Пегас - Даниэла Стил

Николас не мог думать ни о чем, кроме предстоящего отъезда Тобиаса в учебный лагерь.

Всего несколько дней назад произошло самое счастливое событие в его жизни: он женился на Кристиане. И вот теперь должно было случиться худшее, что только можно было представить. Сын уходил на войну.

Глава 21

Накануне Рождества Тобиас Бинг уехал в Сан-Франциско, где располагался учебный лагерь Форт Мейсон. Новобранца со слезами провожали отец, брат, мачеха и любимая девушка. Кристиана горевала ничуть не меньше Николаса и Лукаса, а в трейлер приходили десятки людей, чтобы пожелать счастливого пути и удачи. В последние дни Тобиас и Катя практически не расставались: только и делали, что держались за руки и целовались. Но и все остальные тоже хотели попрощаться. В это время уезжали многие юноши, но Николаса и его детей в цирке особенно любили, а Тобиас успел подружиться почти со всеми. Клоун Пьер пришел, чтобы выразить искреннюю симпатию, и даже сумел рассмешить Николаса, что в эти дни было непросто. После бомбежки военной базы Перл-Харбор и решения сына он постоянно ходил с каменным лицом и красными глазами, не боясь проявить отцовскую любовь и тревогу. А в день отъезда уже открыто плакал. Катя тоже постоянно рыдала. Лукас и Кристиана обняли солдата и прижались друг к другу. Галина, сама в слезах, стояла рядом с дочерью и напрасно пыталась утешить.

Тобиас должен был вернуться в отпуск в феврале, после окончания учебы. А потом предстояла настоящая служба, уже неизвестно где.

Рождество прошло безрадостно. Николас даже не смог купить и нарядить елку, за него это сделала Кристиана. Они с Лукасом украсили трейлер разноцветными лампочками, однако Николаса ничто не радовало: он думал только о старшем сыне.

Те, кто решил оставить цирк, к этому времени уже уехали или собирались в дальний путь. Решение коллег оказалось неожиданным и скоропалительным; номер Николаса от этого приобрел особую важность, ведь почти все немецкие конные аттракционы закрылись. Теперь он улыбался только во время представления, и даже Кристиане не удавалось развеселить мужа. Она постоянно волновалась и обратилась за советом к Галине.

– В его жизни слишком много потерь, – сочувственно объяснила старшая подруга. – Потерпи. Он очень боится, но скоро привыкнет и снова взбодрится. – Кристиана делала все, чтобы поднять ему настроение, однако Рождество прошло в беспросветном унынии, да и Новый год оказался не лучше. В этот раз Николас даже не пошел на традиционный семейный обед Марковичей в польском ресторане; к счастью, отец Кристианы и ее братья поняли чувства зятя и не обиделись. Кристиана с Лукасом отправились одни, оставив Николаса наедине с мыслями о сыне.

В январе пришло письмо от Алекса – теперь уже более сложным путем, через знакомого в Женеве, потому что и Соединенные Штаты вступили в войну. Ни о положении в Германии, ни о своей жизни друг ничего не рассказывал – цензура все равно бы не пропустила, – но сообщал, что в конце весны Марианна с мужем ожидают прибавления в семействе. Алекс с восторгом ждал первого внука или внучку. Он писал, что отчаянно скучает по дочери, мечтает поскорее встретиться с ней и с ребенком, а также познакомиться с зятем. Прочитав письмо, Николас взглянул на Кристиану с грустной улыбкой.

– Ну вот, теперь я чувствую себя совсем древним старцем. Алекс скоро станет дедом. Правда, он старше меня на четыре года, но и у меня уже мог бы родиться внук. – Николасу было сорок шесть, а Алексу уже исполнилось пятьдесят, что само по себе казалось невероятным. Совсем недавно они были мальчишками и представить не могли, что привычная счастливая жизнь когда-нибудь резко изменится. Теперь Николас работал в цирке, Алекс остался в полном одиночестве и уже год с лишним не видел дочь, а Тобиас ушел на войну.

Они с Кристианой больше не заговаривали о ребенке. Вскоре после свадьбы разбомбили Перл-Харбор, потом добровольно ушел в армию Тобиас. Думать приходилось о детях нынешних, а не будущих.

Когда же наконец Тобиас вернулся из лагеря в отпуск, встреча оказалась мучительно счастливой. Каждая секунда ценилась на вес золота. Отец буквально не отпускал сына ни на шаг, боялся потерять хотя бы миг общения. В прощальном представлении Тобиас выступил вместе с отцом уже в военной форме – об этом попросил инспектор манежа. Финальный выход любимых артистов публика встретила стоя. По щекам Николаса текли слезы, а инспектор объявил в микрофон, что Тоби Бинг уходит на фронт.

И в цирке, и по всей стране собралось множество новобранцев. Почти каждый американский юноша, достигший призывного возраста, надел военную форму и сразу повзрослел. Даже Лукас внезапно вырос и возмужал, а Тобиас вернулся из лагеря крепким, уверенным и здоровым. Пять дней дома пролетели мгновенно, а вечером накануне отъезда он объявил о помолвке с Катей. Девушка и вся ее семья переживали расставание так же тяжело, как Николас и Кристиана. В последнюю ночь, когда братья легли спать в своей крошечной комнатке, Лукас крепко обнял Тобиаса и признался, что будет очень скучать. Оба заплакали.

Утром проводить солдата пришла вся семья Кристианы. Шандор назвал Тобиаса внуком, сказал, что теперь он великий американец и достоин всеобщей гордости. Катя вместе с родителями и сестрой приехала на вокзал, откуда отходил поезд в Калифорнию. Все безутешно плакали.

После отъезда старшего сына Николас пытался найти утешение в занятиях с лошадьми, предстояло изменить программу, ведь на манеже остался только один наездник. Правда, теперь внимание публики в значительно большей степени сосредоточилось на их совместном выступлении с Кристианой. Николас написал Алексу об отъезде Тобиаса в армию, хотя и понимал, что друг получит письмо только спустя несколько месяцев и еще столько же будет идти через Швейцарию ответ. Трудно было привыкнуть к мысли о том, что его сын теперь солдат, а дочка Алекса скоро сама станет мамой. Время летело стремительно.

В апреле Тобиас сообщил из Форт Мейсон, что отправляется на фронт. Куда именно, он написать не мог, сказал только, что за Тихий океан. В подразделении служили еще два немца, и ни одного из них не послали в Европу. Во всяком случае, молодому человеку позволили сражаться за страну, которая приютила всю его семью и стала родной. Впрочем, этот факт Николаса вовсе не радовал; в смутные дни после налета на Перл-Харбор американцев японского происхождения отправляли в лагеря для интернированных лиц, расположенные на крайнем западе Соединенных Штатов. Правительство опасалось измен и двойной игры. Ничего больше Тобиас не сообщал, но обещал писать как можно чаще. Николас бережно убрал письмо в шкатулку, где уже лежали драгоценные весточки, которые сын прислал ранее. Он сохранил их все до единой.

Следующее письмо пришло с Гавайских островов в мае, во время гастрольного турне. Тобиас писал, что у него все отлично, хотя не мог рассказать, где находится и чем занимается. В условиях строгих армейских ограничений и немецкой цензуры Николас чувствовал себя, как в вязком тумане, но все равно радовался каждому редкому известию от сына и от друга. Хотелось узнать, родила ли уже Марианна, но пока никаких сообщений на этот счет не поступало. А сама она перестала писать с тех пор, как Тобиас уехал в учебный лагерь, так как всегда общалась с другом детства, а тот, в свою очередь, передавал новости отцу.

Рождения первенца ждали в начале июня. Марианна легко переносила беременность, хотя без Эдмунда дни тянулись бесконечно долго. Чтобы сноха не засиживалась дома, а больше двигалась на свежем воздухе, Изабелла привлекала ее к несложной работе в саду. Она радовалась, глядя, как расцветает Марианна в предвкушении счастливого материнства, и с восторгом ожидала появления на свет малыша. Те же чувства испытывал и Эдмунд. Пилот Бейли приезжал домой, как только выдавалась возможность, но, к сожалению, случалось это нечасто. При каждой новой встрече он нежно гладил живот молодой жены и восхищался быстрым ростом ребенка. Особенно ему нравилось ощущать, как младенец толкается: каждое новое движение крошечных ручек и ножек казалось настоящим чудом. Не особенно веря в успех, Эдмунд пообещал, что постарается получить отпуск в начале июня. Изабелла предупредила, что первенцы, как правило, не спешат явиться на свет, и рассказала, что сам он опоздал на целые три недели. Она даже успела на него обидеться, но, едва увидев, сразу простила.

Эдмунд заверил, что, даже если роды начнутся, когда он будет на базе, он постарается с кем-нибудь поменяться дежурством и даже полетом и сразу примчится домой, хотя путь из Восточной Англии до Хартфортшира занимал несколько часов. Но он сказал, что сделает все возможное, и Марианна не сомневалась, что муж сдержит слово. Рожать она решила дома, в Хавершем-Касл, потому что больницы были забиты ранеными; занимать место и отвлекать внимание врачей и сестер на совсем обычную, естественную процедуру было просто неудобно. Марианна рассчитывала на помощь местного доктора и свекрови, а если повезет, то и самого Эдмунда. Она хотела бы подарить ему сына, поскольку во всех старинных семьях первым всегда ждали мальчика, однако муж по секрету признался, что мечтает о дочке – такой же красавице, как сама Марианна. Оба думали о большой семье, с пятью или даже шестью детьми, и радовались легкому началу пути.