чтоб просить помощи в твоих поисках…

Только в этот момент дед Мотя заметил внешний вид участкового и понял, почему баба Зина уже пять минут стоит молча.

— Аааааа… Что это вы тут? — Матвей Егорыч перевел взгляд на Милославскую, которая замерла рядом с Ефимом Петровичем, держа в руке ножницы, потом глянул на пол, где валялись остриженные волосы, и, наконец, заметил кусок ткани на голове участкового.

— Ну, что за отсутствие сообразительности. — Светланочка Сергеевна пожала плечами и высокомерно задрала подбородок. — Стриглись мы. Вот!

Она жестом фокусника сдернула "лекало", ухватив его двумя пальцами.

Вот тут прихерели все. Не только Зинаида Стефановна. Маман сдавленно пискнула и прижала свободную руку к губам. Дед Мотя громко и выразительно "крякнул" в своей привычной манере. Я хотел матернуться, но сдержался.

Стрижка получилась неожиданной. Когда-то очень давно у меня была няня, считающая, что детей надо воспитывать на правильных, советских фильмах. Особо любила она "Вечера на хуторе близ Деканьки" и неоднократно говорила, мол Гоголь — великий писатель. Но речь не об этом. Ефим Петрович был похож на Вакулу из того самого фильма. Именно этот персонаж первым пришел мне в голову для сравнения. Точнее, из похожего имелась только новая прическа участкового. Но даже в кино причёска у кузнеца была куда более похожей на причёску, чем то, что получилось у Светланочки Сергеевны. Если смотреть на Ефима Петровича издалека, то возникало полное ощущение, будто на самом деле он — лысый, а на башку ему просто что-то положили. Что-то лохматое, отдаленно напоминающее волосы, но зато с очень ровными краями.

— Я думала меня в этой жизни вряд ли что-то сможет сильно удивить. — Заговорила, наконец, Зинаида Стефановна. Наверное, из всех нас она была самой психологически устойчивой к стрессам. — Просто я не знала, что однажды в Зеленухах появятся Милославские. Сначала Жорик удивлял. Так удивлял, думала, вся удивлялка закончится. Но нет. Теперь я вижу, что это был не предел. Вот знаешь, Светка… Золотые у тебя руки. Золотые! Только они из жопы у тебя растут. Ты зачем Ефима так оболванила?

— Почему оболванила? Как оболванила? — Вот тут проняло и участкового.

Он-то поначалу думал, что Зинаида Стефановна с дедом Мотей просто удивились присутствию в его доме Милославской. Да ещё тому факту, что она собственноручно ему тут стрижки делает. Но теперь Ефим Петрович понял наверняка, что-то пошло не так.

— Как оболванила… Как обычно болванят. Что за глупые вопросы, Ефим — Добила его баба Зина.

— Вы чего. Мне нельзя. У меня завтра начальство приезжает. Мне надо в отдел рано утром. — Участковый принялся стаскивать с себя покрывало.

— Ну, не знаю, Ефим… Не знаю… Какой там отдел. Тебе с такой стрижкой только в кабинет психиатра прямая дорога, — Отрезала Зинаида Стефановна, попутно убивая остатки надежды участкового на то, что все не очень уж и плохо.

Зинаида Стефановна вдруг резко посмотрела на стоявшего рядом деда.

— Слушай, Мотенька, может и тебя Светке на растерзание отдать. Хорошая стрижка. Сразу видно, нет кукушки у человека… — Она вдруг шагнула к Матвею Егорычу и постучала ему по лбу. — Ку-ку. Есть кто дома? Видишь? Тишина в ответ. Давай, меняй Ефима на посту. Нехай тебя Светка стрижёт.

Внезапно раздался сильный грохот. Все одновременно посмотрели в сторону источника звука, а именно, на Маман, которая выронила ножницы.

Глава 22: О раннем пробуждении и настоящих мужских забавах.

Не знаю, почему, но участковый даже не стал сильно возмущаться. Он вообще был удивительно спокоен. Наверное, смирился с ситуацией. Либо, как вариант, решил, что сам виноват. Разве можно человеку с фамилией Милославская доверять свою голову и ножницы одновременно. Хотя, честно говоря, я ожидал прям взрыва. По реакции всех присутствующих, особенно после слов Зинаиды Стефановны, Ефим Петрович точно понял, маман сотворила нечто весьма оригинальное.

Ему, правда, пришлось с боем вырывать из рук Светланочки Сергеевны зеркало. Она успела схватить его раньше, чем успел это сделать участковый. А потом ещё минут десять маман утверждала, будто нынче так модно и все нынче так носят стрижки. Зеркало при этом держала крепко, справедливо опасаясь, что впечатление от ее "творческого" подхода окажется слишком сильным.

Молчал участковый долго, глядя при этом на свое отражение, а потом вздохнул тяжело и сказал Матвею Егорычу.

— Ну, не знаю… Руку, что ли, мне сломай. Больничный возьму.

Видимо, новые модные тренды Светланочки Сергеевны не пришлись ему по душе. Хотя, я бы, на его месте, за такую стрижку убил бы, наверное. Потому что выглядело это все, как форменное издевательство.

— Большое человеческое спасибо. — Добавил Ефим Петрович и поклонился госпоже Милославской, чуть не уткнувшись лбом в пол.

Наверное, дабы соответствовать стилю своей новой стрижки. Потом, для верности, забрал у маменьки из рук ножницы, которые она уронила раз двадцать. Думаю, опасался, что Светланочка Сергеевна ещё что-нибудь отстрижет. Хотя, особо и нечего. А вот уже после этого выпроводил нас за порог. Всех. Включая деда Мотю и бабу Зину. Наверное, опасался, что не выдержит и сорвётся. А ему нельзя. Он — представитель закона.

— Ну, ты, Светка, конечно, даёшь… — Высказался Матвей Егорыч, когда мы вышли на улицу. — Рисковая ты баба. Это не иначе, Ефим от твоей красоты девичьей умом раскис. Сотвори подобное кто-то другой, даже не знаю…

Тут я, кстати, с дедом Мотей был согласен.