Доктор Есениус - Людо Зубек

— Вашек дело говорит, — присоединился к щербатому его сосед, коренастый парень с длинными русыми волосами. — Раввин Лев якшался со злыми силами, знает всякие чары и волшебства. Сами евреи этим хвастаются. Поверьте Вашеку, это раввин навлек на город беду.

Щербатый говорил так громко, что было слышно за всеми соседними столами. Конечно, к таким словам трудно было остаться глухим. Постепенно говор стал стихать, и некоторые, чтобы лучше услышать, подходили к щербатому.

— Я вам говорю, люди добрые, мы не должны это так оставить, — поддерживал своего соседа белобрысый толстяк.

— Евреи хотят извести христиан, — закричал великан Вашек, — а мы покорно сносим все, как бараны! Что вы скажете на это, люди?

Его вопрос был как бы сигналом, тлеющим трутом, брошенным в бочку с порохом.

— На евреев! Пошли на евреев!

Трактир мигом превратился в разворошенное осиное гнездо. Никто не усидел на месте. Все повскакали из-за столов и обступили Вашека и его товарищей.

Вашек сразу стал предводителем. Остальные были готовы подчиниться его приказам и следовать за ним — пусть ведет их куда хочет.

Однако Вашек еще не отдал приказа. Вероятно, он и сам испугался своих речей. Но отступать было поздно. Со всех сторон неслись возбужденные крики.

Но Вашек в нерешительности произнес:

— Нас маловато. Наш перевес в силе продлится недолго.

Парни на мгновение опешили. Даже самые прыткие, у которых с языка готово было сорваться слово «баба», задумались над словами Вашека и пришли к выводу, что они не так уж глупы. Однако их колебания длились недолго.

— Зайдем в трактир «У золотого винограда», там полно народу, позовем всех с собой, — предложил кто-то.

И все разом согласились:

— К «Золотому винограду»! Пошли к «Золотому винограду»!

Щербатый отдал распоряжение:

— Кто живет поблизости, отправляйтесь по домам и берите с собой топоры, молотки, цепы или алебарды.

Напрасно умолял трактирщик сначала расплатиться с ним. Его успокоили, обещая скоро вернуться и принести столько золота, а также серебра, что всего его погреба не хватит.

Толпа ринулась из трактира, шумя и бурля, словно река в половодье.

Есениус и Бахачек остались сидеть на своих местах. Пока возле них бушевала разъяренная толпа, они только молча слушали. Но, когда народ схлынул, они взглянули друг на друга, словно пробудившись от тяжелого сна.

— Это ужасно! — прошептал Есениус.

— Что делать? — взволнованно воскликнул Бахачек. — Следует предупредить раввина Льва.

— Прежде всего надо поставить в известность староместского рихтера. Попросить, чтобы он выслал к воротам гетто ратников, — предложил Есениус.

— Пошли вместе?

— Нет, — возразил Есениус. — Вы идите один, а я пойду к «Золотому винограду». Попытаюсь отговорить людей от их безумного намерения. Объясню им, что волшебством нельзя накликать чуму.

— Я бы на вашем месте этого не делал, — горячо запротестовал Бахачек. — Ничего вы этим не достигнете.

— Возможно, вы и правы, но я должен попытаться. Врач должен стараться вылечить пациента, даже когда состояние больного безнадежно. Это моя обязанность.

Бахачек пожал плечами. Продолжать спор было времени. Они договорились встретиться у «Золотого винограда» и разошлись.

Когда Есениус пришел в трактир, Вашек и его друзья уже были там. Долго уговаривать посетителей «У золотого винограда» им не пришлось.

Есениус понимал, что времени терять нельзя. Он вышел на середину зала и громко, стараясь перекричать всех и обратить на себя внимание, произнес:

— Послушайте меня, люди добрые! Я доктор медицины Есениус, и вот что я хочу вам сказать. Вы собрались идти на евреев, вы думаете, что они накликали на наш город чумную заразу. Не делайте этого! Говорю вам как врач: чуму нельзя вызвать чарами. Я уже видел несколько эпидемий чумы, изучал ее. Говорю вам правду, что чума передается только через больных. Верьте мне…

Он не смог окончить фразу. Замолчавшие было на минуту люди пришли в ярость, когда поняли, что он защищает евреев. На этот раз их гнев обрушился на него.

— Не слушайте его, не верьте ему! — закричал белобрысый толстяк. — Он подкуплен евреями!

— Да это тот доктор, что лечит евреев. Проучить бы его как следует!

Положение становилось угрожающим. Есениус увидел вокруг себя сжатые кулаки, но тут его узнал трактирщик.

— Будьте благоразумны, друзья! — воскликнул он. — Ведь это личный врач императора. Вы уж, пожалуйста, ради меня пощадите его. А то и мне худо придется, если с ним что-нибудь случится в моем трактире.

Потом он обратился к Есениусу, который безуспешно пытался перекричать толпу.

— Вы ученый человек, — добродушно заговорил он, — и здесь вам не место. Гораздо разумнее сказать себе: «Уступи, мудрейший, и не жги себе пальцы за других».

Слова трактирщика оказали свое действие. Люди ворча отошли от Есениуса и стали собираться в путь.

— Через какие ворота ворвемся? — спросил кто-то.

— Через Микулашские. Они ближе, — ответил предводитель толпы.

— Тогда пошли! — раздалось сразу несколько голосов.

Понимая, какие тяжелые последствия мог иметь этот безрассудный поступок, Есениус сделал последнюю попытку, чтобы их остановить. Он бросился к дверям и расставил руки, загораживая собой выход.

— Подождите! Одумайтесь! Вы хотите совершить беззаконие! Это преступление!

Все было напрасно.

Чьи-то сильные руки, как клещами, сжали ему плечи. Его рывком оторвали от дверей и отбросили к стене… Потом он почувствовал тупой удар по голове и потерял сознание.

Когда Есениус очнулся, он увидел над собой Бахачека. Рядом с миской холодной воды стояла трактирщица.

— Слава богу, пришел в себя!

Есениус силился вспомнить, где он и что с ним. Он лежал в постели, но в чужой. На голове у него был холодный компресс. В затылке он ощущал жгучую боль. В голове гудело, как будто там работала мельница.

— Как ваши успехи, магнифиценция? — спросил он слабым голосом по-латыни, чтобы Бахачек мог ему ответить без опасений, что их поймут трактирщик и трактирщица.

— Все хорошо. Рихтар предупредил стражников гетто. Послал на помощь ратников. Так что, когда толпа подошла к воротам, там уже стояли вооруженные отряды. Бунтовщики поняли, что у них ничего не вышло, и разошлись. Уходя, они грозили расправиться с тем, кто выдал их план.

Бахачек значительно улыбнулся, а Есениус с облегчением вздохнул.

— Благодарение богу, что хоть на этот раз нам удалось предотвратить тяжкое преступление.

Он потихоньку встал с постели и с помощью Бахачека поплелся домой.

БУДОВЕЦ

С приходом осени чума начала ослабевать; число жертв каждодневно уменьшалось, и жители Праги облегченно вздохнули. Работы у докторов убыло. И тогда Есениус еще острее почувствовал свое одиночество, еще острее понял, что значит для него Мария, насколько беспомощен он без нее…

Во второй половине октября Мария вернулась. Отрадной была встреча супругов после столь долгой разлуки! Вернулся из Брандыса и императорский двор, и жизнь Есениуса потекла обычным путем. Только в эту осень в Праге было много оживленней, чем в другие годы. Причиной была чума. Дворяне, которые возвращались из своих поместий, изголодались по развлечениям и пирам большого города, и теперь устраивали празднество за празднеством по любому поводу.

Светская жизнь захватила и Есениуса. Круг его знакомых в Праге увеличивался. Через университетских профессоров он свел знакомство со всеми известными врачами и учеными, а посещая Град, сошелся с художниками, которые работали у императора. Каждому из них было приятно слово похвалы знаменитого доктора, который посетил множество стран и мог сравнивать их творения с творениями чужеземных мастеров. Придворные живописцы Шпрангер, Аахен и Стевенс уважали мнение ученого и почитали его знатоком картин. Более же всего восхищали Есениуса прекрасные гравюры Эгидия Саделера. На огромнейших листах бумаги можно было увидеть всю Прагу как на ладони.

Художник отобразил малейшие подробности. Сколько башен, сколько домов! Какая пестрота! Долго, очень долго рассматривал Есениус это чудо точной, тонкой работы, находя на гравюре всё новые и новые подробности, достойные удивления. Заметив, с каким живым интересом следит гость за его работой, Саделер в знак благодарности подарил Есениусу гравюру, которую тот повесил в своей комнате. Но в окружении императора находились не только живописцы и граверных дел мастера. В мастерской «Точильщика и резчика камней» мастера Мизерони Есениус с напряженным вниманием следил за тонкой работой мастеров когда драгоценные камни приобретали вид чудесных геометрических фигур. Стоило на минуту дольше подержать камень на станке, и вся работа пошла бы прахом. Но рука мастера уверенна: и вот уже перед вами творение совершенной красоты. Гранями розетты[34] свет преломляется и отражается с ослепительным блеском. Иные чувства возникают, когда смотришь на работу «инструментмахеров» — инструментальных мастеров Эразма Габермеля и Юстуса Биргиуса, которые делают астрономические приборы для императорской обсерватории. Этими приборами восхищается Кеплер, частый гость обоих мастеров. Императора больше всего занимает работа над тем прибором, который Габермел изготовляет по его приказу. Это должен быть вечный двигатель.