Доктор Есениус - Людо Зубек

— Ничего, — промолвил он.

Кеплер взглянул на небо через линзу. В уме уже зародилась великая идея. Он понял, что линза сама по себе еще ничего не стоит. Но весь этот разговор с раввином натолкнул его на великолепную мысль. Линзу необходимо соединить еще с чем-то Эту мысль надо развить, и именно этим путем надо идти.

Домой Кеплер возвращался рассеянный и по дороге едва отвечал на вопросы Есениуса.

Целую неделю он никуда не показывался. Во дворец передал, что плохо себя чувствует. Но, когда Есениус пришел его навестить, он не вышел. Пани Барбора по секрету сообщила Есениусу, что Кеплер чувствует себя плохо от переутомления. Целые дни он проводит в своей мастерской вместе с механиком и шлифовальщиком стекол, которые что-то там мастерят. Уходят эти двое от них почти ночью и ведут себя словно заговорщики. Пусть доктор Есениус не сердится, но она не может его туда впустить. Есениус вернулся домой разочарованный.

Но в воскресенье после полудня явился Кеплер. Он попросил Есениуса, не откладывая, пойти с ним.

— Куда? — недоверчиво спросил Есениус.

— Все вам объясню… только потом. А сейчас надо идти. Говорил он взволнованно, и его глаза, обведенные черными кругами, лихорадочно блестели.

— Захватить инструменты? — спросил Есениус.

— Не надо, — махнул рукой Кеплер. — Все, что нам надо, имеется здесь. — И он похлопал по деревянному продолговатому футляру, который держал под мышкой.

Есениус больше не спрашивал.

Друзья направились к Староместскому рынку. Оттуда к Тынскому храму.

«Ага, — подумал Есениус, — он ведет меня к памятнику Браге». Друзья часто наведывались туда и поэтому ничего особенного в этой прогулке Есениус не видел.

Но что это? Кеплер идет не в главный притвор, а через боковые двери направляется прямо к башне. По узким стертым ступенькам он поднимается наверх. Это трудный путь, но сейчас он еще труднее, так как Кеплер шагает через две ступеньки, торопится, будто на башне пожар. Вскоре у Есениуса начинает пульсировать в висках, но он не хочет отстать от своего друга: его разбирает любопытство — какой сюрприз приготовлен ему на вершине башни.

Вот они уже на переходе, соединяющем две башни.

Перед ними открывается чудесный вид. Внизу — Старое Место с его черепичными крышами, немного поодаль — Новое Место, а прямо напротив, за Влтавой, — величественная панорама Градчан.

Оба тяжело дышат, но у Кеплера нет терпения ждать, пока они отдохнут. Он открывает свой деревянный футляр и вынимает оттуда какой-то цилиндрический предмет… Он похож на короткий широкий кларнет.

— Подождите, я погляжу, хорошо ли видно, — говорит Кеплер и приставляет трубку к правому глазу, а левый зажмуривает. — Посмотрите и вы, — говорит он, и на лице у него какое-то напряженное ожидание. Он передает трубкообразный предмет Есениусу и, прежде чем Есениус успевает задать вопрос, произносит одно-единственное слово, которое все объясняет: — Звездогляд.

Есениус прикладывает трубу к глазам и направляет ее вниз на рынок. Но в ту же минуту опускает ее.

Кеплер смеется по-детски, радостно:

— Ну, как вам нравится мой звездогляд?

— Изумительно! — восторженно восклицает Есениус и снова прикладывает к глазам трубу, или звездогляд, как называет ее Кеплер.

Он внимательно разглядывает картину, которую видит через трубу. Люди, казавшиеся раньше букашками, теперь совсем близко, рукой можно достать, да и все остальное кажется таким близким, что даже не верится. Есениус поднимает трубу, и его восхищение растет: в двух шагах от него Градчаны, он ясно видит людей перед замком, куда направляет звездогляд.

Есениус с восторгом смотрит на Кеплера и взволнованно шепчет:

— Иоганн, вы сами не понимаете, что вы создали!

— Понимаю, — улыбается счастливый Кеплер, — а вечером поймете и вы. Потому что то, что вы видите сейчас, — ничто по сравнению с тем, что увидите вечером. Только бы не было туч!

Домой они возвращались задумчивые, на каждом шагу останавливались и улыбались друг другу, словно два заговорщика, которых связывала общая тайна.

Есениус с трудом дождался вечера. Каждую минуту подходил он к окну и внимательно посматривал на небо, не затягивает ли.

Казалось, что ночь будет ясной.

Как только стемнело, он направился к Кеплеру. А когда взошла луна, Кеплер повел гостя на небольшую деревянную башенку, возвышавшуюся на крыше его дома.

Было полнолуние, на небе ни облачка.

Кеплер подал Есениусу телескоп.

Есениус направил его на Луну.

Чувство удивительного возбуждения, смешанного с радостью, наполняло его душу. С минуту Есениус смотрел молча, как зачарованный. Он и не подозревал, что Кеплер с волнением следит за выражением его лица.

— Боже небесный, да ведь это чудо! — воскликнул наконец Есениус сдавленным от волнения голосом.

То, что Есениус увидел в телескоп, превзошло все его ожидания: он увидел Луну такой, какой ее видели до сих пор на земле лишь немногие.

Вселенная раскрылась перед ним, как книга.

Он лишь на мгновение оторвался от телескопа, чтобы поделиться радостью со своим верным другом, и снова приник к трубе, устремленной к таинственным небесным светилам.

Он заговорил. В голосе его было нечто большее, чем воодушевление, — в нем звучал страх:

— Иоганн, могу ли я верить собственным глазам? Неужели это возможно? Ведь я вижу на Луне горы и долины. Какие-то кратеры…

Есениус отложил телескоп, чтобы по выражению лица Кеплера убедиться, может ли он верить увиденному.

В эту торжественную минуту Кеплер не мог произнести ни слова и лишь улыбался другу. Ведь только он до конца понимал, какое огромное значение имеет телескоп и для него и для всей астрономии.

— Посмотрите на планеты, — посоветовал он Есениусу. — Вон там Сатурн.

В объективе телескопа засверкало кольцо Сатурна.

— Иоганн, — обратился Есениус к Кеплеру, — вы представляете, сколько тайн раскроет теперь Вселенная перед нами?

— Великое множество. И все же по сравнению со всеми ее тайнами это будет незначительной толикой. А сколько раз нам придется изменять свои прежние представления! Например, Луне. Теперь ясно, что на ней огромные горы и кратеры. Раньше мы думали, что ее поверхность гладкая, словно зеркало, а темные пятна объясняли неравномерным составом лунной массы.

Погруженный в себя, Кеплер сначала не заметил, что Есениус его не слушает.

— Простите, Иоганн, — сказал Кеплер, — над чем вы так задумались?

Есениус вздрогнул, задумчиво посмотрел на Кеплера:

— Я думал о том, можно ли смастерить такие стекла, чтобы стали видными самые ничтожные по величине предметы, которые не заметны глазу. С одной стороны, огромные размеры и беспредельные расстояния, а с другой — бесконечно малые величины. Думаю, что это связано одно с другим. Но я не рискую развивать далее свои мысли. Все это так… так замечательно, что я просто боюсь об этом думать.

— Нельзя бояться, Иоганн. Надо смелее идти вперед! — прошептал Кеплер.

Вероятно, и его ошеломили заманчивые перспективы, которые открывались перед ним. И он вновь вернулся к истинной цели своего открытия.

— Это только начало, Иоганн. Первая несовершенная попытка. Я убежден, что при умелом расположении стекол мне удастся создать более мощный телескоп, с помощью которого наш взор проникнет в самые дальние сферы Вселенной. И тогда мне, вероятно, удастся доказать правильность учения Коперника. Я уверен, что мне это удастся!

А потом мечтательно добавил:

— Когда человек представит беспредельность звездных миров и включит в их систему нашу маленькую планету Землю, его высокомерие рассеется, как дым… Только тогда он поймет, каким ничтожным созданием является человек… Но когда мы думаем, какие чудесные вещи создал и еще создаст ум человека, сердце наше наполняется гордостью и уста произносят слова восхищения: как велик и прекрасен человек!

Кеплер произнес эту фразу таким проникновенным тоном, что его волнение передалось Есениусу.

Есениус обнял своего друга и воскликнул:

— Если бы только мы никогда не потеряли веры в величие и красоту человека!

ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ

— Ах, доктор, плохи ваши дела. Что там произошло у вас с раввином Львом? — спросил однажды перед обедом у Есениуса Криштоф Гарант из Полжиц, императорский стольник.

Он прислуживал императору за столом и должен был вовремя догадаться, какое блюдо хочется отведать государю. Пан Гарант был и собеседником императора за обедом. Поэтому он знал много такого, о чем другие придворные узнавали позже или вовсе никогда не узнавали.

Вопрос Гаранта заставил Есениуса насторожиться. Доктор был уверен, что его визит к великому раввину остался тайной.