Дохлый таксидермист - Мария Самтенко

– …делал вид, что вы на него страшно давите, контролируете и вообще всячески ограничиваете его свободу, – жизнерадостно закончил Петров. – Уж мне-то можно не объяснять! Стоит спросить, как дела, и на тебя уже смотрят, как будто ты пришел его арестовывать!

Я улыбнулся Женькиной наблюдательности и заметил:

– Кстати, вы обратили внимание, что к вам он относится лучше, чем ко мне?

– Ванька? – недоверчиво переспросил Петров. – Ко мне? Да с чего бы? Кстати, вы будете еще борщ?

Женя потянулся забрать у меня тарелку. Я покачал головой и задумчиво посмотрел на него:

– Вот, вы сейчас скажите, что это чушь. Но иногда мне кажется, что Ваня меня не любит. Давайте, я сам помою посуду, чего вы.

Петров, конечно, отмахнулся и от предложения сполоснуть тарелки, и от моих теоретических рассуждений насчет Ваньки Приблудного:

– Нашли что сказать, Ильюша, как можно вас не любить? Вы от кого такого набрались? – фыркнул он. – Зачем тогда ему ехать в Ташкент?

Я чуть прищурился, наблюдая, как Женя вытирает тарелки, и зловеще сказал:

– А вот я не знаю, зачем. Но какая-то причина должна быть. Ну, ладно насчет меня. Нам нужно поговорить с Приблудным.

– И с ним, и с этим его «Учителем», кто бы он ни был, – поддержал Женька. – Хоть мне и не по себе от всего этого, – он подошел к столу и недовольно посмотрел на письмо, – мы не должны отворачиваться от него только потому, что он связался с каким-то подозрительным типом. Знаете, это все равно, что бросить его в беде. Нельзя так.

Женька очень хорошо сформулировал нашу мысль. Несмотря на общее неприятное ощущение от этой истории, мы не могли воспринимать Приблудного как врага. Казалось, что это просто немного дикий, неотесанный, но обаятельный подросток, попавший в дурную компанию. Подумаешь, ему почти сорок? Возраст это не показатель. Сколько там лет моему брату, почти пятьдесят? А ведь поди найди такое же бестолковое существо!

Петров требовательно смотрел на меня, и я кивнул, обозначив совместное решение почти как в былые времена:

– Итак, договорились, попробуем поймать его завтра, после работы. И, Женя, – я взглянул на часы, – спасибо за борщ, я, пожалуй, побегу.

Было немного обидно уходить прямо сейчас, когда мы уже обсудили все самое неприятное, и можно было спокойно болтать о пустяках и пить чай. Только я прекрасно понимал, что стоит немного не рассчитать время, и я опоздаю на последний трамвай.

Женя тоже взглянул на часы, потом подошел к окну и отодвинул занавеску. Полюбовавшись пару секунд на горящий у подъезда фонарь, Петров перевел взгляд на меня и нерешительно предложил:

– Уже поздно, может, останетесь на ночь? Я постелю вам на кушетке.

Он словно чувствовал, что я не хочу уходить. Но делать было нечего:

– В другой раз, Женя.

– Не знаю, не знаю, мне что-то не хочется, чтобы вы ездили по городу в это время, – проворчал Петров. – Какая-то тут, в Москве, криминальная обстановка. То кирпич с крыши кинут, то еще чего. А сейчас вот, посмотрите, – он махнул мне, и я тоже подошел к окну. – Видите, мужик у крыльца? Я уже час на него смотрю. Чего он тут рыщет? Вот вы сейчас уйдете, а потом мы найдем вас в кустах без бумажника и часов.

– В моем бумажнике все равно свистит ветер после Ташкента.

– На вас это не написано, – улыбнулся Женька. – Ну, Ильюша, чего вы, останьтесь! У меня же есть место. Я у вас столько раз ночевал, а вы у меня ни разу. Вот, и ванна по графику сейчас будет за мной. Помните, вы рассказывали, что два года не мылись в ванне, только в душе?..

– Только я не рассчитывал, что вы это запомните.

– Ну так что? Остаетесь? – нетерпеливо спросил Петров. – Смотрите, этот мужик до сих пор не ушел, он точно вас поджидает!

– Черт с вами, Женя!..

Евгений Петрович торжествующе улыбнулся и пошел в комнату за полотенцами и постельным бельем – он всегда держал пару запасных комплектов на случай внезапных гостей.

Я пошел за ним. Комната у Женьки была чуть поменьше моей, и обстановка состояла из письменного стола, старого дивана, оставшегося от предыдущих хозяев, кушетки для гостей, узкого длинного шкафа и двух стульев, об которые все запинались – в этом ансамбле они явно были лишние.

Петров порылся в шкафу, сунул мне полотенце и домашний, приобретенный специально для гостей халат (Женя внимательно следил за такими вещами) и кратко напомнил правила использования ванны в коммунальной квартире. Впрочем, любой человек, проживший в коммуналке дольше двух месяцев, никогда их не забывал. Хотя кто мог знать, что эти чудесные знания вновь пригодятся нам после смерти!..

Каюсь, я просидел в ванне дольше, чем планировал – а когда вернулся, Женька уже постелил мне на кушетке и свернулся на диване, прикрыв глаза. Рядом с подушкой у него лежал закрытый томик Дюма. Читать на боку, кажется, было вредно, но соавтор всегда так делал, и все равно умер в авиакатастрофе.

Я подумал, что он заснул, щелкнул выключателем, и комната погрузилась в серую темноту. Петров вздрогнул, сел в постели – слишком быстро для того, кого только что выдернули из полудремы – и внезапно спросил:

– А мужик до сих пор там стоит?..

Я дошел до окна, отодвинул занавеску и присмотрелся:

– Стоит.

– Бедняга, – посочувствовал Петров.

Он снова лег на бок, накрылся одеялом и лежал, моргая. Когда я проходил мимо, он чуть повернул голову и улыбнулся:

– Спокойной ночи, Ильюша.

Петров говорил негромко, но совершенно не сонно, так что я сел на кушетку, поджал ноги и тихо сказал:

– Хм, Женя, раз уж я вас разбудил, так давайте еще кое-что обсудим. Если вы не очень хотите спать.

– Давайте, – оживился Петров. – Я все равно не могу заснуть. И дело не в выключателе, я просто знаю, что так бывает, и все, – он на секунду замолчал и похвастался, – зато мне почти не снится всякая гадость, как раньше. Ну, о чем вы хотели поговорить?..

– Хм, Женя… – я все же решил