Доверие - Димитр Ганев

выхода, затем, как это было заведено в последнее время, направились в госпитальный парк. По аллеям сновали сизые голуби, перед родильным отделением серьезно-счастливые отцы принимали из рук своих похудевших супруг новорожденных.

— Как вы разобрались с Даной? — спросил и тут же замолчал Галин, понявший вдруг, что этого спрашивать не надо было.

Кирилл остановился у фонтанчика.

— Да ничего, как-нибудь уладим. Она у меня не очень капризная, — ответил он.

— Только, только бы… — Галин пустился на хитрость: ему хотелось показать, что вопрос о счастье не снят с повестки дня и для него самого.

Они медленно шли по аллее парка. С гор спускалась животворная вечерняя прохлада. Они подходили к своему корпусу, когда от главного входа приблизилась машина с зажженными фарами, сбавила скорость и остановилась. Из машины вышел мужчина в белой рубашке с галстуком и портфелем. Его маленькие ушки плохо сочетались с плоским и широким, как противень, лицом. Галин сразу вспомнил: это был тот, кто больше всех позировал перед кинокамерой и громко спорил о преимуществах технического прогресса, а потом первым исчез, проявив необычайную быстроту. А у этого человека, надо сказать, был солидный животик.

— Ребята, не подскажете мне, как проехать к моргу? — спросил вышедший из машины человек, и на его лице вдруг появилось удивление. — О, товарищ майор, ты ли это? И ты, прославленный ракетчик! — извиняющимся голосом продолжал он. — Ты посмотри на них, посмотри! Вы уже как огурчики, честное слово! — Он долго тряс руки Галина и Кирилла. — Все собираюсь вас навестить, но время, время так ограничено, хоть разорвись на части. Сейчас вот похоронами занимаюсь. Собирался на свадьбу, а попал на погребение, дядя жены умер… Однако как вы загорелись, а! Ох, какой там был переполох! — сказал приехавший.

Незнакомец вспомнил всю картину, происшедшую на ракетной площадке, восстановил все до малейших подробностей, естественно, умолчав о позорном бегстве. Галин заметил, как надулись и заходили желваки на челюстях Кирилла, и незаметно придержал его за руки. А незнакомец, увлекшийся воспоминаниями, ничего не замечал, он дружески похлопывал по плечу то одного, то другого. Галин подумал, что этот человек, вероятно, и на похороны идет с удовольствием, а с кладбища возвращается без раздумий, бодрым. Такие, как он, есть везде, и ни одно событие не проходит без них.

— Поправляйтесь, друзья! Поправляйтесь, вашего возвращения ждут десять деревень и полтора миллиона декаров[8] золотой земли. Я все время с этим народом и знаю, как он надеется…

Незнакомец хлопнул дверцей и скрылся за желтым забором на своей начищенной до блеска машине.

Кирилл вдруг остановился, сел на скамейку и, схватив камень, с силой ударил им об асфальт — посыпались искры.

— Ну, почему, почему?! Для чего нам нужно было гореть? Для того, чтобы вот такой тип похлопал меня по плечу и похвалил? Нам полагается, конечно, любить профессию, труд, рисковать, не так ли? — в бешенстве орал Кирилл.

Галин остолбенел перед этим взрывом ярости. Он тяжело вздохнул и наставительно сказал:

— Эх, сын мой, важно, чтобы мы знали… сознавали, что делаем свое дело…

После ужина они молчали. Кирилл ходил от одной стены к другой, держась за подбородок, а новенький удивленно наблюдал за ним.

— Я уже здоров! Готов к следующей корриде! Доктор Паскалева надоела мне со своими советами и предписаниями… Дайте мне красный плащ! Я готов броситься в схватку! Майор Галин! — кричал Кирилл.

— Доктору лучше знать, что и когда нужно, — остановил его Галин. — А ты узнал, как зовут того человека, который оказал нам первую помощь? — И тут же сам ответил на вопрос: — Бай Сандо. Из деревни Трехлистник. Он передавал нам поклон.

Кирилл рассеянно посмотрел на майора.

— Давай завтра отправим ему открыточку… Меня выпишут, я его найду и приведу сюда… Такого человека нельзя не повидать, — сказал Галин.

— Есть люди как из камня выточенные, — поспешно вставил новенький. — Выточенные камни хорошо класть на угол. Да вот на углах почему-то чаще всего останавливаются псы и, подняв ногу, справляют свое собачье дело.

— Значит, вопрос в том, кто есть мы — из породы собак или тех, кто выточен из камня? — спросил Кирилл.

Сразу новенький не смог выйти из затруднительного положения, в которое его поставил вопрос Кирилла; он часто заморгал главами и посматривал на Галина, стоявшего молча.

И вот наступило то долгожданное утро, когда на скамейке перед корпусом их отделения сидели Галин и около него, ухватившись за руку, Леда. Кирилл и Лазаров стояли рядом — ждали заказанное такси для Галина. Майор посмотрел на Кирилла и подумал:

«Наверное, тяжело ему очень, что разлучаемся. Я выхожу раньше из госпиталя. У него трясутся губы… Нет, слезы для Кирилла — позор. А может, пусть поплачет?»

— Через два дня буду на полигоне, — тихо сказал Галин. — Нужно собирать ребят.

— Что, один? — спросил с упреком Кирилл. — Не хотите, чтобы я помог вам?

Галин удовлетворенно кивнул. Едва сдерживая охватившую его радость, подумал: «Знаю я тебя, свой парень, не сомневался, что не оставишь нас».

— Проверим на прочность нашу новую кожу, — улыбаясь, сказал Галин.

— А мне жаль старую, она лучше новой была. Да что там, и мой черед придет, — произнес Кирилл, посматривая на небо, по которому плавно плыли облака.

— Ты чего задумался? — спросила мужа Леда. — Грустишь о Кирилле? О нем не беспокойся, пусть полежит еще немножко на казенных харчах.

— Леда! Ты в своем уме?! — выкрикнул Галин, не ожидавший такой бесцеремонности от своей жены.

Новенький протянул руку для прощания.

— Ну, с богом, в добрый час. С богом, майор!

Галин встрепенулся и повернулся к сапожнику. «С богом? Почему с богом? Я думаю, что мы еще встретимся», — подумал вдруг Галин.

— До свидания, но не с богом, — ответил ему Галин.

— Это трудно сказать. Я вряд ли доживу до новой встречи. — Сапожник вздохнул, и Галин только сейчас понял загадочные взгляды доктора Паскалевой, ее снисходительно-ласковое отношение к этому человеку. Да, он был неизлечимо болен, в его глазах просматривалось примирение со своей судьбой, которое он пытался скрыть шутками и прибаутками. Почему доктор поселила его в их палату? Чтобы ободрить их? Или, наоборот, Паскалева рассчитывала, что сапожник получит от них заряд бодрости, которая, несмотря на страшнейшие ожоги, бурлила в их крови?

— Так что передать твоей Катине? На днях я зайду сюда, — сказал Галин.

— Пусть отдаст тебе ботинки, которые я делаю уже два года… Болезнь не позволяет мне закончить их… Мой отец скроил и сшил самую крепкую обувь, вот и я дал себе слово сработать крепкие и самые красивые ботинки…

От главного входа показалась черная «Волга» —