Доктор Есениус - Людо Зубек

— Это было что-то в связи с Марсом, не так ли? Вы мне тогда показывали.

— Что вы! — воскликнул Кеплер. — Я сам думал, что криптограмма касается Марса. Но теперь Галилей сообщил мне нечто совсем иное. Знаете, каков смысл той криптограммы? «Altissimum planetam tergeminum observavi»[33].

Есениус не понимая смотрел на Кеплера:

— Самая далекая планета Сатурн. Но что означает тройная планета?

— В письме Галилей мне все подробно объясняет. Раньше он думал, что Сатурн обычная звезда. А сейчас с помощью каких-то приборов, которые приближают звезды к нашему глазу, он убедился, что вокруг Сатурна имеется кольцо. Мне трудно себе это представить, но Галилей пишет, что это потрясающее явление.

Ох, если бы я мог его увидеть! Но простым глазом я ничего не вижу- Имей я приборы Галилея, мне наверняка удалось бы найти что-нибудь подтверждающее систему Коперника. Я уже набрел на след, но не хочу об этом говорить, пока не получу неопровержимых доказательств. А речь, по существу, идет о такой простой вещи, что это кажется почти невероятным. Но законы природы прекрасны именно своей великолепной простотой.

— Не поведаете ли вы, о чем идет речь?

— Пока нет. Только тогда, когда буду во всем уверен. Я еще должен вычислить пути некоторых планет и устранить неточности в подсчетах. При наблюдении простым глазом весьма легко допустить ошибку. О, если бы мне удалось раздобыть прибор Галилея для наблюдения звезд!

Есениус смотрел на своего друга испытующим взглядом. Еще в Падуе он не раз видел молодого профессора Галилея, но, так как занимался медициной, на лекции по астрономии не ходил. Со временем это имя стерлось из его памяти, как и многие другие.

— Галилею удалось осуществить то, о чем лишь мечтал Роджер Бэкон. Помните, когда умирал Браге, он приказал сыну читать вслух Бэкона? — Есениус кивнул головой, и Кеплер взволнованно продолжал: — «Остроумным расположением стекол удастся приблизить весьма отдаленные предметы на расстояние руки; также мы сможем читать мелкие буквы с большого расстояния, и с помощью этих стекол мы сможем приближать отдаленные звезды на любое расстояние…» Кажется, так там было сказано? Представьте себе, что Галилею удалось смастерить такой прибор из шлифованных стекол, которые приближают звезды, и их можно рассмотреть куда подробней и лучше, чем простым глазом.

— А вы не могли бы изготовить такой прибор?

— Я вообще не представляю себе, как он выглядит. Пытался я как-то наблюдать звезды через различные стекла, но лучше, чем простым глазом, не получалось. Я написал своим знакомым в Италию, но сомневаюсь, что это будет иметь какой-нибудь успех. — Кеплер глубоко вздохнул.

— Как бы Галилей с этим своим звездоглядом не кончил так же, как и Бруно с его населенными звездными мирами, — неторопливо произнес Есениус.

Кеплер нахмурился. Напоминание о Джордано Бруно охладило его воодушевление.

— Вы так думаете? Вы скептик, Иоганн. Я не утверждаю, что вы неправы… Если бы мне удалось доказать верность теории Коперника, то после этого мне было бы все равно, что станет со мною и моим делом. Такое доказательство не удалось бы скрыть!

— А вы фантазер! — с восхищением воскликнул Есениус. — Какой молодец этот Кеплер! Никого не страшась, он смело идет к своей цели.

— Хотел бы я посмотреть собственными глазами на те четыре луны Юпитера, которые недавно открыл Галилей и назвал лунами Медичи, — задумчиво произнес Кеплер, глядя в пространство.

Он вскочил, подошел к столу и показал Есениусу книгу, лежавшую под письмом Галилея:

— Взгляните!

Есениус взял тоненькую книжку. Франческо Сицци «Dianalа». Имя автора было ему незнакомо, ничего не говорило и название.

— Книжку мне прислал Галилей, — пояснил Кеплер. — Сицци итальянский аристократ. Он доказывает в этой книге, что у Юпитера вовсе нет четырех лун, о которых поведал миру Галилей.

— О! Это смелое утверждение, — воскликнул Есениус. — А чем он обосновывает ошибку Галилея?

— У него семь аргументов. Вы только послушайте! — Кеплер стал перечислять. — Во-первых, все астрономы мира всегда считали, что планет семь, а не больше. Во-вторых, семерка есть абсолютное число — ведь и неделя, установленная богом, имеет семь дней. В-третьих… — Приводя каждый новый аргумент, Кеплер загибал один палец на руке, как бы желая этим подчеркнуть значительность каждого довода Сицци. — В-третьих, тела имеют четыре физические особенности: холод исходит от Сатурна, засуха — от Марса, тепло — от Юпитера и влажность — от Венеры. Остальные три планеты, согласно гороскопам, регулируют эти явления. В-четвертых, возможность существования других планет противоречит учению астрологии. В-пятых, семи существующим металлам соответствует семь планет и больше их быть не может. В-шестых, Ветхий завет говорит о семи планетах, в соответствии с этим у евреев принят семисвечник. И, наконец, седьмой, последний аргумент: Джованни Пико де Мирандола в своем сочинении «Гептафо» доказал, что священное писание признает только семь планет и, следовательно, утверждения Галилея, открывшего еще четыре небесных тела, находятся в противоречии со священным писанием.

— А что на это говорит Галилей?

— Ничего. Смеется. У него есть аргумент, который опровергает все доказательства Сицци: прибор для наблюдения за звездами. И каждый может убедиться собственными глазами в справедливости его утверждений.

— Вы думаете, что люди больше поверят своим глазам, чем Сицци или Мирандоле?

— Поверят, увидите, поверят! — решительно сказал Кеплер и отбросил книжку Сицци.

Мария и Барбора молча слушали этот спор, ибо не подобало женщинам вмешиваться в споры мужчин. Барбора потихоньку поднялась и пошла взглянуть, спит ли Зузанка. А пока она ходила, Мария с напряженным вниманием прислушивалась к беседе мужчин. При последних словах Кеплера она воскликнула:

— Как прекрасна, как восхитительна ваша вера в победу человеческой мысли! Ах, если бы вам удалось как можно скорее найти доказательства, которые вы ищете!

— Благодарю вас за поддержку, пани Мария, — горячо ответил Кеплер и, обернувшись к Есениусу, добавил. — Какой вы счастливый, Иоганн, что у вас такая жена!

Похвала Кеплера заставила Есениуса вновь испытать угрызения совести. Так ли он относится к Марии, как она того заслуживает? Уже не раз он убеждался, что во многом она разбирается лучше его. Но, к сожалению, он приходил к такому выводу только тогда, когда сталкивался с неудачей.

Когда они вернулись домой, Есениус с некоторой укоризной сказал:

— А почему бы тебе не давать мне такие же советы, как Кеплеру?

— И это говоришь мне ты, Иоганн? Неужели я тебе мало даю советов? Только ты всегда хочешь жить своим умом.

Мириам понемногу выздоравливала. Она уже ходила и, когда Есениус пришел ее проведать, встретила его, как старого знакомого.

Убедившись, что состояние здоровья девушки не вызывает опасений, Есениус сказал раввину, что дальнейшие посещения уже не нужны, и напомнил ему об обещанном:

— Когда бы мы с моим другом Кеплером могли прийти к вам, высокочтимый рабби, чтобы убедиться в ваших талантах?

Они условились о дне визита. Все это время Есениус и Кеплер гадали, чем удивит их раввин Лев.

Вступив в Еврейский город через ворота за Староместским рынком, они словно очутились в совершенно ином мире. Казалось, эту часть Праги от остального города отделяли не только внушительные ворота и стены, а какое-то бескрайнее пространство, преодоление которого требует длительного времени. Там, за воротами, — широкий, вольный мир. В гетто совсем другое ощушение. Кажется, что дома, выстроившиеся вдоль узких улочек вот-вот тебя раздавят. Улицы здесь кривые. Видны только первые два-три дома, а что там впереди, за ними, неизвестно.

В пестрой толпе снуют здесь и христиане и евреи. Богатые горожане идут рядом с виноградарями и влтавскими сплавщиками. А среди них мелькают местные обитатели с желтыми кругами на груди, приветствующие друг друга и разговаривающие между собой на родном языке, дабы не могли понять «неверные».

Чтобы не привлекать к себе внимание, друзья шли не спеша, делая вид, что не преследуют никакой цели. Они прошли через все гетто. В общем, вели себя так, как и сотни других, которые пришли сюда за покупками или просто так поглазеть.

Добравшись до кладбища, прилегающего к стенам гетто, они повернули обратно и, миновав синагогу, в которую не смеет ступить нога иноверца, остановились перед домом «У каменного льва».

Вежливость требовала прежде справиться у раввина о его здоровье. Потом Есениус порадовался быстрому выздоровлению Мириам. И только после того, как они поговорили о делах, которые в равной степени интересовали всех, Есениус обратился к раввину с вопросом, готов ли тот показать им «представление». Раввин ответил, что готов, и ввел их в небольшую комнату, всю задрапированную тяжелым красным бархатом. Окон в комнате не было. На столе в семисвечнике мерцали свечи.